В ожидании - Джон Голсуорси

Чей-то голос вывел Эдриена из этого странного состояния. Старый усатый фермер стоял перед ним со стаканом в руке.

— Я слыхал, тут несчастье приключилось, — сказал старик. — Джентльмен священник велел снести вам вот это. Бренди, сэр.

Он подал стакан Эдриену.

— Он свалился, что ли?

— Да, упал.

— Я давно твержу — здесь загородку поставить надо. Джентльмен велел вам передать, что доктор и полиция уже едут.

— Благодарю, — сказал Эдриен, возвращая пустой стакан.

— Тут неподалёку есть хороший, удобный сарай для телег. Может, перетащим его туда.

— Его нельзя трогать до приезда властей.

— И то верно, — согласился старик. — Я читал, есть такой закон на случай убийства или самоубийства.

Он нагнулся:

— Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто он такой?

— Знаю. Некий капитан Ферз. Он родом отсюда.

— Ну? Один из Ферзов с Бартон Райз? Боже ты мой, да я ж у них работал мальчишкой: я ведь в этом приходе и родился.

Он опять нагнулся — на этот раз ещё ниже:

— Уж не мистер ли это Роналд, упаси господи, а?

Эдриен кивнул.

— Скажите на милость! Теперь, значит, никого из них не осталось. Дед его рехнулся и помер. Скажите на милость! Мистер Роналд! Я знавал его, когда он ещё парнишкой был.

Старик попытался заглянуть мертвецу в лицо, воспользовавшись последними угасающими лучами, затем выпрямился и горестно покачал головой. Для него, — Эдриен ясно видел это, — было важно, что покойник — не «чужой».

Внезапно треск мотоцикла разорвал тишину. Сверкая фарой, он спустился вниз по тропинке, и с него сошли две фигуры. Они робко подошли к группе, освещённой фарой их машины, и остановились, глядя на землю:

— Мы слышали, случилось несчастье.

— Д-да! — протянул старый фермер.

— Можем мы быть чем-нибудь полезны?

— Нет, благодарю, — ответил Эдриен. — Врач и полиция уже вызваны. Остаётся ждать.

Он увидел, как молодой человек открыл рот, видимо собираясь ещё о чём-то спросить, но тут же закрыл его, не проронив ни слова, и обнял девушку за плечи. Как и старик, пара стояла молча, устремив глаза на тело, чья голова и сломанная шея покоились на коленях Эдриена. Мотор мотоцикла, который позабыли выключить, стучал в тишине, и свет фары придавал ещё более жуткий вид кучке живых, окружавших мёртвого.

XXIX

Телеграмма, прибывшая в Кондафорд как раз перед обедом, гласила:

«Бедный Ферз умер упал меловой карьер тчк Перевезён Чичестер тчк Эдриен и я поехали покойником расследование состоится там Хилери».

Телеграмму принесли прямо в комнату Динни, и девушка опустилась на кровать с тем чувством стеснения в груди, какое испытывает человек, когда горе и облегчение борются в нём и не находят выхода. Произошло то, о чём она молилась, но Динни помнила сейчас лишь об одном — о последнем вздохе несчастного, который она слышала, о его лице, когда он стоял в дверях, а Диана пела. Девушка сказала горничной, подавшей ей телеграмму:

— Элен, приведите Скарамуша.

Когда шотландский терьер с блестящими глазами и видом, исполненным сознания собственной важности, вбежал в комнату, Динни обняла его так крепко, что тот чуть не задохнулся. Сжав в руках это тёплое упругое волосатое тело, девушка вновь обрела способность чувствовать. Всё её существо ощутило облегчение, но на глаза навернулись слёзы жалости. Такое странное поведение оказалось выше понимания её пса. Он лизнул Динни в нос, завилял хвостом, и ей пришлось отпустить его. Наспех одевшись, она направилась в комнату матери.

Леди Черрел, уже переодетая к обеду, расхаживала между отпертым платяным шкафом и выдвинутыми ящиками комода, размышляя, с чем ей будет легче всего расстаться ввиду приближения благотворительного базара, который призван был пополнить перед концом года приходский фонд помощи бедным. Динни, ни слова не говоря, вложила ей в руку телеграмму. Леди Черрел прочла и спокойно заметила:

— Вот то, о чём ты молилась, дорогая.

— Это самоубийство?

— Думаю, что да.

— Сказать мне Диане сейчас или подождать до утра, чтобы она выспалась?

— Лучше сейчас. Если хочешь, могу я.

— Нет, нет, родная. Это моя обязанность. Вероятно, она будет обедать у себя наверху. Завтра мы, наверно, уедем в Чичестер.

— Как всё это ужасно для тебя, Динни!

