Человек, который перебегал улицу - Андрис Колбергс

Милиция дала ему время, поэтому он стал обдумывать, как сохранить хоть что-нибудь из приобретенного. Сначала он потащил мать к нотариусу и подарил ей начатый дом, потом надумал было перевезти к матери новую мебель, но смекнул, что милиция может прицепиться — куда подевались краденые деньги, докопается до дома и из-за какой-то пары стульев конфискует его. В это время позвонил Альберт и сказал:

— Зутис уже в тюрьме!

Вильяму показалось, что голос у Альберта радостный.

— Что же нам делать?

— Ничего. Каждый сам кузнец своего счастья. Не сумеешь, выковать — получится пшик.

— Похоже, что ты радуешься.

— Конечно, радуюсь. Если Зутис в тюрьме, значит он держит язык за зубами, и наши шкуры уцелеют. Я ведь говорил, что он будет молчать.

— Дай-то бог!

— Приезжай к нам ужинать, я сейчас буду жарить котлеты из кабанины. Минга тоже приглашает. — Да, это опять был жизнерадостный Альберт. — Минга тебе что-нибудь споет, мы купили электроорган.

У Минги было узкое, девчоночье лицо, длинные, прямые волосы, и никаких округлостей там, где они обычно бывают у женщин. Весила она хорошо если два пуда, носила карминно-красные или снежно-белые брюки, расклешенные внизу — они тогда входили в моду — и по своему образу жизни напоминала рысака на ипподроме, которому все же удалось выбросить жокея из коляски, и теперь, почуяв необычную легкость, он скачет впереди других лошадей или, сойдя с дорожки, делает круги по траве.

Она была юной, но не красавицей; ей всегда хотелось находиться в центре внимания, поэтому она выкидывала разные глупости, но этим привлекала внимание окружающих лишь на несколько дней. Это особенно причиняло ей боль. Тогда ее белые брюки — господи, каких только жертв она не принесла, чтобы заполучить их, потому что денег у нее не было! — тогда ее белые брюки заметил Альберт Цауна. Такая комбинация — седой, всегда благодушный мужчина и юная девушка — показалась Минге достаточно пикантной, чтобы завязать роман. К тому же взбунтовались ее предки, они гнали либо учиться, либо работать. Чтобы подавить их мятеж, Минга покинула родную квадратуру и ночевала у подруг, но это не было ни приятно, ни удобно. Внезапная возможность сделаться хозяйкой дома застала ее неподготовленной, но, осмотрев большой зал Альберта, — этот зал и еще маленькая комнатка достались Цауне после раздела квартиры домовладельца — она решилась на этот шаг и даже вышла бы за Альберта замуж, если бы это не выглядело так ужасно старомодно.

Альберт Цауна на своем веку изведал столько любовных приключений, что уж и не надеялся на то, что когда-нибудь увидит в женщине что-нибудь новое. Он протянул руку, чтобы сорвать Мингу, как сливу, и удивился, что ему это не удалось. Тогда он вспомнил о разнице в возрасте и о том, что Минга имеет какое-то отношение к искусству, в то время как он всю жизнь довольствовался сортировкой артикулов.

Жизнь с другими женщинами у Альберта протекала как по расписанию: рестораны, прочесывание магазинов, поездка в Палангу, лето в Юрмале, походы в гости к знакомым, где столы ломились от закусок, и между делом — какой-нибудь спектакль в театре или сентиментальный заграничный фильм. Минга в его жизнь внесла хаос. И разумом, и всем своим нутром он чувствовал, что та жизнь, которую ему предложила Минга, бутафорская, однако он охотно подчинился течению, потому что увидеть такие яркие берега с другой женщиной уже не надеялся.

В доме Альберта появились длинноногие лохматые субъекты с жидкими бороденками и такими же долговязыми девицами. Во время чтения стихов тут же на ковре они целовались, — Минга приказала отодвинуть стол в угол, стащила в одно место все одеяла и ковры, какие имелись в квартире, вычистила их пылесосом и теперь прямо на полу сервировала послеобеденный чай, а гости устраивались вокруг кто как умел. Приходили фотографы-фанатики показать свои художественные фотографии, художники, которые, правда, не умели нарисовать даже лошади, но зато говорили, что в красках умеют выразить тончайшие нюансы души. Приходили и молодые поэты — их ничего не стоило уговорить почитать свои стихи, но почти невозможно было остановить их чтение. Поздно вечером, после спектаклей, приходили молоденькие актеры — они еще только мечтали о ролях с текстом хотя бы в три предложения. Все они приходили сюда, потому что здесь они пользовались почетом, в этом маленьком обществе они ненадолго становились теми, кем желали стать в глазах всего большого общества.

