Секретный фронт - Аркадий Первенцев

Дорога к Крайнему Куту, разбитая в войну, никем не поправлялась: мосты через ручьи проседали под колесами тяжелых грузовиков.

Переднюю, одну из двух машин, вел Денисов. Рядом с ним сидел Галайда с пистолетом-пулеметом на коленях. У Денисова - автомат и клеенчатая сумка с гранатами.

Оба внимательно следили за дорогой, сосредоточенно молчали. Из-за деревьев, вплотную нависающих над машиной, из-за поворота, из-за валуна могла подстерегать опасность.

До Крайнего Кута было около сорока километров, при такой дороге это займет часа три. Галайда рассчитывал попасть в село не позже девяти часов. В пути у него складывался план действий. Поначалу он соберет всех мужчин села: надо сразу же докопаться до истины. "Я по их физиономиям определю, кто чем дышит", - размышлял капитан, не склонный миндальничать с теми, кто помогал бандитам. Его как бы окатывали волны горячей крови, туманя мозг и заставляя забыть все здравые советы начальника отряда.

Часам к восьми стало светлее, и на ветровом стекле машины высохли последние капли дождя. Ехали по каменистой дороге возле кипящего на камнях потока, вспухшего после дождя. В одной месте его пришлось переехать вброд, затем вымахнуть на взгорок и круто спуститься в долину, разделенную крестьянскими полями.

- Крайний Кут, товарищ капитан, - сказал Денисов.

- Бывал здесь, Денисов?

- Бывал, - сумрачно отвечал Денисов, вспомнив, как они потеряли товарища возле этого села. - Куда держать, товарищ капитан? К сельсовету?

- А знаешь, где сельсовет?

- Знаю.

Второй "студебеккер" повернул вслед Денисову. Хата Кондрата Невенчанного осталась справа. Кондрат задавал корм коням, когда еще издали увидел машины с зелеными военными шатрами. Почувствовав недоброе в этом раннем визите, он вернулся в хату, обмахнулся троекрестием на святой угол и стал поспешно соображать, как ему поступить. Мозг лихорадочно трудился, однако ничего определенного не подсказал перепуганному селянину. По правилам надо бежать на условное место и предупредить о появлении прикордонников - так его учили поступать в подобных случаях и жгли палец для клятвы. Но можно было бы - по-мужичьи прикинул Кондрат - и схитрить. Кто узнает, видел ли он военные машины? Мог же он и не заметить их: прошмыгнули, мол, мимо, и все тут.

Кондрат не сдвинулся с места, замер у того самою стола, где бражничала банда. Вот тут распоясывался Бугай, тут сычом щурился куренной, а там... Казана в хате не было, вынес его Кондрат на погребицу, перевернул вверх днищем, укрыл вениками. А вот не избавился от улики; вывезти бы его, свалить в щель...

Долгие раздумья Кондрата были прерваны стуком в дверь - били палкой. Натянув свитку, сразу почувствовав промозглую оторопь, Кондрат вышел в сени, открыл засов.

- Що ты, бисов сын, ховаешься! - прикрикнул на него скаженный на язык и необдуманные поступки дед Фотоген, как его прозвали за вспыльчивый характер.

Деду Фетогену было, пожалуй, немногим за пятьдесят, но борода, седая до самых корней, выдвинула его в почетный отряд стариков.

- Зараз до сельрады, Кондрат! - Фетоген ринулся со двора и уже за калиткой добавил: - Требуют до майдану всех мужеского пола.

Дело само указывало - надо идти. Не уняв дрожи в коленях. Кондрат пошел в коровник, предупредил жену, кончавшую доить вторую корову, объяснил ей, что уходит, и попытался успокоить ее.

- Що ты, що ты, маты, - неуверенно бормотал он, - там те ж люди.

- Люди... люди... - Помертвевшая женщина прислонилась спиной к стенке сарая. - Буде нам за того хлопчика... Накаже нас господь бог...

- Тс-с, - просвистел Кондрат, - гляди мне, ще наквохчешь...

- Пиду с тобой...

- Ни... Мужеского пола сбирають... Сам голова сельрады казав...

- Сухарей возьми! - крикнула она, когда Кондрат направлялся к воротам. Выскочила из сарая, попыталась догнать мужа - ноги не послушались. - Сорочку сменив бы, Кондрат. Може, на смерть идешь!

Кондрат не расслышал ее последних слов. Страх гнал его, будто подталкивая в спину. Сердце Кондрата учащенно билось, рубаха взмокрела под свиткой.

Еще не дойдя до места, Кондрат увидел расставленных в четкий квадрат солдат, их неумолимые глаза и стальные каски.

Автоматы, выглядывавшие из-под распахнувшихся плащ-палаток, ничего хорошего не предвещали. Кондрат на практике бандеровского подполья привык к тому, что огневое оружие не пристало долго держать холодным.

