Бандиты - Элмор Леонард

Фрэнклин кивнул.

— Они сказали, что собрали больше двух миллионов. Сколько это будет, если перевести в кордобы? Добавь несколько нулей, если обменять на черном рынке. Если не тратить эти деньги на оружие и боеприпасы, сколько на них можно накупить бобов, а?

Индеец даже глазом не моргнул.

— Да, но мы-то предпочитаем исподтишка вести войну. — Уолли Скейлс снова поглядел в сторону Бурбон-стрит, откуда теперь доносились звуки оркестра. Потом снова поглядел на Фрэнклина и сказал совсем тихо: — Знаешь, что я тебе скажу? Только тебе одному, и ты никому не говори. Я бросаю эту чертову работу. Тот человек, который привел меня в Управление, сделал карьеру, стал заместителем директора, лучший профессионал во всей фирме, уже подписал прошение об отставке. Он по уши сыт этим дерьмом. Я тоже ухожу. Знаешь, почему?

Он терпеливо дождался, чтобы Фрэнклин покачал головой, глядя на него своими темными, неизменно серьезными глазами.

— Потому что мы всегда правы, черт бы нас побрал, что бы мы ни натворили, с какими бы людьми ни имели дело. Ты понял, о чем я говорю?

— Тебе это надоело, — сказал индеец.

— Еще как!

22

Люси жила в этом доме всю жизнь, пока не ушла в монастырь. Джеку она сказала, что на ее памяти раз в несколько лет обновлялись обои и мебель, но внешний вид комнат, кроме террасы, оставался прежним. Можно было прожить в доме до глубокой старости и не заметить никаких перемен, если только не выходить на эту террасу. Люси сказала, что в нашем климате, в Новом Орлеане, надо быть начеку, не то сам мхом обрастешь, и дело тут не только в повышенной влажности. Хотела бы она знать, чем живет ее мама, но не может ее понять. Надо будет попытаться достучаться до нее — это тоже долг сестры милосердия. Еще Люси сказала, что теперь отец стал ей как-то ближе, что она впервые стала воспринимать его не как отца, а просто как человека, мужчину.

Они вели этот разговор посреди главного зала, стоя на пороге темной парадной гостиной.

— Я поняла, что совершенно не разбираюсь в мужчинах. Я не могу вообразить себя мужчиной.

— Я никогда и не пытался представить себе, что значит быть девушкой, — откликнулся Джек. Поразмыслив минутку, он добавил: — Да и никогда не смог бы.

— Ты не всматриваешься в самого себя, верно?

— Почему же? Я порой ловлю себя на том, что позирую, выставляюсь.

— Выходит, ты замечаешь только, когда перестаешь быть самим собой.

— Что-то не пойму, о чем речь.

— Пока я не ушла из дома, я ничего не знала о мужчинах. У меня были знакомые мальчики, я знала их отцов. Мальчики пили, напускали на себя трагический вид, и все это было неестественно, преувеличенно. Хотели привлечь к себе внимание. Никакой трагедии у них на самом деле не было, вот они и пили и развлекались вовсю. К развлечениям они относились очень серьезно. От них я ничему не научилась. Я хорошо знала этих мальчиков и их отцов, но это не помогло мне узнать мужчин. Понимаешь? Мужчины превратились в нечто среднее между всеми этими парнями и их родителями. Так было, пока я не познакомилась с тобой, а потом с Роем и Калленом. До сих пор я никогда не наблюдала мужчин вблизи, не замечала, насколько они отличаются от нас именно тем, что они — мужчины.

— Ты наблюдала за мной?

— Вроде того. Ты ведь хорошо разбираешься в женщинах, верно? У тебя их было много. Та, с которой ты разговаривал в ресторане, — это была Хелен?

— Откуда ты знаешь?

— У нее рыжие волосы, ты рассказывал.

— Когда мы встречались, они были другими — волосы, я имею в виду. Теперь она их завила, сделала перманент.

— Я заметила, как она поглядела на тебя, как только вошла. Ты рассказал ей, что мы задумали, ведь так?

— Я должен был ей рассказать — ведь она нас здорово выручила.

— А потом ты провел с ней ночь?

— Ну да, вообще-то… — забормотал он. Потом окрепшим голосом: — Да, мы спали вместе. Но мы ничего такого не делали. — Господи Иисусе! Он словно со стороны, не веря собственным ушам, слышал свой голос. Как будто он извиняется, оправдывается в чем-то.

— Ты доверяешь ей?

— Да, конечно, доверяю. Конечно. Иначе не стал бы ей рассказывать.

— Ты спросил ее, что она думает обо всем этом? Ты хотел знать ее мнение?

— Может быть. Не помню точно.

— Ты хочешь все бросить? Ты в любой момент можешь это сделать. Можешь взять и уйти. Я тебя не держу.

— Я с тобой, — ответил Джек.