У этих молодых людей денег не было — большое общество их работами еще не заинтересовалось, и Минга считала своей миссией удовлетворение их насущных потребностей. И поскольку делалось это на деньги Альберта, то ей это не доставляло особых трудностей. Альберт расходы воспринимал как само собой разумеющееся — если он хотел продолжать такие посиделки, то надо было платить. Разве за театр не надо платить? А для него в конце концов это было куда интереснее театра. Если он не позволит Минге хозяйничать так, как ей хочется, Минга сбежит. И кого он раздобудет взамен? Какую-нибудь женщину, которая начнет таскать его по ресторанам, где угрюмые типы жуют подгоревшие шницели? И будет ли этой женщине двадцать лет, как Минге? Да, Минга его муштрует. Сумасбродный генерал нашел себе сержанта и муштрует его. Волосы подстричь под Габена, бороду — под Хемингуэя. Виски напомадить, чтоб седина блестела. В дверь звонят, поди сюда, встань и стой прямо!

Друзья Минги — не бог весть какие поборники нравственности — оценили возраст мужа и старались завоевать благосклонность Минги — Альберту даже казалось, что некоторым из них эта благосклонность уже когда-то принадлежала, — однако Минга соблюдала дистанцию, хотя на словах восхваляла раскованность, как того требовала мода новой богемы.

Очень скоро Альберту эта дорогостоящая театральщина даже понравилась, он вошел в свою роль и играл ее хорошо.

Происходившее вокруг него напоминало ему игру, когда люди, взявшись за руки, мчатся по кругу в зале, друг друга заражая весельем. Он заражался молодостью.

— А что я потеряю? — прикрикнул однажды молодой Альберт на старого, расчетливого Альберта, который все-таки еще сидел в нем где-то в глубине.

В средние века в Западной Европе придворные балы приводили к разорению не только мелких герцогств, но и целых королевств, правители которых были помешаны на роскоши и внешнем блеске. Так что ничего удивительного нет в том, что в наши дни балы разоряют какого-то там завмага. В отличие от высокородных особ средневековья Альберт Цауна не мог увеличить свои доходы посредством организаций лотерей, перековывания денег или повышения налогов, но и его положение не было совсем безнадежным — Вильям Аргалис задолжал ему пять тысяч рублей.

И Альберт направился к нему.

Несмотря на прекрасную весеннюю погоду лицо Вильяма казалось хмурым. Вильям безгранично удивился, что нашелся человек, который думает, что у него есть деньги.

Альберт посоветовал продать дом недостроенным, но Вильям успел к нему привязаться, он простодушно надеялся за будущую зиму скопить денег на стройматериалы, а летом продвинуть строительство немного вперед своими силами: стены уже были сложены и подведены под крышу.

— Все это прекрасно! — Альберт рассердился. — Но я хочу получить свои деньги!

— За квартиру — девяносто… Мальчик приходит и выклянчивает около двадцати… На руки-то я получаю меньше двухсот пятидесяти. Вычеты!

— Мне все это до одного места, мне нужны мои деньги!

— Я могу тебе по вечерам сшить костюм. Хоть даром!

— Идиот, мне деньги нужны! Пусть тысячу для начала!

— Цветной телевизор тоже продать нельзя, сын приходит смотреть…

Альберт от злости заскрежетал зубами и убежал. В тот вечер убежал. Но на следующий день позвонил Вильяму и опять потребовал свои деньги. Наконец, выжал обещание, что Вильям подумает. Хотя думать-то было не о чем — единственное, что Вильям мог продать, чтобы отдать долг — это незаконченный дом. Может, ему продать только верхний этаж? Альберту до этого нет никакого дела, ему нужны деньги, потому что на книжке осталось рублей двести, с которыми Минга разделается быстро. Она привыкла к тому, что у Альберта деньги водятся всегда, поэтому тратила их, не считая. А напоминать ей о бережливости абсолютно бесполезно. На какое время ей хватит пяти тысяч? На год? Но все-таки это будет интересный год. А потом? Сбежит? Может быть. И все же не деньги привязывают Мингу ко мне, с воодушевлением думал Альберт, и в значительной мере он был прав. С самим Альбертом вряд ли ей трудно было бы расстаться, но с атмосферой, которую она сама создала, со званием хозяйки дома, с тем Альбертом, который своими седыми висками придавал этой атмосфере пикантность и уравновешенность — со всем этим в целом ей расстаться было бы трудно, без всего этого она почувствовала бы себя голой и замерзшей.