Собранные на площадь селяне столпились возле крыльца сельсовета. Ни одного румяного лица, ни одной улыбки не заметил Кондрат даже у самых краснощеких и балагуров. Стояли молча. Кондрат увидел пулеметы на машинах и содрогнулся. И вдруг раздался свирепый собачий лай. Измученный поездкой и насидевшийся на привязи Ланжерон рвался с поводка.

Кондрат немало наслышался о вышколенных пограничниками псах. Прямо чудеса рассказывали о них. Если уж сюда привезли собаку, значит, будут брать след, а след, каким бы он ни был давним, приведет к могиле...

Ланжерон успокоился, а Кондрат сжимал кулаки и губы, чтобы не выдать своих переживаний.

Ему казалось, что только на него одного глядит напряженными, высветленными ненавистью глазами советский офицер, прижав к груди, будто распятие, скорострельную убойную машинку. Никуда не спрятаться от этого взгляда.

- Из-за вас, паразитов... - Кто-то больно толкнул Кондрата в бок. Кондрат оглянулся и встретился глазами с таким же ненавидящим и зловещим, как у офицера, взглядом Дмытра Ковальчука, незаможника, гольтепы, не раз побывавшего в камерах польской дефинзивы.

Дмытро жил недалеко от Кондрата и знал о его связях с бандеровцами. Вполне возможно, и об убитом солдате тоже знал.

- Я що, я що... - потерянно залепетал Кондрат. - Я же, Дмытро... ты должен понимать, Дмытро... - Продолжать дальше не позволял окоченевший язык.

Подходили мужики, живущие на дальнем конце села. Словно кнут погонщика, доносился надтреснутый голос Фетогена. Ближе и ближе его шапка из свалявшейся дрянной овчинки и длинная палка, похожая и на герлыгу и на посох. Фетоген что-то объяснил председателю сельсовета. И без отметок по списку, который держал в руках председатель, Кондрат мог установить, что почти все мужчины села явились беспрекословно.

Что будет дальше? В голове Кондрата метались две мысли: либо его заметут в Сибирь, либо сейчас объявится со своим куренем Очерет, и тогда готовь двадцать один казан для москальского войска.

Спасительного куреня пока не было. Офицер начал речь, негромкую, но твердую, будто гвозди забивал. Его слова, а особенно резкий голос говорил он по украински с акцентом "схидняка" - не предвещали добра.

Офицер требовал выдачи преступников, предательски убивших солдата-пограничника, его голос еще больше окреп. Шутить, по-видимому, этот "схидняк" не умел. Он призывал к благоразумию, объяснял политику Советской власти.

Кондрат видел на своем веку фанатиков, так расценивал он заворачивавших к нему бандитов, но в этом офицере он нутром своим почувствовал такую железную волю, с которой раньше не сталкивался. Его намерения не вызывали иных толкований: все знают, куда делся солдат, и если молчат, значит, все убийцы. А как поступают с убийцами?

В это время на площадь сбежались женщины, приволокли детей, заголосили во весь голос, запричитали... Галайда отдал приказ солдатам отодвинуть толпу и обратился к женщинам, требуя от них одного - указать виновных в гибели солдата.

Женщины с испугом отодвигались все дальше и дальше, завороженно устремив взоры на стоявшего в центре сомкнутого, угрожающего строя молодого темнолицего офицера, решительного и беспощадного. Еще одна минута, и его терпение лопнет, как туго натянутая струна, и тогда может случиться страшное, непоправимое...

Это понял прежде всех бывший фронтовик Ковальчук, человек, познавший губительную силу оружия. Он выступил на шаг из толпы и, бесстрашно встретившись с разъяренным взглядом офицера-пограничника, выкрикнул, чтобы услыхали все, чтобы даже эхо далеких ущелий повторило его слова:

- Кондрат! Невенчанный! Вот он, пособник и кат!

Толпа расступилась, и Кондрат остался один, ссутулившийся, с опущенными руками, с испуганно бегающим, трусоватым взглядом.

Галайда двинулся навстречу Дмытру, переспросил его и тогда подошел к Кондрату.

- Ты?

- Ни! Ни! - закричал Кондрат.

- А кто?

- Они. - Кондрат махнул рукой, указав на лес и горы.

- Кто они? - Галайда был неумолим.

- Они! - Кондрат боялся произнести имена: и зараз смерть и тогда смерть.

- Кто? - Галайда поднял пистолет. - Ты мэнэ чув?

- Чув, чув...

- Колы чув, поняв: со зверями я зверь. Кто?

- Скажу тихо, тихо, на ухо, скажу, пан офицер.

Галайда наклонил голову, и Кондрат, приподнявшись на носках, горячо прошептал:

- Бугай, "эсбист" Очерета.

- Где пограничник?

- Не знаю. - Кондрат затрясся. - Увезли его.

- Врешь! - Прищуренные глаза Галайды презрительно смотрели на Кондрата. - Мы найдем его, а ты помрешь, зраднык Украины.