Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова

– Надо вывести тебя из города. Без меня живым точно не уйдёшь.

Я кивнул.

Наверное, Ольшайка применил какие-то чары, и прохожие видели вместо нас тени или колышущиеся кусты, как видят в лесах, если нечистецы не желают открываться. Я сжимал в руках ножи и постоянно озирался, но никто на нас даже не смотрел.

У ворот стражи глянули с подозрением, но то ли наряд Ольшайки их успокоил, то ли они тоже увидели лишь мелькнувшую тень. Мне не верилось, что нам удалось так легко выйти из города.

– Ступай в лес, – посоветовал Ольшайка, когда стена Черени осталась позади. – Гранадубовы лешачата предупреждены, позаботятся о вас с псом. Ты куда податься думаешь, Кречет?

А я никуда не думал. Меня так ошеломили рощи и леса вокруг Черени, так отозвались в сердце, что я просто стоял и смотрел, как живые и могучие деревья дышат, шумят и шепчутся, нежно поглаживая друг друга ветками. Я и не чаял когда-либо вновь оказаться в лесах, на свободе. Почти смирился уже, что просижу в сыром остроге, а потом – сразу на казнь. Леса показались мне более живыми, чем я сам. И удивительно становилось: сам я успел дважды умереть, разбиться на черепки – умер сокол после отречения княжьего, умер совсем недавно, поняв, что тот, кем дорожил, предал и лишил всего, а лес стоял такой же, как всегда. Я замер, совсем пустой, как ореховая скорлупка, лёгкий, прозрачный, ничего не чувствующий, кроме боли и растерянности, а лес вокруг шумел и качался, такой же, как сотни лет до этого дня и каким будет ещё очень долго.

– Лерис Гарх, – прошептал я своё истинное имя. – Не Кречет больше.

* * *

Ольшайка меня оставил, когда убедился, что за нами нет погони. Он обещал вернуться позже с лесной водой и излечить мои раны, но я не знал, нужно ли. Главные раны не исцелить даже лесной кровью.

Ещё утром я точно знал, что мне делать: считал, что единственно верно сейчас – отыскать скоморошьего князя и убить. Прислать Страстогору его голову, и пусть видит, от какого сокола отрёкся.

Сейчас же я чувствовал себя настолько опустошённым, немощным, глупым, что не мог бы даже воробья убить, что уж там говорить о неведомом чудовище, которого никто никогда не видел. Мне снова, до дрожи хотелось залиться брагой и забыться, не помнить больше Огарька, который вот так взял и признался, что это из-за него я больше не сокол и из-за него я ни жив ни мёртв.

Местные лесовые могли бы закружить меня, завести в чащу, из которой вовек не выбраться – нет больше рисунков-крыльев, не вынуждены больше уважать и принимать. Из сокольего только камень оставил себе на память, но что он один даст? Гранадубовы жестокие дети точно не станут с ним считаться. Скажут, украл у кого, обманом у водяного выманил…

Рудо пихался мне мордой в ухо, подбадривая, а я упрямо брёл по лесной дороге, повесив голову и глядя только на слой ржавых еловых игл под ногами. Где-то недалеко отсюда нас нагнал отряд Казимы. Где-то здесь убили Игнеду. Где-то здесь со мной произошло нечто неописуемое, заставившее дружинников обернуться лесными холмами… Я настолько иссяк и душевно, и телесно, что не мог даже думать о том, что же тогда произошло. Я держался за соколий камень – цеплялся сбитыми пальцами, будто красный осколок мог вывести меня на верный путь, подпитать силами и удержать во мне то малое, что осталось. Я вяло подумал о лисьедухах, но не стал их искать в мешке. Чего ради восполнять силы? К чему стремиться? В какой-то момент я решил даже, что и идти дальше не стоит. Сел прямо на дорогу, скрестив ноги, и Рудо лёг рядом, молотя хвостом – не понимал, чего остановились.

– Бестолковый ты, – пожурил я пса, ласково потрепав по шее. – Снова с тобой вдвоём остались, только ты – целый, а я – черепок.

Я позволил псу залезть мордой в мешок и выбрать из припасов то, что захочет. Впервые я не заботился о том, что будет дальше, не заглядывал на много дней вперёд, и это было так невозможно, так ошеломляюще странно, что время будто смазалось, затянутое дымом от пожара, сжирающего всё, чем я был.

