Берегись ястреба. На острие меча - Андрэ Нортон

Тирта была достаточно знакома с врачеванием, чтобы понять: у неё сломана спина, и даже если им удастся сдвинуть её с места (а она была уверена, что и этого они не смогут сделать), это только продлит её конец и в свою очередь подвергнет их большей опасности. Лучше бы ей было остаться погребённой под рухнувшими стенами, взяв с собой то, что она должна хранить.

Фальконер встал, сорвал со стен остатки гобеленов. Части их показались ему прочнее остальных. Он постелил их на пол, Алон принялся помогать.

У них получилось четыре–пять слоев длиной с человека. Тирта понимала, что они намерены сделать, и знала, что ничего не получится. Но она поняла также, что они не оставят её и не уйдут. Может быть, когда они попытаются её переложить, к ней придёт быстрая смерть; ничего больше ей не хотелось.

Они закончили. Нирель склонился к ней. Тирта прикусила губу и ощутила вкус крови. Она собрала все силы, чтобы не закричать от боли. Воин наклонился, и она почувствовала, как он осторожно просовывает руки ей под плечи. Последовала такая боль, перед которой померкло всё предыдущее.

— Сумка… у меня… на поясе… — она произнесла это еле–еле, и Алон, должно быть, услышал первым. Она увидела, как быстро заработали его руки. — Мешочек… с… — ей пришлось глотнуть, прежде чем продолжать, — с драконьим… семенем… положи всё… мне в рот… — это последняя милость, на которую она надеялась. Средство мощное, и им пользуются очень осторожно. Проглотить всё, что у неё есть, это верный конец. Пусть он придёт побыстрее и освободит этих двоих.

Алон раскрыл мешочек. Поднёс его к губам девушки, вытряхнул сухие листья, которые легли ей на язык горсткой пыли. Тирта поперхнулась, глотнула, снова подавилась, заставила себя проглотить всё. По правилам из листьев следует приготовить настойку. Она не знала, как быстро они подействуют, если их проглотить всухую, могла только надеяться. Но так как порцию такого размера никогда не принимают, она рассчитывала на то, что снадобье подействует.

Снова вспыхнула боль, но Тирта продолжала проталкивать пыльные листья в горло, конвульсивно глотать. Тело протестовало, мир стал алым от боли, и девушка погрузилась в благословенное ничто.

Но чуть позже она снова начала осознавать — не своё тело, а ту суть себя, что действовала во снах и видениях. Облегчение от того, что она больше не испытывает боль, было так велико, что какое–то время она ни о чём другом не могла думать. Итак, вот оно, то, о чём испокон веков гадает человечество, то, что ждёт каждого в конце Долгой Дороги, — истинная свобода.

Но только она не была свободна. Смутно, сквозь облегчение, она почувствовала какое–то притяжение. Вначале попробовала сопротивляться. Неужели обет продолжает действовать и после смерти? Почему она ещё не освободилась? Тирта ощутила вначале страх, а потом гнев, и гнев этот вспыхнул в ней ярким пламенем. Нет! Она не ответит ни на что!

Ни на что, даже на этот призыв.

Призыв? Да, откуда–то издалека доносился призыв, требование, настойчивый приказ.

И тут она поняла, что на самом деле не освободилась, что она по–прежнему заключена в своём теле. Оно неподвижно, это её тело, оно мертво, и она беспомощно заключена в нём. Больше не было боли, только онемелость. Она тупо смотрела в небо, с которого хлестал дождь, хотя мёртвым телом она его не ощущала. Дождь заливал ей глаза, и поэтому она всё видела как сквозь густой туман.

Но она видела и слышала.

— Возьми его, дурак. Это то, что мы искали!

— Взять и умереть, так, лорд? Ты видел, что произошло с Рудиком…

— Она мертва. Разве ты сам не проверил это собственным мечом?

— Но я видел и Рудика. И не хочу, чтобы со мной произошло то же, что с ним, лорд. Это твоё желание — сам и возьми.

— Дурак! Разве я не повторял множество раз — каждому своё? Это Сила не моего плетения, и если я возьму её, она погибнет и ничего хорошего нам не даст. Есть законы Дара, и их не нарушить.

— Неправильно было убивать любителя птиц. Мы могли бы использовать его…

— Нет. Ты ведь видел его оружие. Хорошо, что твоя стрела попала первой, потому что его оружие привязано к нему, и действует всё тот же закон.

— Тогда используй мальчишку. У него вообще нет оружия…

Послышался гневный смех.

— Почему меня всегда окружают слуги–дураки? Мальчишка! Да он, может быть, добыча не менее важная, чем этот оловянный ящик, к которому ты боишься притронуться. Великий будет рад встрече с ним! А теперь — бери ящичек немедленно! Я сдержал себя, потому что знаю: тебе не хватает ума и храбрости. Все вы такие, местечковые грабители! Но долго я ещё буду заставлять тебя?

— Лорд, вспомни, ты только один из нас, хотя и твердишь всё время о могучих силах, которые явятся по твоему первому зову. А Рудик мёртв, и никто из нас не хочет последовать за ним. У нас ведь есть и другой…

Недолгое молчание, затем:

— Может, ты и не такой дурак, каким кажешься, Джерик. Да, он ещё жив, даже после вашего нежного внимания и ласковых уговоров. Думаю, у него ещё остался кусочек руки, чтобы выполнить нашу просьбу. Может, он и не настоящий Ястреб, но в нём есть подлинная кровь, если, конечно, увлёкшись, вы её всю не выпустили. Так что он может сделать то, что должно быть сделано. Приведите его и попробуйте! Мне не нравится эта буря, от нее несёт Силой, недружественной Великому.

Тирта лежала в своей оболочке смерти и пыталась понять. Любитель птиц… Нирель… мёртв? Похоже, что так. На мгновение она ощутила странную боль, не в омертвевшем теле и расколотых костях, а в какой–то другой части себя. А мальчишка — это Алон — его этот «лорд» захватил в плен и хочет передать какому–то главному создателю зла. Но похоже, ларец по–прежнему у неё, её мёртвое тело хранит его, и он уже принёс смерть одному из тех, кто попытался его отобрать. Это правильно — хранение может перейти только по праву Дара и рождения, она это знает. Наверное, всегда знала, это была её скрытая часть.

Итак… один из обладающих кровью? Он должен забрать у неё то, что она хранит и после смерти… А у неё больше нет Силы, она не может призвать её. И снова девушка испытала вспышку гнева — гнева, заполнившего весь мир. Она не может отречься, она Ястреб и должна хранить это…

Дождь по–прежнему заливал ей глаза, и она не могла ни закрыть их, ни мигнуть; но она слышала — как раньше слышала голоса — крики боли. К Тирте приближались три тени, полускрытые бурей, двое тащили третьего. Эти двое швырнули третьего, которого не привели, а скорее притащили, на землю рядом с ней, и он исчез из её поля зрения. Потом один из приведших наклонился, схватил упавшего за волосы, и она снова увидела его.