Берегись ястреба. На острие меча - Андрэ Нортон

Сокол поднялся в воздух, в котором они ничего не видели. Фальконер пошёл вниз — по одной ступени за раз, голова в шлеме медленно поворачивалась, как будто он прислушивался, потому что плохо видит. Слабый свет меча не усиливался. Странно, но когда Тирта и Алон начали спускаться вслед за фальконером, держась в двух ступеньках от него, мальчик, казалось, полностью освободился от страха. На его маленьком лице глаза казались больше обычного, он пристально всматривался во мрак.

И вот они остановились в обширном холле у подножия полуразрушенной лестницы. Впервые Тирте показалось, что она узнаёт это место. Она повернула налево, ведя с собой Алона, фальконер шагал рядом с ней. И даже в темноте, разбавленной только тусклым сиянием меча, девушка догадалась, что именно находится перед ней, как будто она снова попала в сон.

Это был парадный зал. В Тирте поднималась волна возбуждения, которое уже не мог преодолеть страх. Надо же, как далеко она забралась; притяжение, ведущее девушку, усилилось, овладело ею полностью. Она больше не кралась, но уверенно шла вперёд.

Помост для кресел–тронов был на месте. Но самих тронов нет; несомненно, их поглотил огонь или изрубили в щепки те, кто захватил крепость. Теперь следовало повернуть сюда, за ширму.

Она была так уверена, что встретит сейчас ширму, что даже протянула руку, чтобы коснуться её. Но ладонь наткнулась на голую стену. Фальконер, предвидя просьбу, поднял меч и повернул рукоятью вперёд. Тирта была полностью уверена, что то, что она ищет, находится за стеной. Она почти оттолкнула руку Алона, подбежала к стене, провела по ней пальцами. Те оставили следы в пыли и грязи, но на этот раз ей не повезло. Никакой ручки она не обнаружила, эту дверь так просто не открыть, как ту, что вела в водосток.

Оно находится там! Тирта это знала наверняка. Она попыталась справиться со своим нетерпением. Закрыла глаза: то, что она делает, может быть очень опасно, но она должна теперь припомнить все подробности своего видения, повелевать им, как раньше оно повелевало ею. Только так сможет она попасть к сокровищу и взять его в руки.

Главный зал — девушка постепенно вспоминала его, извлекала из пустоты и развалин. Вот так сидел лорд, вот так его леди, между ними двумя на столе стоял ларец. Потом прозвучала тревога. Чем больше Тирта напрягалась, тем отчётливее становилась картина. Теперь она видела и остальных, кто во сне промелькивал лишь смутной тенью, видела их волнение, страх и возбуждение, их решимость, ужас и прежде всего храбрость, которая горела, как яркий факел в ужасной тьме.

Леди… Тирта не сознавала, что и сама теперь держит руки высоко у груди, прижимает невидимое к сердцу. За резной ширмой — давно сгоревшей — другая стена из крашеного дерева, со сложным рисунком, позолоченная. Теперь её тоже нет. Но не стена так важна. Тирта не поднимает руку к её поверхности. Напротив, приближается на цыпочках в своей изношенной обуви и прочно ставит ноги на пол, выложенный множеством мелких цветных камешков, образующих сложные прямоугольные узоры. Инстинктом она ищет один из этих камешков, чуть больше остальных, и твёрдо наступает на него, прикладывая на него весь свой вес.

Она почувствовала сопротивление. Попробовала ещё раз, её подгоняла необходимость торопиться. Один, два, три раза. Теперь, когда она так близко, ей не могут помешать пройти!

Стена сдвинулась. Со скрипом, словно металл трётся о ржавый, давно не смазывавшийся металл, открылся проход. И из него показался свет, синий, слабый, но всё–таки свет!

Тирта бросилась вперёд. Когда дверь открылась, видение исчезло. Но девушка продолжала призывать его себе на помощь. Это было то самое тайное место, перед ней наконец–то откроется то, что она должна сберечь. Это сокровище хранили её предки, и обет этот очень древний.

Вот и маленькая келья. Здесь тоже сказалось действие времени, но люди, разрушившие крепость, сюда не добрались. Стены украшали древние гобелены. Когда дверь открылась, впустив свежий воздух, гобелены зашевелились… и стали распадаться; от них отлетали кусочки тонкой ткани, как мёртвые осенние листья. То, за чем она пришла, стояло на месте, где его и оставили, — на узком каменном столе, выступающем из стены. Стол был частью этой стены. Столешницу покрывали глубоко вырезанные символы; когда–то они были ярко раскрашены, но теперь потускнели и запылились. Это были слова Силы, такие древние, что ни один из тех, кто служил здесь сокровищу, не мог уже понять их. Тирта, глядя на них, поняла, что это Имена. Стоит их произнести, и они способны уничтожить стены вокруг, может, даже изменить ход времени, как его знают люди.

В центре круга Имён стоял ларец. Из того же серебристого металла, что и меч, пришедший к фальконеру, я от его крышки исходил рассеянный свет, который и заполнял комнатку. Тирта протянула перед собой обе руки. Широко расставленными пальцами она начертила в воздухе над ждущим сокровищем знаки. Эти знаки исходили из знания, древнего, как сама земля, на которой стоит Дом Ястреба. Потом она подняла ларец, ощутила меж ладоней его тяжесть и прижала к себе, как леди, которую видела во сне. Подняла и повернулась…

Послышался крик, боевой призыв или сигнал тревоги. Из темноты вылетел сокол и завис над головой девушки. Одна лапа птицы превратилась в ядовито дымившийся обрубок. В тот же момент фальконера и Алона отбросило к Тирте. Они не сбили девушку на пол, что, вероятно, получилось бы, если бы здесь было больше места. Но она сильно ударилась спиной о жёсткую крышку стола и почувствовала такую острую боль, что обессиленно сползла на пол, прикрывая руками ларец.

А келья взорвалась диким грохотом и новым криком — но на этот раз кричала не птица, а Алон. Боль, заполнившая девушку, принесла тьму. Тирта погрузилась в неё, как истощённый пловец погружается в море, когда больше не может бороться.

— Тирта! Леди! — влага на лице обожгла губы. Девушка попыталась понять, кто её зовёт, но всё вокруг было словно в тумане, всё раскачивалось, и от этого кружилась голова. Тирта быстро закрыла глаза. Боль переполняла её. Когда же она попыталась сдвинуться с места, отползти от огня, который хотел поглотить её, то поняла, что тело ей не повинуется. Её руки… нет, она не должна потерять… Потерять что? Она не помнила. Если не считать горевших от боли рук, тело её омертвело.

— Тирта! — снова этот зов. Она пыталась убежать от него, уйти и от боли, и от требовательного голоса. Но что–то заставило её снова открыть глаза.

Туман на этот раз разделился на две части, одну побольше, другую поменьше. Тирта нахмурилась и сощурилась, пытаясь разглядеть получше. Лица — да; Алон — в сознании медленно всплыло имя ближайшего — и Нирель. Да, так его зовут, Нирель. Девушке показалось, что она произнесла имена вслух, но, может, и нет, потому что собственный голос она не услышала. Так трудно поддерживать контакт с миром. Она хотела бы, чтобы ей позволили вернуться в темноту и мир.