— В самом деле? — Она пристально глянула на него.

Джек опустил руки ей на плечи, чуть-чуть подтянул девушку к себе, поцеловал в теплые, приоткрывшиеся навстречу ему губы.

— Ты со мной? — повторила она.

Она ждала ответа, и он снова поцеловал ее — поцеловал, потому что хотел этого, потому что ее лицо казалось таким нежным и беззащитным, а за спиной, из-за распахнутой двери гостиной подступала темнота, поцеловал ее, потому что не знал, что сказать.

— Что это значит? — уточнила она.

— Нужно все анализировать?

— Ты хочешь переспать со мной? Хочешь заняться со мной любовью?

— Погоди, — сказал он. — А что это значит? Ты спрашиваешь, чего бы я хотел, или ты мне это предлагаешь?

— Я слишком серьезно отношусь к этому, — усмехнулась Люси. — Мне всегда казалось — уступить можно лишь непреодолимому порыву чувств.

— Ну да, в общем и целом. Понимаешь, главное — чтобы ты сам себя устраивал. Нравился себе. Тогда все в порядке. А серьезно относиться к этому не обязательно. Можно просто получить удовольствие — большое удовольствие.

— Я никогда не занималась любовью.

— Неужели?! — вырвалось у него. Он тут же пожалел, что выдал свое изумление, и поспешил как-то поправиться: — Ну да, конечно. Ты же давала обет целомудрия.

— Меня это как-то не слишком интересовало…

— Ну да, ты хранила чистоту. Но теперь ты стала думать об этом, да?

— Знаешь, когда я впервые подумала об этом?

— Расскажи мне, — попросил Джек.

— Тогда, в спальне, когда я сидела возле тебя на кровати. Потом я призадумалась: может, я затем и пришла к тебе — то есть я напрашивалась на это.

— Я думал, тебе просто надо выговориться.

— Да, конечно. Но я сидела на твоей кровати и так отчетливо чувствовала, что мы с тобой — вдвоем в темной спальне. Это было так близко, интимно. С этого все и должно начинаться, и мне это понравилось. Мне хотелось, чтобы ты дотронулся до меня, и все же я ужасно этого боялась.

— Погоди…

— Я узнала о себе кое-что, о чем раньше и не подозревала.

— Ты полумерами не довольствуешься. Ушла из монастыря — так уж ушла.

Она снова улыбнулась ему — трепетно, нежно.

— Никогда не забуду тебя, Джек. Ты так похож на него.

Теперь он знал, на кого он похож. В тот раз, когда Люси впервые сказала об этом, Джек не понял, но теперь ее улыбка, ее глаза и эти мурашки, бегущие по спине, подсказали ему.

— Я уверена, он был в точности как ты. До тех пор, пока он не сорвал с себя одежду и люди не принялись швырять в него камни, обзывая его дурачком. Ты — вылитый Франциск Ассизский.

Без пяти десять позвонил Рой. Люси с минуту поговорила с ним, потом передала трубку Джеку. В ее глазах проступила тревога.

— Он в гостинице, — предупредила она и продолжала наблюдать за Джеком, прислушиваясь к разговору.

— Рой?

— Слушай, я тут устроился практически напротив его номера, через двор. Сижу в темноте, приоткрыл свою дверь, наблюдаю за лифтом и вижу дверь пятьсот первого номера. Они загнали новый автомобиль в гараж на той стороне улицы, затащили в комнату пять больших мешков и с тех пор не выходили. Малыш снует взад-вперед, говорит, они выпили три бутылки шампанского, перешли на коньяк и собираются позвать девочек. Пусть эта твоя, как ее, Хелен выманит их на пару минут из номера, и мы обтяпаем наше дельце.

— Нет-нет, это не годится.

— Пусть постучится к ним, а когда откроют, вертанет задницей и бежит к нам. Они выйдут, мы зайдем.

— Она в этом не участвует.

Он оглянулся на Люси, а в трубке все сильнее распалялся Рой:

— К черту, она одна не в деле, а сделала больше, чем все остальные.

Они втроем собрались на террасе, Каллен сидел в своем любимом кресле. Он оторвался наконец от журнала и тоже посмотрел в сторону Джека.

— Это Рой? — поинтересовался он.

Джек коротко кивнул и спросил Роя:

— А где индеец?

— Мне надо поговорить с Роем, — подал голос Каллен.

— Он болтался внизу, — ответил Рой, — а потом куда-то отправился на «крайслере». Сейчас его тут нет.

— Он ехал за нами до Галфпорта.

— И что?

— Ничего, я стряхнул его с хвоста.

— А что тебе удалось выяснить?

— Элвин Кромвель держит свое суденышко наготове. Собирается завтра отплыть вместе с ними.

— Ты хорошо поработал, а?

— Значит, сегодня они никуда не денутся… Рой, ты что, выпил?