Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что за глупости, что вы несёте? — начинал злиться Волков. — Вы мне дороги, а жена — это… Это для долга супружеского.
— Ах, для долга, — она тут стала его ручками своими в грудь пихать, да откуда только силы взялись, так и дотолкала до двери, — а у меня от мужицкой телеги все бока болят, чай не в карете ехала, не могу вас принять сегодня. А жена ваша в карете ехала, вот пусть вас и принимает.
И вытолкала его за дверь, захлопнула её и заперла её на засов.
— Какова дура! — возмущался кавалер.
Он хотел уже своим огромным кулаком ударить в дверь, да побоялся, что шум поднимет на ноги всех вокруг. И пошёл к жене. И ему казалось, что за дверью эта дрянь ещё и смеётся над ним. И от этого он злился ещё сильнее.
Глава 21
Утром епископ к завтраку не вышел. Просил завтракать без него, так как он уехал в собор раздавать страждущим причастия. Приехавшие засветло Максимилиан и Увалень были приглашены к столу. Ещё до завтрака Элеонора Августа была зла, служанок домашних при ней не было, а монахини, что брались ей помогать с туалетами, делали всё не так. А уж с причёской так и вовсе всё испортили. Так испортили, что она стала вдруг плакать горько. И этим перепугала монашек. И муж был удивлён. Дочь графа не была так уж слезлива, если и плакала она раньше, так от бессилия и злости, и никогда не рыдала из-за подобных пустяков. А тут вон вдруг как. В общем, к завтраку господин Эшбахт шёл невесёлый, а госпожа Эшбахт шла заплаканная. В столовой зале их уже ждали, болтая о вчерашнем обеде, госпожа Ланге, Максимилиан и Увалень. Все поздоровались, сели за стол. И дурное расположение госпожи Эшбахт передалось всем иным. За столом сидели почти молча, пока не стали подавать еду. Повар епископа удивил всех изысканностью подаваемых к завтраку блюд. Первым делом был подан паштет из гусиных печёнок с черносливом и сливочным маслом. Все ели паштет, для всех то было редким лакомством, только Элеонора Августа есть его не стала. Для дочери графа, может, эта еда и не была диковинной. Она всё больше пила разбавленное вино с видом печали на лице. А после паштета подавали сырный пирог. Пирог был только что из печи. Дорогой сыр в нём был горяч, и к пирогу подавались ложки. Взяв ложку и отломив кусочек пирога, госпожа Эшбахт попробовала его. Волков, которому и паштет, и пирог были весьма по вкусу, вдруг увидел, как искривилось лицо его жены. Как она схватила салфетку и при всех выплюнула в неё еду. Он думал сначала, что для неё сыр в пироге слишком горяч, но Элеонора Августа вскочила из-за стола и произнесла:
— О Господи! — потом она повернулась к Волкову и зло крикнула ему. — Теперь вы довольны?
И, прижимая салфетку ко рту, пошла прочь, и спина её и плечи вздрагивали, сзади казалось, что её стало рвать. Волков удивлённо смотрел ей вслед, думая, что пирог вовсе не так отвратителен был.
Увалень и Максимилиан, бросив еду, с таким же удивлением, как и у Волкова, смотрели, как госпожа Эшбахт удалялась. А госпожа Ланге, напротив, была спокойна и так и не отрывалась от своей тарелки, ела пирог с лицом абсолютно равнодушным Её спокойствие дивило всех, но только кавалер осмелился спросить у неё:
— Госпожа Ланге, а не знаете ли вы, что с госпожой Эшбахт?
Бригитт, не поднимая глаз от еды, кротко отвечала:
— Дело то обычное.
Сказала и замолчала, дальше поедая пирог.
— В чём же обычность его? — не отставал от неё Волков.
Она же, набрав полную ложку великолепного пирога, произнесла:
— Супруга ваша, кажется, обременена.
И после этого красавица отправила ложку в рот. А вот он свою ложку бросил. Ему стало не до пирога.
Первое время Волков сидел, словно не понимая сказанных ему слов. Смотрел на с удовольствием кушавшую Бригитт, смотрел на всё ещё удивлённых Максимилиана и Увальня и лишь после осознал смысл сказанного. Кавалер встал:
— Извините меня, господа.
И быстро, насколько позволяла нога, пошёл за женой. Он нашёл её в их покоях. Элеонора Августа сидела на кровати и рыдала. Салфетка, испачканная рвотой, валялась подле.
— Что, вы довольны? — снова воскликнула она, увидав его. — Добились своего?
Он присел рядом, взял её влажную руку и не отпустил, хоть она и пыталась её отнять:
— Госпожа моя, смею ли я надеяться, что сбылось то, о чём я мечтал?
— Сбылось, сбылось, — всхлипывала жена, и от неё пахло рвотой. — Кровь уже месяц как должна была прийти, а всё нет.
Он погладил её по голове, словно маленькую, и говорил ласково:
— Отчего же вы плачете? То радость всем.
— То радость вам, а меня мутит каждое утро, а вы всё ходите к другой женщине спать. А ещё воюете беспрестанно, уж лучше охотились бы, что, другого дела для вас нет, кроме войны? Родственники на вас злы, герцог на вас зол. Чего же здесь радостного?
Он снова погладил её по голове, а после и прижал к груди:
— Для меня это большая радость. А воевать — то дело моё, и вы исполняйте то, что вам Богом велено.
— Велено! Есть я хочу, а как сяду, так мутит, — воскликнула жена.
— Путь к моим победам тоже труден был. Но я всё предначертанное исполнил и награду великую получил. Теперь меня славят везде. Так и вы, родив чадо, будете вспоминать свои трудности с улыбкой.
Она тут вытерла слёзы, стала трезва и спокойна:
— Хочу, чтобы больше не воевали вы, то чадо вам нужное, так при мне больше будьте. Хочу, чтобы к подлой Бригитт вы больше не ходили. И вообще, чтобы гнали её от дома. Погоните? Обещайте!
Волков опять погладил её по голове:
— Воюю я не по своей воле, а по чести. С войной не знаю, как закончить.
— А подлую от дома погоните? — с надеждой спросила жена.
— Нет, надобна она мне в доме. Для хозяйства.
— Знаю я, зачем она вам надобна! — закричала Элеонора Августа. — Коли для хозяйства, так пусть за стол с нами не садится и пусть в холопской спит.
Волков встал и сказал холодно:
— Кричать вам не надо, я ещё ваши прежние заслуги не забыл. Вашу неласковость