— Мне это полезно.

Девушка взяла телеграмму и вышла.

Диана была с детьми, которые изо всех сил затягивали процесс отхода ко сну, так как не достигли ещё тех лет, когда он становится желанным. Динни увела её к себе в комнату и, по-прежнему ни слова не говоря, подала ей телеграмму. Хотя за последние дни она очень сблизилась с Дианой, между ними всё-таки оставалось шестнадцать лет разницы. Поэтому девушка не сделала соболезнующего жеста, который могла бы позволить себе с ровесницей. Она никогда не знала, как Диана воспримет то или иное известие. То, которое принесла ей Динни, Диана встретила с каменным спокойствием, как будто оно вообще не было для неё новостью. Её лицо, тонкое, но потускневшее, как изображение на монете, не выразило ничего. Глаза, устремлённые на Динни, остались сухими и ясными. Она проронила только:

— Я не спущусь вниз. Завтра в Чичестер?

Динни подавила первое душевное движение, кивнула и вышла. За обедом, сидя вдвоём с матерью, она сказала:

— Хотела бы я владеть собой так, как Диана.

— Её самообладание — результат того, что она пережила.

— В ней есть что-то от леди Вир де Вир.

— Это не так уж плохо, Динни.

— Чем будет для всех нас это расследование?

— Боюсь, что её самообладание скоро ей пригодится.

— Мама, а мне придётся давать показания?

— Насколько известно, ты была последней, с кем он разговаривал. Так ведь?

— Да. Должна я рассказать о том, как он подходил к двери прошлой ночью?

— По-моему, если тебя спросят, ты должна рассказать всё, что знаешь.

Румянец пятнами выступил на щеках Динни.

— А по-моему, нет. Я этого не сказала даже Диане и не понимаю, в какой мере это может касаться посторонних.

— Я тоже не понимаю, но в данном случае мы не имеем права на собственное мнение.

— Ну, а у меня оно будет. Я не собираюсь потакать отвратительному любопытству бездельников и причинять боль Диане.

— А вдруг кто-нибудь из горничных слышал?

— Никто не докажет, что я слышала.

Леди Черрел улыбнулась:

— Жаль, твой отец уехал.

— Мама, не говори ему, что я тебе сказала. Я не желаю обременять этим совесть мужчины — довольно одной моей. У нас, женщин, она растяжимей, но это уж от природы.

— Хорошо.

— Я не стану терзаться угрызениями, если сумею что-нибудь скрыть, не подвергаясь опасности, — объявила Динни, у которой были ещё свежи воспоминания о лондонском полицейском суде. — Вообще, к чему затевать следствие, раз он умер? Это отвратительно.

— Я не должна ни поощрять, ни подстрекать тебя, Динни.

— Нет, должна, мама. Ты в душе согласна со мной.

Леди Черрел промолчала. Она действительно была согласна.

На другой день с первым утренним поездом прибыли генерал и Ален Тесбери, и через полчаса они все вместе выехали в открытой машине. Ален сидел за рулём, генерал рядом с ним; леди Черрел, Диана и Динни кое-как разместились сзади. Поездка была долгая и невесёлая. Полулёжа на сиденье, так что из мехового боа высовывался только нос, Динни размышляла. Понемногу ей становилось ясно, что на предстоящем расследовании она до некоторой степени окажется в центре внимания. Она выслушала исповедь Ферза; она увезла детей; она спускалась ночью вниз к телефону; она слышала то, о чём намеревалась не рассказывать; она — и это главное — вызвала Эдриена и Хилери. Только вмешательством её, их племянницы, которая заставила Диану обратиться к ним за помощью, можно было замаскировать дружеские чувства Эдриена к миссис Ферз. Как все, Динни читала газеты и не без любопытства следила за горестями и неприятностями ближнего, которые там предавались гласности; как все, она возмущалась газетами, как только там печаталось нечто такое, что могло оказаться тягостным для её родных и друзей. Если выплывет наружу, что её дядя — старый и близкий друг Дианы, ему и ей начнут задавать самые разнообразные вопросы, которые возбудят самые разнообразные подозрения у падкой до всего сексуального публики. Возбуждённое воображение девушки закусило удила. Если раскроется давняя и тесная дружба Эдриена с Дианой, как помешать публике заподозрить её дядю в том, что он столкнул Ферза в меловой карьер? Ведь неизвестно, был с ним Хилери или нет: девушка и сама покамест не знала подробностей. Мысль её опережала события. Сенсационному объяснению всегда верят охотнее, чем прозаическому и правдивому! И в Динни крепла почти злобная решимость обмануть публику, лишив её тех острых ощущений, которых так жаждет толпа.