Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне бы полежать, передохнуть, – сдался я, всё сильнее повисая на Рудо. Сердце у меня билось часто, как у зайца, и казалось, что ещё немного – и упаду, чтобы проспать до самой зимы.
– Передохнёшь, когда доведу, – пообещал Ольшайка. Мне показалось, что я впервые слышу в голосе лесового сочувствие. – Только не лезь сразу к скоморошьему князю силами мериться. Убежища простого проси, а зубы спрячь.
– Куда уж мне.
Сейчас меня куда больше прельщали мысли о постели, крыше и костре, чем разборки, что я мог бы затеять. Я уже сомневался, стоило ли просить отвести меня к шутам. Что, если меня не пустят? И хорошо ли получится: стану просить убежища, а у самого на уме – подозрения и злой умысел? Думы отнимали слишком много сил, и так истончающихся, и я прикрыл глаза, оставив в голове только гудящую пустоту. О том, что будет, мне не хотелось задумываться. Что выйдет, то выйдет, я решил позволить Господину Дорог поступать так, как ему захочется.
Ольшайка вдруг остановился, и Рудо тоже замер. Пришлось мне открыть глаза и по привычке положить руку на оружие. Пусть от боли сводило каждый мускул, а всё же первым на ум пришло одно: что бы ни случилось, готовься биться.
Перед нами стояло чудище, такое уродливое, будто его нарочно придумали бабы, чтобы непослушных детей пугать. Тело у него было человечье, но огромное, великанье. Руки и ноги нарочито длинные, вытянутые, а голова – кабанья, от клыкастого смрадного секача. Кафтан на чудище был богатый, но изношенный, помятый, сквозь грязные пятна поблёскивала вышивка золотой ниткой. За спиной чудища прятались нагие лесавки и лешачата с пугливыми лицами и глазами, похожими на угольки.
– Недоволен чем, Гранадуб? – спросил Ольшайка.
Гранадуб повёл кабаньим рылом и впился в меня глазками-точками.
– Недоволен. Что тебе нужно на моих тропах? Одного тебя терпел, а ты набрался наглости смертного тайными путями водить.
Ольшайка отпустил меня и стал меняться. Вырос тоже до роста великаньего, лишь из уважения к Великолесскому остановился в росте, став чуть пониже Гранадуба. Рога отрастил лосиные, по щекам и шее пустил голубоватый мох, и статью сделался так похож на своего отца Смарагделя, что я усмехнулся, оседая на землю. Когда лесовые выясняют отношения, человеку лучше помалкивать и не лезть.
– Отец меня подослал. Я должен Кречета проводить. Позволь нам дальше двинуться.
– Скажи своему отцу – я не уступлю ему свои земли. И пусть не присылает сюда тебя, чтобы ты водил смертных моими тропами.
– Тут смертен только пёс, – ответил Ольшайка грозно. – А человек наш наполовину. Подменный не смертный, один уже сидит в твоих угодьях, со второго беды не будет.
Гранадуб поводил кабаньим рылом, поразмышлял молча и развёл руками.
– Тинень если возьмёт второго, то с ним мы договоримся. А с тобой решать ничего не стану, не дорос.
– Так к Тиненю и веду.
– Ну, раз к Тиненю…
Гранадуб завертелся в дикой буре, склонились к нему ели и дубы, завыло и заухало вверху страшно, гулко, с земли поднялись и закружились листья, иголки, сухие ветки. Я закрыл ладонями глаза Рудо и сам зажмурился, а когда всё закончилось, приподнял веки и увидел, что мы стоим на краю леса, а впереди – пёстрые шатры, чуть подальше – какая-то деревушка, а правее – бескрайнее Русалье Озеро, всегда наводившее на меня трепет своей безмятежной мощью.
У шатров возились люди, занимались чем-то обыденным, но с каждым из них что-то было не так. Сперва я подумал даже, что это лешачата собрались, замеревшие на полпути из человеческого облика в звериный, но постепенно до меня дошло: то были меченые, не скрывающие своих увечий.
– Вот и логово шутовского князя, – поведал Ольшайка. – Бывал ты здесь?
– Нет, – хрипло ответил я. – Сколько раз у озера был, а такого не видел. Морок на стойбище лежит?
– У водяного спросишь, что за договорённости у него с шутами. Сейчас похлопочу, чтобы приняли и устроили тебя.
