Копия Афродиты (повести) - Василь Когут

К ночи море стало неспокойным. Бледное солнце, недавно скрывшееся за горизонтом, еще посылало слабое зарево, и небо было светлое. Благовест и Альдаген сидели на первом плоту у шалаша, построенного для Марфиньки и князя, рассматривали небосвод. Полярная звезда искрилась голубым отсветом, в чистом небе ярко виднелась среди немногих других светил. По ней держали путь.

На рассвете, когда ничего, казалось, не предвещало беды, ветер вдруг резко изменился. Все кругом заволокло низкими тучами, и хлынул дождь. Молнии гуляли по небу огненными змеями, раскаты грома глушили крик, поднявшийся на плотах. Белые громадные волны накатывались на неустойчивые плоты. Марфинька, перепуганная и растерянная, забилась в угол шалаша и неистово молилась. Лошади, не устояв на ногах, легли на настил, и дружинники привязали их веревками, чтобы не смыло в воду. С третьего плота все же одна лошадь, проломив поручни, упала в море. Дружинники пытались спасти ее, но не успели. В волнах долго слышалось надрывное ржанье, молящее, просящее, но шум налетавших волн вскоре заглушил его. Плоты потеряли ориентир. Князь без шапки, весь промокший до нитки, метался по плоту, отдавал распоряжения, которых, казалось, никто не слышал. Но его присутствие внушало дружинникам веру, силу, они его чувствовали, скорее подчинялись жестам, нежели словам.

Поиграв плотами еще несколько часов, море, словно выбившись из сил, стало успокаиваться. Ветер стих, дождь прекратился. А еще через полчаса выглянуло солнце.

Альдаген первым заметил, что они плывут не по намеченному маршруту.

— Князь, — сказал он. — Солнце должно быть по правую десницу.

Игорь Василькович подошел к Благовесту. Лицо его было бледное, глаза воспалены, мокрая одежда сковывала привычные быстрые и решительные движения.

— Пусть Гаврила соберет плоты по одну линию и движется по пути, указанному Альдагеном. Ты же, волхв, приготовь снадобье от переохлаждения и первую чашу подай княгине. Затем — всем воям.

Разбросанные штормом плоты один за другим подошли к главному, изменили курс. Из шалашей достали остатки сена и свежей травы — отдали лошадям. Солнце поднялось выше, и на путников хлынули теплые лучи. Дружинники сбрасывали с себя одежды, выжимали из них воду, сушили. На корме, на ведущем княжеском плоту, взвился дымок, заполыхало пламя. — Благовест в бронзовом сосуде варил снадобье, кипятил воду. Марфинька из шалаша не выходила. Ее одежда сушилась у костра, а она продолжала молиться за счастливый исход, мучаясь тем, что причиной несчастья стала она — женщина. Эта мысль все чаще и чаще стала тревожить княгиню.

— Не горюй, — утешал ее князь. — Твоя молитва спасла нас. Скоро выйдем на твердь и все изменится. Назад поедем на комонях.

— Не надобно мне было идти с тобой. Правду говорил, — загорюнилась Марфинька.

— Не верю в то.

Снова поднялся теплый южный ветер. Дружинники спешно натянули парусину. Плоты, словно проснувшись от неспокойного сна, легко заскользили по волнам дальше на север. Все оживились, стали вспоминать ненастный рассвет, подробности. Марфинька, переодевшись в сухие одежды, вышла из шалаша. В дружинницких портах, без шапки, с распущенной косой. Теплый ветер подхватывал волосы, трепал их, а в глазах ее, как в чистом небе, искрилась радость. Нет, не она виной тому, что взбушевалось море. Глубокие воды неспокойны, как и человек. Они воспротивились другому ветру. Ветер северный виноват. Дружинники с восхищением и завистью смотрели на нее, голоса их стихли. Взгляд Альдагена, завистливый и жадный, скользил по ее телу. Марфинька отвернулась. И вдруг кто-то на рядом идущем плоту запел песню. Ее подхватили другие. И над морем, безбрежным и ласковым, поплыла дреговичская протяжная мелодия, похожая на торжественную молитву.

Перед закатом солнца вдали показались сплошные контуры деревьев, синева гор. Возбужденные дружинники ликовали:

— Брег! Брег!

Князь Игорь Василькович стоял на корме. Он выбирал место причала. Плоты медленно подплывали к берегу. Князь велел весельникам, чтобы гребли левее. Там темной лентой виднелось устье реки.

Течение быстрое, напористое. Плоты медленно, будто нехотя, пробирались у низких, пологих берегов. Заметив широкий затон, князь дал команду заплывать в него. Сразу у берегов начинался густой лес. С плотов вывели уставших лошадей, вынесли имущество, плоты закрепили на стоянку. Невдалеке выбрали небольшую поляну для отдыха и ночлега. В лесу перекликались птицы, сквозь крону сосен и елей пробивался свет от бледной луны.

