Принцип домино. Покой - Leo Vollmond

относительно очень молоденькой белой девочки. Да Джером и дня на зоне не протянет с клеймом растлителя малолетних, а разбираться в тюрьме, сколько лет подростку и по согласию или нет, никто не станет.

– Так? – спросил Джером у прижатой к нему девушки.

– Да, Эм, так, да! – у Мастерса внутри все ходило ходуном от ужаса. «Матерь божья, сын, ты что творишь!» – к горлу подступила тошнота. Во рту ощущался вкус желчи. «Совсем девочка! Мать твою за ногу, прости, Роуз!» – он зажмурился от ужаса и отвращения. Стоны девушки становились все громче и горячее, а с ними рос и ужас внутри.

– Обними меня, любимая, – Джером развернулся с девушкой в объятьях и прижал ее спиной к стене вдоль ванной.

Лерой едва дышал и хватался за сердце в ожидании жгучей боли в груди, предвещающей сердечный приступ. «Вот ты ж говнюк, ты еще и мозги девчонке запудрил! Убью засранца!» – он сдерживал себя из последних сил, чтобы не ворваться в ванную и не растащить поганцев по углам.

– Да, любимый, да, – голос девушки переходил в стон, а Джером во всю старательно распускал руки, лаская хрупкое женское тело.

– Мой ангел, – сказал Джером, опускаясь на колени перед девушкой и закидывая ее ногу себе на плечо.

«Да что ж ты делаешь-то! Остановись уже!» – за несколько минут жизни Лерой поседел сильнее, чем по возвращению из Ирака без одной почки. Он открыл зажмуренные глаза, перед которыми все плыло, и увидел, как мокрые длинные волосы закрывали лицо девочки с хрупкой фигурой, перед которой его сын стоял на коленях, целуя ее между стройных и худеньких ног.

– Эм, – тонкие пальчики девушки зарылись в волосах Джерома.

– Покажи мне, как тебе хорошо, мой ангел, – нежно проговорил Эм, и Лерой ударил себе по лицу ладонью, надеясь проснуться от этого кошмара.

«Тебе конец, гаденыш! Я тебя убью!» – подумал Лерой, слыша, как девочка в душе кончает от неприлично развратных ласк сына. Она не устояла на ногах, падая в руки Джерому, который легко подхватил ее и прижал к себе.

– Тебе понравилось, любимая? – тихо спросил он ее, гладя девушку по спине.

– Ты даже не представляешь как, – ее голос стал меняться, показавшись Мастерсу знакомым. Лерой убрал руку от лица и прислушался.

– Почему же, отлично представляю…

«Зашибись! Это еще и не в первый раз!» – Лерой уже хотел вытащить сына из душа и начистить ему лицо, и только присутствие его подружки останавливало отца от воспитательного момента посредством мордобоя.

– Я люблю тебя, Эм Мастерс, – очень тихо сказала ему девушка нежным голосом, но Лерой расслышал.

Этот голос был ему знаком. Очень знаком, но сейчас звучал иначе. Лерой начал судорожно перебирать всех знакомых девушек, подходящие под параметры той, что была сейчас с его сыном, но Джером опередил его мысли.

– И я люблю тебя, Миа Эванс, – от нежности в голосе сына у Лероя защемило сердце, а от вложенного в них смысла голову. «Да чтоб тебя, Эванс!» – выругался он, со злостью пнув ее кроссовок, который ударился о диван с глухим звуком. Одно радовало Лероя в этой ситуации, что сестрица Формана – совершеннолетняя. «А с тобой, засранец, я позже поговорю!» – решил Мастерс, тихо выходя из квартиры и защелкивая дверь.

«Миа-головная-боль-Эванс. Чтоб тебя приподняло и шлепнуло, Джером!» – думал раздраженный Мастерс, удаляясь от квартиры сына и сладкой парочки в ней. «Других девчонок во всем старом городе-то не нашлось!» – он сел за руль и с силой захлопнул дверь, пустив по кузову вибрацию. Мастерс никак не мог понять, почему из всего многообразия представительниц слабого пола, окружавших сына, Джером выбрал именно младшую сестру друга и одноклассника, ко всему прочему белую. Хотя, если не кривить душой, Лерой давно догадывался обо всем. Он старался не замечать, как Джером смотрел на Мэймэй, помогавшую его сестре с уроками после школы, пока братья перебирали машины в гараже. Лерой давно все понял, но чего он не учел, что Эванс ответит взаимностью и не испугается встречаться с парнем из гетто, у которого из перспектив только ржавая отцовская тачка. Мастерс отлично осознавал реалии: у девочки, которая учится в Принстоне куда больше шансов выбраться из болота под названием Северный Нордэм, чем у Джерома, приходящего домой под ночь и пропахшего бензином и машинным маслом. Когда Эванс его бросит, найдя себе вариант получше, Джерому будет очень больно, но, увы, Мастерс младший, видимо, забыл, что не ко всем людям из старого города относятся одинаково. Какой бы хорошей девушкой не была Мэймэй, но они с его сыном не пара.

Сидя в машине под окнами квартира Джерома, Лерой увидел, как зажегся свет еще одинокой лампочки на кухне. Мастерс не трогался с места и думал о том, как бы было хорошо, родись его дети в другом городе или в другое время. Но жизнь не давала поблажек таким ребятам, как Джером. С клеймом парня из промышленного гетто из старого города не сбежать просто так. И даже, несмотря на то, что белое в Северном Нордэме недостаточно, но все же белое, то черное – всегда оставалось слишком черным.

До встречи

Надеясь спрятаться от преследовавших мыслей в темноте, Лиам сидел в спальне пентхауса, потирая уставшие и покрасневшие от постоянного недосыпания глаза, и бездумно всматривался в темноту. После посещения окровавленного ангара он впервые позволил себе расслабиться и опять отыскал успокоение на дне бутылки. Его старший брат Сир Безупречный, как и всегда, был занят, скорее всего, пропадал где-то с подружкой Лиама. Нет, не так. С бывшей подружкой. Так было бы точнее.

Бутылка виски подходила к концу. Сильно поднабравшись, Ли лежал на кровати без рубашки в брюках с расстегнутым ремнем и курил в потолок, обдумывая их с Эванс общение за последние несколько месяцев. За исключением взаимных упреков и издевок, оно сводилось разве что к разговору в последний день рождения Никки. Разговор, загнавший Лиама в угол и заставивший иначе смотреть на вещи, а именно, раскрывший Ларссону глаза. После смерти Ричарда Лиам закрылся от всех, но пиявка Эванс вытащила наружу спрятанные страхи коротким долбанным «прости», сказанным совершенно не к месту. «Прости» резавшее слух даже такому самовлюбленному кретину, как Лиам. «Прости меня, Лиам. Прости за все… За Ричарда», – голос суки Эванс звучал в голове подобно мерзкой попсовой мелодии, что гоняют в радиоэфире без остановки. Будто после ее «прости» ему должно сделаться легче. Ларссону претило, что Эванс бросила ему «прости», как кость голодной собаке, словно им можно было что-то исправить.

Раз за