От костров тянуло жареной рыбой и дичью, избы манили, обещая какое-никакое пристанище, и ноги у меня подкосились, будто единственным, что держало во мне остатки сил, было желание добраться сюда, и теперь, едва цель достигнута, моё тело отказывалось дальше мне служить. Я осел на землю, потом и вовсе повалился на спину, держась за раненый бок. Боль и слабость стали невыносимыми, я зажмурился, не обращая внимания на Рудо, тыкавшегося мне в лицо мокрым носом, и провалился в тёмное и липкое ничто.
Глава 24
Сколько убыло, столько прибыло
Ним прятал руки в складках одежды. Чёрные кривые лапы почти не двигались – точнее, шевелились только кисти, а пальцы оставались бездвижны, торчали когтистыми крюками в разные стороны и только мешались. Смотреть на них было невыносимо.
Поначалу Ним даже думал о том, чтобы попросить кого-то отрубить бесполезные клешни, но уже три дня Сплюха поила его каким-то отваром, после которого ему делалось так спокойно, что изувеченные руки, как по волшебству, исчезали из мыслей. Ему делалось всё равно.
Он сидел у костра, почти прогоревшего и остывающего. Скоморохи обсуждали и готовили новые номера: гаеры выстраивали сложные фигуры, забираясь друг на друга, музыканты вместе с Жалейкой разучивали витиеватые мелодии, иные крутили огненные колёса и рассыпали вихри искр, кто-то распевал песни-потешки.
Велемир и Энгле обычно помогали в деревне: один ходил за скотиной, другой потрошил рыбу, чтобы засолить в больших дубовых бочках, но сейчас они вместе плели большую сеть: Энгле показывал, как будет лучше, и только Ним совсем ни на что не годился. Даже одеться самостоятельно не мог и с трудом держал ложку. Приходилось без дела слоняться, стараясь лишний раз не попадаться никому не глаза и не напоминать о своей бесполезности.
Ним бессмысленно смотрел в сторону леса и тогда, когда из-за елей вышли две людские фигуры и одна собачья. Он сперва не поверил глазам. Первое существо было странным: высокий и стройный, зеленоватый, с рогатой головой – верно, нечистец. Второй мужчина бессильно лёг наземь: одежда его была сплошь в бурых пятнах, не то от грязи, не то от крови. Огромный пёс, похожий на медведя, показался Ниму смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел: Сплюхины травы туманили память.
Нечистец легко поднял человека на руки и зашагал к стойбищу. Вид невозмутимо приближающегося лесового взволновал Нима, и он окликнул Трегора.
Трегор не всегда оставался на стойбище. Часто выезжал куда-то – верхом или на телеге, а потом они с человеком-вороном, который так и не пожелал раскрыть Ниму своё имя, подолгу что-то обсуждали. Часто к ним присоединялась старуха Сплюха, иногда они созывали целые скоморошьи советы, но гостей никогда не посвящали. На счастье, сейчас Трегор был неподалёку: смотрел, как скоморохи готовят огненное представление.
– Прими гостя, скомороший князь! – прогудел лесовой так, что его голос разнесло надо всем стойбищем, и даже над озером, верно, тоже слышали.
Трегор обернулся к ним, как всегда, прямой и невозмутимый, неторопливо прошёл к лесовому и склонил голову в уважительном, но не заискивающем поклоне.
– Гостей у меня и без того больше, чем когда-либо оставалось. Что за человека ты принёс, сын лесного хозяина?
Скоморохи насторожились, прекратили шуметь, вперили взгляды в нечистеца, раненого и пса. В другое время Ним бы подивился: надо же, и не поймёшь, кто страннее: местные меченые или нагрянувшие гости.
– Да это же сокол! Кречет! – воскликнул Энгле.
Трегор обернулся.
– Знаешь его?
– Видал. – Энгле смутился, втянул голову в плечи. – Тоже ранен был. Невезучий сокол какой-то. Мне Господин Дорог велел его искать. И я нашёл однажды.
Трегор постоял немного, глядя, наверное, на Энгле – под маской нельзя было разобрать. Потом снова обернулся к лесовому и сделал ещё несколько шагов вперёд. Пёс грозно зарычал и пригнул голову к лапам. Предупреждал: не ступай дальше, не тронь хозяина, прыгну и не стану разбираться, что ты