– Что делать нам? – спросил я пса, но ответа, конечно же, не получил. – Ты меховой да молчаливый, жуёшь себе что-то. Куда пойдём? Искать скомороха? Наниматься какому-нибудь богачу в охрану? Кем становятся бескрылые соколы? Курами да голубями?

Лениво шевельнулось, что мог бы я стать простым гонцом, от купца к купцу письма носить, но от этого стало ещё хуже.

Сидеть на дороге и жалеть себя мне не понравилось. Когда идёшь, хотя бы сосредотачиваешься на движении, на боли в ноге и боку, на извилистом пути и по привычке ловишь звуки, запахи, следишь, чтобы ветки глаза не искололи.

И мы пошли. Сквозь тёмное Великолесье, по чащобам, где нам не были рады, туда, где нас не ждали. Мне казалось, что если я остановлюсь, то рассудок покинет меня, заполнит голову глухая тьма, из головы протянет ростки в грудь, опутает сердце – и сам я стану тьмой, бестелесной и бездумной.

Тогда, с Игнедой, мы по-другому шли, всё-таки надо было выбирать дорогу, которую осилит конь. Теперь я забрал чуть южнее, не в сторону топей, а направился прямо к озеру. До самого озера, конечно, нужно было идти пару, а то и тройку дней, через такие мшистые чащобы, что мы вполне могли бы не дойти, столкнись с жестокими лесовыми. Странно было думать о нечистецах так, как подумал бы простой человек, но кем я, по сути, теперь стал? Не простым ли человеком?

Удивительно, но я начал чувствовать себя немного лучше. Тело превратилось в сплошной ком усталости и боли, зато узел в груди не пылал, остыл и стянулся крепко-крепко, обосновавшись там, видимо, навсегда. Я безмолвно благодарил свою голову за то, что не подсовывала мне ни мыслей, ни воспоминаний, просто отключилась, как-то по-своему тихо переваривая события. Я знал: скоро там созреет решение, скоро я соберусь, перестану лелеять свои обиды и превращусь в кого-то нового. В конце концов, я же был кем-то до того, как стал соколом?

За еловыми стволами то и дело мелькали тени и полулюдские фигуры: любопытничали лешачата, да боялись. Всё-таки лес мне был ближе и роднее любого города. Нечистецы не станут играть в сердобольных и сочувствующих, не попытаются завоевать твоё доверие. Захотят убить – убьют, и дело с концом. Только человек может так: прикинуться другом, а потом вонзить тебе в спину нож по самую рукоять.

Рудо первым заметил чужака. Ощетинился, приподнял губы, в груди заклокотал рык. Я поднял голову и увидел, что по тропе нам навстречу шагает мужчина. Мне понадобилось совсем немного, чтобы его узнать.

– Истод! – выдохнул я. – Ещё недавно я бы обрадовался нашей встрече, а сейчас и не знаю, что тебе сказать.

Передо мной действительно был он – знахарь знахарей, волхв волхвов. Высокий, седой и очень худой, с тонким властным лицом. Тот, кто мог бы помочь Видогосту, но кого я так и не успел отыскать. Он остановился поодаль от меня, и на его лице не отразилось ничего.

– Кречет, – вымолвил он, и моё старое имя прозвучало сухо, как хруст разламываемой хлебной корки. – Слышал, ты меня искал. Вот мы и встретились. Ты не рад?

Я покачал головой.

– Искал тебя, да не успел. Умер княжич от Мори. Что же, ты слышал о том, как она снова подминает под себя все Княжества? Или ты искал новое снадобье, способное её остановить?

Истод сощурил глаза. Он выглядел таким же усталым, как я, но не измученным, а расслабленным, словно прошёл долгий путь и вот-вот отдохнёт.

– Я искал соколов, – просто сказал он. – И нашёл тебя.

Я плохо соображал и никак не мог понять, для чего он здесь и что от меня хочет.

– Зачем?

Истод оправил одежду, волосы, осмотрелся по сторонам и небрежно взмахнул рукой. Подлесок взбурлил, вспенился чёрным, и множество теней выползли из-за деревьев, будто всё