Записки натуралиста - Евгений Спангенберг

В далеком детстве я был также поражен, когда в один из новогодних дней десяток разноцветных бенгальских огней неожиданно осветил нарядную елку в темной комнате. И сейчас я неподвижно стоял в полумраке молодого осинника, смотрел на вершину старой лиственницы, стараясь уловить и запомнить сложные переливы, и сравнивал их с пением других знакомых мне птиц. Но песня изобиловала неожиданными вариантами и отличалась от всего, что я слышал в прошлом. Отличалась так же, как среднерусский пейзаж, нарисованный русским художником, отличается от своеобразной японской живописи.

Низко над моей головой, циркая и хоркая, пролетел вальдшнеп. До страсти я люблю вальдшнепиную тягу. Однако на этот раз я почти не обратил на него внимания. Меня интересовали только незнакомое пение и птица, которая продолжала оставаться для меня загадкой. И вот в тишине грянул безжалостный выстрел. Он прокатился по лесу и откликнулся эхом в далеких сопках. С помощью карманного фонаря, ползая на четвереньках, я отыскал среди прошлогодней листвы небольшую птичку. Она отличалась яркой и в то же время аляповатой, грубой окраской. Ее грудь и брюшко покрывало кирпично-красное оперение, верхняя часть головы и затылок блестели голубым цветом.

Я узнал в ней незнакомку, которую так верно описал мой хозяин-охотник. Вероятно, настоящую песню этой замечательной птицы удается слышать не в дневное время, а с наступлением в лесу сумерек и темноты. Называется она лесной каменный дрозд. Экземпляр лесного дрозда, добытый в сопках реки Гуры, и сейчас хранится в моей коллекции.

ПЕРЕВЕДЕННЫЕ ЧАСЫ

Когда в августе мне случается отдыхать на Южном берегу Крыма, признаться, я бываю не очень доволен. В это время особенно теплое и спокойное море, появляются фрукты. Можно хорошо покупаться, полежать на горячем песке, поесть виноград. Одна беда — в августе на Южном берегу полуострова почти нет никакой охоты. Местной дичи здесь очень мало, а массовый пролет с Севера еще не начался.

Иной раз спозаранку встаю я с постели, выхожу на холмы за город и, усевшись, терпеливо ожидаю рассвет. И, как правило, не найдя ни одной дичины, не спеша спускаюсь с холмов к берегу моря, покупаюсь немного и возвращаюсь домой. На пыльной дороге попадутся серенькие птички — хохлатые жаворонки, сорокопута-жулана увидишь на сухой вершине кустарника, да где-то в стороне цикнет синица.

Как-то в двадцатых числах августа в Алуште, где я отдыхал, выдался особенно жаркий день и необычайно душная ночь. После купания в море с вечера я крепко уснул, но вскоре проснулся от духоты да так и не мог сомкнуть глаз. Поднявшись с постели, я вышел на воздух. Стояла тихая и яркая ночь. Мириады звезд мерцали на небе, да из садов доносился несмолкаемый гомон ночных насекомых. Спать не хотелось. «Но чем бы заняться?» — думал я, доставая из кармана часы и пытаясь в сумраке рассмотреть стрелки. Скоро пять, до рассвета не особенно долго. Я вздохнул свободнее. Но странным показалось мне, как быстро прошла эта душная крымская ночь. Не пойти ли на холмы, к Старой бойне? Вдруг, на мое счастье, встретятся перепелки. Недолго думая, я переоделся в костюм, в котором обычно ходил на охоту, взял ружье и патроны и, миновав городок, стал медленно подниматься по склону.

Вот и вершина одного из широких холмов. Мелкий кустарник и колючая сухая трава покрывают твердую, каменистую почву. Выбрав удобное место, я сел на полянке и стал ждать рассвета. Снизу едва доносился невнятный шум морского прибоя. Волны чуть вздымались на морской глади и сонно рассыпались, набегая на берег. Кажется, без конца можно смотреть на эту картину, слушать ночные звуки. И на этот раз, право, не знаю, сколько времени я просидел таким образом.

Но почему так долго не рассветает? Неужели в темноте я перепутал на часах стрелки?

Вдруг над головой крикнула птица. Этот хорошо знакомый мне крик, безусловно, принадлежал пролетающей перепелке. Потом где-то поблизости с той же полянки взлетела другая птица. С характерным шумом крыльев она поднялась на воздух и, повторяя свое «чак-чак-чак», быстро пронеслась совсем близко мимо меня к морю. Значит, есть пролетные перепелки. «Вот удача! — торжествовал я. — Скоро рассвет, будет охота», В этот момент низко над головой со свистом и кряканьем пролетела утиная стая, затем в небе крикнула ночная цапля и в довершение всего засвистели крупные кулики-кроншнепы. Вероятно, свыше десятка птиц, долетев до морского берега, стали описывать большие круги в поисках места для отдыха. И безмятежная ночь сразу наполнилась их печальными, чудными голосами.

Еще долго я сидел на вершине холма над морем, вслушивался в ночные крики летевших к югу пернатых и с нетерпением ждал солнца. Впервые я был свидетелем большого ночного пролета птиц на Южном берегу Крыма и был уверен, что утром здесь, на холмах, будет Неплохая охота. Но надежды мои не оправдались.

Рассвело. Взошло солнце. Держа ружье наготове, я стал обходить полянки, заросшие колючкой лощинки, мелкий дубовый кустарник. Но ни перепелов, ни другой дичи не было видно. Часа полтора, не доверяя своим глазам, бродил я с ружьем по пологим холмам, тщательно топтал кустарники в надежде найти хоть что-нибудь интересное. И представьте себе — без результата!

Когда солнце поднялось высоко и я обычным путем возвращался домой, на пыльной дороге вновь встретил тех же хохлатых жаворонков и сорокопутов-жуланов, неподвижно сидевших на сухих верхушках колючих кустарников.

Беспокойны ребячьи руки. Дома я точно установил, что, добравшись до карманных часов, они перевели стрелки и я вышел из дому не в обычное время, а еще с вечера и просидел в ожидании рассвета большую часть ночи.

Бедны кормами выжженные солнцем холмы Южного побережья Крыма. Пролетные птицы не задерживаются здесь при безветренной и ясной погоде. Они делают вынужденные остановки лишь в тех случаях, когда шумит беспокойное море, когда сильный ветер мешает пернатым странникам пересекать широкий морской простор.

БАРСУЧИЙ ЖИР

Однажды в солнечный ноябрьский день, возвратившись с охоты, я застал Михаила за делом. Засучив до локтей рукава и вооружившись большим ножом, он сосредоточенно снимал шкуру с крупного барсука.

— Эх, Михаил, Михаил! — покачал я головой. — Опять ты полезного зверя зря погубил.

— Как это зря? — выпрямился и покраснел Михаил. — Вот ты зря всяких птиц стреляешь, которых и не едят вовсе, а я зря ничего не гублю! — вспылил он.

— А все-таки зря убил, — продолжал я. — Ведь барсучьей шкуре цена маленькая. Она уже из моды вышла, колючие воротники даже самые отчаянные модницы носить перестали, а ты продолжаешь уничтожать такого полезного зверя.