Штормовое предупреждение - Чжу Шаньпо

они так поиздевались над инвалидом, рано или поздно в них ударит молния! – утешали Жун Чуньтяня.

Хотя этих слов оказалось слишком мало, чтобы успокоить печаль и гнев в его душе, но, услышав в совершенно незнакомом месте слова утешения, он все же был тронут. Он начисто вытер протез, приладил его к телу и заковылял обратно в сторону Даньчжэня. Потребовалось два полных дня и две ночи, чтобы вернуться домой. Жун Чуньтянь не смог проглотить такого оскорбления, поэтому сердито провозился три дня, мастеря длинноствольное ружье, чтобы с ним вернуться в Малуаньчжэнь. Но когда он прибыл на станцию, Сун Чанцзян преградил ему путь и конфисковал ружье. Сун Чанцзян пообещал ему, что рано или поздно поймает дорожных бандитов и отомстит за него. Жун Чуньтянь поинтересовался, каким же это образом.

– В любом случае они за тебя ответят, – сказал Сун Чанцзян.

Однако три дня спустя Сун Чанцзян все еще сидел в Даньчжэне, словно и не брал на себя никаких обязательств. За это время он один раз пригласил Жун Чуньтяня отполировать шахматное мастерство, но никакого разъяснения ему не дал. Жун Чуньтянь попросил Сун Чанцзяна вернуть дробовик, Сун наотрез отказался. Раздувшись от злости, они поссорились прямо в полицейском участке. У Жун Чуньтяня ушло еще три дня, чтобы сделать второе ружье, более длинное и дальнобойное, после чего он запрыгнул в рейсовый автобус, проходящий через Малуаньчжэнь. Два дня спустя он вернулся в Даньчжэнь и, в отличие от прошлого раза, не с пустыми руками, а с двумя сумками расклешенных брюк.

Жун Чуньтянь был очень горд и ликующе описывал народу захватывающий процесс избиения трех патлатых в Малуаньчжэне, поведал он о том, как повалил их на землю и как они умоляли о пощаде. Только один человек из слушателей не был покорен, а именно Красотка Юй.

– Какая жалость! Если бы твои брюки прибыли на десять дней раньше, то были бы золотыми, а теперь они просто куча мусора. Потому что расклешенные брюки больше не в моде, – насмешливо сказала она.

Красотка Юй была самой модной девушкой в Даньчжэне. Химическая завивка, суперкороткие шорты, джинсы, высокие каблуки, большие серьги кольцами, черные кружевные лифчики… все это красовалось на ней одновременно или по очереди, порождая шлейф последователей, с одной стороны, и волну оскорблений – с другой. После того как она столь вопиюще унизила Жун Чуньтяня, всех, кто спешил купить у него одежду, как ветром сдуло.

Жун Чуньтянь не продал, а бесплатно раздал брюки-клеш на улице. В этот раз портному Инь Баю пришлось потрудиться. Потому что все, кто взял расклешенные брюки, пришли к нему перешивать низ брючин. Потеряв последние штаны, даже собственные, Жун Чуньтянь обратил гнев на Красотку Юй.

– Я просто сказала правду, – парировала та. – Неужели говорить правду незаконно?

Красотка Юй и правда была очень красива, она нравилась Жун Сятяню, который давно за ней ухаживал. Ссориться с ней было бы дурно, а потому Жун Чуньтянь отправился на поиски Инь Бая, чтобы разделить прибыль.

– Портной Инь, мои брючки-клешки отрастили ножки и все прибежали к тебе, богатство к тебе привели. А не пристало ли со мной барыш-то разделить?

– Я с тобой еще за солдатские дела Инь Ху счеты не свел, а ты еще тут ко мне считаться явился! – рассвирепел портной Инь.

Инь Ху был сыном портного Иня. В год, когда Жун Чуньтянь вступил в армейские ряды, Инь Ху также подал заявление, даже прошел медицинский осмотр, но затем был отсеян без объяснения причин. Только на следующий год они узнали, что Жун Яо заключил сделку с начальником военного комиссариата, чтобы Жун Чуньтяня записали вместо Инь Ху. Портной Инь поначалу хотел разорвать Жун Яо на куски, но когда увидел, что Жун Чуньтянь вернулся без ноги, в душе его простил, но на словах не унимался. Каждый раз, завидев Жун Яо, он обвинял его в распространении дурного поветрия в Даньчжэне, в том, что тот повергает Даньчжэнь в хаос, как тайфун. Жун Яо тоже держался от портного Иня подальше. Инь Ху вообще-то не хотел быть солдатом. После того как его не взяли в армию, он мог попробовать призваться в следующем году, но он махнул на себя рукой и целыми днями бродил по городу, чиня беспорядки. Его называли молодой господин Инь.

Однажды он поджег «тайваньского шпиона», выдававшего себя за артиста оперы. Этот был мужчина средних лет, высокий и красивый, с белой кожей, высокой переносицей, ровными зубами, сверкающими глазами, звучным и приятным голосом. Он выступал с рассказами и пел на старой сцене города за вознаграждение. Он один мог исполнять несколько ролей и даже говорить женским голосом. Многие женщины в городе были очарованы им и его игрой и без колебаний выражали ему свою приязнь, что, естественно, вызывало ревность и недовольство даньчжэньских мужчин. А Цзян Вэньхуа, жена портного Иня, и вовсе помешалась на этом поющем мужике. Каждый день до и после спектакля она всегда находила повод повидаться с ним и угостить чем-нибудь вкусным. До замужества Цзян Вэньхуа жила в поселении в горах и не знала никаких иероглифов, кроме тех, что составляли ее имя. Хотя портной Инь и был старше ее на двадцать лет, возможность выйти замуж за кого-то не из крестьян была для нее благословением. Портной Инь сшил ей много красивой одежды. Ей не приходилось работать. Она быстро стала самой известной болтушкой в городе, и в случае ссоры ей не нашлось бы соперницы, кроме Куан Сяоцзе. С тех пор как Инь Ху вырос, портной Инь больше не мог справиться с Цзян Вэньхуа. Ходили некоторые неподтвержденные слухи, и портной Инь делал вид, что не слышит их. Кто-то сказал ему:

– Ваша Цзян Вэньхуа уже переспала с певуном, и ты можешь сидеть спокойно?

– Ты это видел? – спросил портной Инь. – А почему я не видел?

Однако Инь Ху не мог вытерпеть такого о своей матери и захотел прогнать поющего мужика, но для этого не было ни предлога, ни возможности. Жун Яо первым насторожился, обнаружив выцветший флаг с белым солнцем в синем небе[33], спрятанный в коробке с реквизитом певуна, подозревая, что тот – скрытый «тайваньский шпион», только и ждущий возможности содействовать Гоминьдану в контратаке на материк.

– Сколько уж времени прошло, и до сих пор есть тайваньские агенты? – возразил кто-то.

– До тех пор, пока Тайвань не будет освобожден, агенты будут, – ответил Жун Яо.

– И какой толк от таких агентов в Даньчжэне?

Даньчжэнь был такой маленький, что о нем не стоит и упоминать. Для тайваньских агентов скрываться здесь – пустая трата времени.

– Я сам не скажу точно – мы, простые люди, в политике не понимаем, – сказал Жун Яо.