Солнце, казалось, не скрывалось на ночлег, а где-то катилось по горизонту, и зарево от него освещало небосвод.

Странным все это казалось вначале. В дреговичской земле Марфинька безошибочно могла определить, где восход солнца, а где закат. Знала расположение звезд, направление ветра. А здесь все переменилось, перемешалось. Она потеряла ориентиры и, как несмышленая девчонка, чтобы не выдать своего незнания, скользила взглядом по небу, поворачивалась в разные стороны, старалась угадать, где, в каком месте они находятся. Хорошо, подумала, что рядом есть Благовест и Альдаген. Надо полагаться на них.

В трех местах запылали костры. Запахло жареным мясом. Дружинники готовили пищу, досушивали одежды и конскую сбрую. Лошади, не уходя далеко от людей, с жадностью щипали свежую и сочную траву. Князь прошелся от костра к костру, собрал всех в круг на вече. Никаких тайн теперь быть не могло. Все должны знать о цели похода, об условиях, о добыче.

— Всякого дела коньць пред началом распитаи31,— начал князь. — Сегодня для нас задуманное — только начало. Охоту на зверя, птицу и рыбу начнем завтра с рассветом. По этой речке пойдем в глубь саамских земель. Нам не ведомо, где остановимся, что нас ждет. Но будем держаться купно, как равные, и заботу нашу будем чтить как общую. Ратаин Ивор с тремя дружинниками остаются здесь и ждут прихода дружины с комоня-ми. Встретив их, с сего места идти на север по берегу реки. Наши метки — потухшие костры. Кто скажет слово?

— Долго ли охотиться будем? — спросил кто-то из задних рядов.

— Коль хорошая удача — от полной до полной луны. Добычу делить будем по окончании охоты. По одному в лес не ходить. Уразумели?

— Скорее спать, князь, — воевода выступил вперед. — Ночи коротки в землях саамских.

— Короткая ночь лень изгоняет, — улыбнулся князь. — Но дело молвишь, тиун. Спать! Утро вечера мудренее.

8. ОХОТНИЧЬИ БУДНИ

Князь Игорь Василькович от коня отказался. Вместе со всеми шел пешком. Два коня, находившиеся с отрядом охотников, везли утварь, снасти, питание, тяжелое оружие — мечи и щиты. Местность болотистая, лесистая, но чем дальше уходили на север, тем лес становился ниже и реже, ветер прохладнее и порывистее. Охотились, разбившись на три группы. Далеко от речки, извилистой и порожистой, не отдалялись. Вечером разделывали добычу, складывали пушнину в мешки.

На следующий день, выслеживая белку, пушинкой перелетавшую с верхушки одной сосны на другую, князь инстинктивно почувствовал опасность: оглянулся — громадный бурый медведь следил за ним из-за густых зарослей, приготовившись к нападению. Князь в два прыжка оказался за стволом толстой сосны, натянул до предела тетиву и выпустил стрелу с бронзовым наконечником. Стрела глубоко впилась медведю в шею. Страшный рев раздался в лесу.

— Гаврила-а-а!

Медвежий рев заглушил голос князя, звавшего на помощь.

Лесной великан, страшный и разъяренный, бросился на свою жертву. Маленькие темно-коричневые глаза медведя горели ненавистью, выпущенные когти устремились на человека. Но князь успел выхватить охотничий топорик и ударить зверя по голове, однако лапа медведя достала князя и полоснула когтями по телу. Князь упал. Медведь в предсмертной агонии встал во весь рост, намереваясь навалиться на князя, но тут, как из-под земли выскочили воевода и Альдаген и с разгону устремили короткие пики зверю в грудь. С пеной и кровью у рта медведь повалился рядом с князем.

— Пошто ты, князь, один на один с таким зверем, — укоризненно покачал головой Гаврила Храбрый. — Кликнул бы…

Князь устало поднялся с земли. Куртка его была распорота до пояса, шапка лежала в стороне. Он как-то виновато посмотрел на воеводу, подошел к медведю, носком сапога потрогал бездыханное тело, выдернул из шеи окровавленную стрелу.

— Неужто охотник ждет помощи, когда наметил свою жертву?

— Смотря какой охотник, — не понял Гаврила.

— Он же, — указав пальцем на лежавшего медведя, сказал князь. — Он тоже охотник. За мной охотился. И на помощь не звал. А мне — пришлось.

— Не слыхал, — признался Данила. — Только страшный рев его.

— Выходит, он и спас меня.

Игорь Василькович пришел в себя. В лицо вернулась краска, глаза повеселели.