Зеркало судьбы - Виктор Павлович Точинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — соглашается Венди. — А ты что, не поедешь?
— Кто-то же должен прекратить всё это, — фу, как глупо и напыщенно это звучит.
— Только ты учти: я буду ждать тебя в Биркетвейне, — она торопливо рассовывает банкноты по карманам пальто. — Сниму комнатку с видом на реку. И буду ждать. Ты понял?
Самое прекрасное в этих словах — что она врёт. Полудохлый старина Синдри не нужен ей в сияющем завтра. И это правильно.
Она целует меня. Выходит в июньскую темень, не оборачиваясь. Это тоже правильно. И исчезает.
Мы остаёмся вдвоём.
— У меня неприятная новость, дружок, — шевелятся мои губы. — Она сожжёт фотографии. Зачем ей рисковать? Лишние вопросы, мстительные фанатики… Вендела умная девочка. Но ей это не поможет, нет, не поможет. Потому что полностью из подвала не выходит никто.
Свет меркнет. Теперь моими глазами смотрит он. Я понимаю, что иду наверх: ступеньки скрипят под ногами.
— Он уже рядом, Синдри, рядом! — мои зубы выбивают дробь.
Я чувствую его радость. Радость и торжество. И я уже почти не чувствую себя, Синдри 3.0. С другой стороны — что-то же останется после меня? Улыбающийся мальчишка на выцветшем фото. Стайка цифр в дневнике Акселя. Живая и счастливая Венди, — нет, я не верю ему, не хочу верить, — живая и счастливая.
— Ты уж постарайся, — прошу я.
И перестаю быть.
Аминь, что ли.
4. Колесо Судьбы
Владыки земные, владыки небесные
задача — осознание высшего Закона, принятие поставленной задачи;
цель — трансформация низшего в высшее, выполнение жизненной задачи, достижение целостности;
риск — фатализм, неверное понимание своей задачи.
Владетель и владыка
♀ Татьяна Романова
I
Взгляд Солнцеокого лучился мягким укором. Мол, как же ты, Ансельм, недоглядел? Как позволил своей лени и неуклюжести загубить древнюю красоту?
Ансельм тихонько взвыл. Крепко-крепко зажмурился — в детской надежде, что стоит открыть глаза, и все окажется неправдой. Не помогло. Фарфоровые осколки святого орбиса по-прежнему лежали на истоптанном каменном полу.
Это же надо, а? И всего-то оставалось дел — вымести сор из углов, наполнить чашу для омовения рук водой из пузатой бочки у домашнего входа храма. И можно было бы идти домой, а то и к Альме заглянуть на часок. А теперь — какая там Альма?
Парень наклонился, осторожно собрал крупные осколки орбиса. Святой образ, запечатленный на тонкой пластинке фарфора, раскололся на пять частей. А вдруг его можно как-то склеить? А, бесполезно. Наставник Хаймэ углядит даже царапину на спинке церковной скамьи, даже плохо отмытый грязный след в темном углу храма — а уж смолянистые потеки клея на лике Солнцеокого он заметит и подавно. И что тогда будет…ой, лучше и не думать.
Кто-то скрипнул дверью храма. Ансельм, вздрогнув, медленно обернулся — и выдохнул с облегчением:
— Ох, Альма, ты…
— А чего ты такой хмурый? — девчонка осторожно притворила дверь. — Работы много?
Если бы…
Проворный взгляд синих глаз обежал стены храма. Замер на опустевшей полке. Медленно переместился на осколки в руках Ансельма.
— Ой, разбил… — прошептала девчонка, осторожно, на кончиках пальцев подойдя к месту преступления. — Как же так?
— Не знаю. — Глухо отозвался Ансельм. — Кто-то на вечерней службе орбис на край полки положил, а я смахнул локтем, когда пол подметал.
— Достанется тебе от Хаймэ… — покачала головой Альма.
— А то я не знаю.
Оба замолчали.
— Хочешь, я скажу, что я его разбила? — предложила Альма, тревожно заглядывая другу в глаза. — Мне-то за это ничего не будет.
Ее голосу недоставало уверенности. Горячий нрав старого служителя она знала не хуже, чем Ансельм — Хаймэ вместе воспитывал их, двух сирот, потерявших родителей в чумной год. Потом Альму приютила зажиточная семья из ближней деревни. Порывались они забрать и Ансельма — но передумали. Все же молчаливый и неулыбчивый парнишка — это не так мило, как веселая белокурая крошка, которая не помнит ничего о своих родителях. Хотя и Ансельм не помнил тех, кто подарил ему жизнь — ни лиц, ни имен. Зато помнил беспросветное чувство паники и одиночества. Помнил опустевшую улицу, по обочинам которой лежали кое-как накрытые черными рогожами люди, которых зови — не зови — не откликнутся. И помнил теплую ладонь старого Хаймэ, в которую он, полумертвый от истощения и ужаса, вцепился так, что сам Огнеглазый не сумел бы его оторвать.
Да только давно это было. Ансельму уже пятнадцать лет сровнялось в начале весны. А Альме одиннадцать. Четыре года пройдет — и они поженятся в этом храме. Если, конечно, завтра утром Хаймэ не запорет Ансельма до смерти.
— Альма, а у вас сосед — кузнец, так ведь? Может, спросишь, вдруг он сможет починить?
— Да ну, — усомнилась девчонка. — Это работа тонкая. Тут ювелир нужен. Только где ж ты его возьмешь, ювелира?
— В замке князя Райнхольда! — осенило Ансельма. — Точно, Альма!
— Но до него идти пять миль. Да и ночь скоро, — девчонка нахмурилась. — А кстати, чем ты будешь платить за работу?
— Платить? — брови Ансельма удивленно взметнулись. — Да это же святой орбис! Это честь для ювелира, починить такое!
— А, ну тогда, конечно… — задумчиво протянула Альма. — А то, может, скажем Хаймэ?
— Если ювелир не справится — тогда и скажу, — Ансельм, ухватившись за тонкую нить надежды, уже заворачивал осколки орбиса в старую холщовую торбу. — Ты иди домой. Помолишься за меня Солнцеокому, хорошо?
* * *
В окнах второго этажа замка горел свет, а вот дворовые постройки окутывала темнота. Что поделать — рабочий люд ложится спать еще засветло. Любое дело лучше спорится под взглядом Солнцеокого, а не при неверном свете огня. А на чистые свечи, выплавленные за морем, в святой Алхондре, деньги есть только у Владетелей и городских богатеев.
Чья-то рука схватила Ансельма за плечо и бесцеремонно вытащила на освещенную луной площадку.
— Ты чего здесь шастаешь? Вор, что ли? — рявкнул над самым ухом стражник.
— Нет, — Ансельм опасливо прижал к груди сверток с осколками орбиса. — Я из церкви. Мне ювелир нужен, срочно…
— Ювелир? Ночью? Чего ж только не придумают! Так, а что у тебя в сумке-то, малой?
Ансельм еще крепче вцепился в сумку. Солнцеокий, помоги! Вразуми этого изверга!
— Что за шум, Юрген? — спросил кто-то низким хрипловатым голосом.
— Воришку изловил, Владетель! — пальцы стражника сжали плечо
