Столовая Гора - Андрей Аратович Хуснутдинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кто?
— Думаю, вам стоит спросить об этом у своей приятельницы.
— Хорошо. — Аякс продолжал щелкать зажигалкой. — А зачем кому-то под землей — так ведь вы считаете, под землей? — сведения о больных с прогнозом жизни до трех лет?
— Из какого помещения в похоронном бюро выбежали агенты? — повторил свой вопрос Бунзен.
— Из морга, — ответил Аякс, закурив.
— Вы были там?
— Да.
— Когда точно?
Аякс взмахнул рукой, разгоняя дым.
— Через несколько секунд после агентов.
— И что увидели?
— Ничего такого, чтобы наложить в штаны.
— И все же? — потребовал Бунзен.
— Увидел свою приятельницу, привязанную к стулу. Агенты, очевидно, накануне допрашивали ее. И самого Мариотта.
— Тоже привязанного?
Аякс коснулся кончиками пальцев своего перебинтованного плеча.
— Нет. Мариотт был заодно с агентам и тоже не в себе. Настолько не в себе, что открыл беспорядочную стрельбу по нам.
— По нам — это по кому?
— По мне и по сестре моей приятельницы, Эдит. Она, если вы еще не в курсе, погибла. Мариотт попал ей точно в сердце.
— Это та самая девушка — медсестра из санатория, если не ошибаюсь, — которая звонила в участок и просила вызвать наряд?
— Да.
— А как выдумаете, зачем она просила вызвать наряд?
— Что значит — зачем?
Бунзен взглянул на раненое плечо Аякса.
— По-моему, это простой вопрос, агент.
— Мы отправились в похоронное бюро, — раздраженно ответил Аякс, — потому что Эдит была уверена, что там агенты удерживают ее сестру.
— А может, она думала, что справиться с двумя агентами вам не по силам?
— Она не знала, что агентов только двое.
— Нет, — с убежденным видом возразил Бунзен. — Она знала об этом прекрасно. Уверяю вас. Но главное не это.
— Если она знала об этом прекрасно, и вам это известно не хуже, то какого черта вы пытаете меня?
— Главное, повторяю, не это.
— А что — главное?
— Патруль она вызвала из-за того, что была уверена, что агенты сбегут из похоронного бюро раньше, чем вы их там застанете. — Следователь затолкал руки в карманы брюк и, как будто досадуя о непоправимом, стал переминаться с каблуков на носки. — И дорого же я бы дал, чтоб оказаться тогда на их месте!
* * *
Вечером Аякс ужинал в гостиничном ресторане с Эстер. За соседними столиками шло семейное торжество. Краем глаза Аякс наблюдал за небольшим представлением. Пятилетний мальчик в костюме рудокопа — с измазанными тушью щеками и фонариком на игрушечной каске — коснулся киркой из папье-маше плеча девочки в костюме Столовой Горы. Девочка присела в реверансе, достала из кармана-пещерки шоколадный медальон в золотой фольге и подала его мальчику. «Рудокоп» совершил ответный реверанс и забросил кирку на плечо. Взамен медальона он протянул девочке открытку с изображением пронзенного стрелой сердца. Последовал выстрел хлопушки и аплодисменты, юных актеров осыпало дождем конфетти.
На Аяксе были вытертые джинсы и куртка, надетая одним рукавом на здоровую правую руку и лежавшая пустым на коленях, в то время как на Эстер — вечернее платье и украшения. Аякс, который видел ее в таком наряде впервые, ел молча, налегал на пиво, то и дело поправлял норовивший свалиться пустой рукав и старался не поднимать глаз. Эстер пила красное вино. Бокал при этом она подносила ко рту левой рукой, контуженную правую кисть с фиксирующей повязкой почти все время держала под столом.
— В чем дело, агент?
— Ни в чем.
— И все-таки?
— Боюсь сболтнуть лишнего.
— А ты не бойся.
Аякс вытер губы, бросил салфетку и откинулся на спинку стула.
— Только, ради бога, держи себя в руках.
Эстер заинтригованно склонила голову.
— Ну — и?
Паясничая, Аякс выставил перед собой локоть:
— Ты сегодня прекрасна.
Эстер с улыбкой отпила вина.
— Видишь, потолок не рухнул.
Аякс кивнул на ее бокал:
— Нынче какой-то повод?
— Угадал. — Эстер поджала губы. — Именины сердца. Но только тебя это не касается.
— Почему ты так решила?
— По твоему виду.
— Смерть Эдит или Мариотта? — уточнил Аякс.
Эстер, у которой кровь прилила к лицу, ответила с заминкой.
— Я же говорю, тебя это не касается…
— Может, мне пересесть?
— Зачем? Мы вполне гармоничная пара.
Аякс закинул ногу на ногу и нервно поскреб ребром вилки по скатерти.
— Что такого в морге увидел Мариотт, что принялся палить по нам с Эдит?
Взявшись двумя пальцами за хрустальную ножку бокала, Эстер мелко повертела им по оси.
— Дырку от бублика увидел твой Мариотт. Фигу с маслом. Не знаю, что именно. Но что-то одно из двух увидел точно. Вместо Храма.
— А агенты?
Эстер оставила бокал и, растопырив пальцы, взялась рассматривать маникюр.
— Без понятия.
— А ты?
— Что — я?
— Ты видела Храм?
Улыбаясь, она долила себе вина из бутылки.
— Каждый в Горе гоняется за своими собственными химерами, агент.
— Ну да. А кто-то стрижет гонщиков…
— Что ты хочешь знать конкретно?
Аякс отложил вилку.
— За конкретными вопросами в здешних местах, по-моему, чаще следуют не ответы, а огнестрелы.
— Ценное наблюдение, — кивнула Эстер. — Так и отпишешь наверх?
— Если меня не арестуют раньше.
— За что?
— Управлению потребуются мотивы стрельбы в библиотеке и на руднике.
— Ладно. Что-нибудь придумаем.
— Придумаем — кто это?
— Не твое дело.
Аякс засмеялся.
— Каждый в Горе гоняется за своими собственными химерами, — повторила с серьезным видом Эстер. — Иезекииль описывал не столько храм, сколько новый Иерусалим, его будущую теократию. Это было комплексное, если угодно, драматическое видение. А Мариотт все свел к зарытому кладу, к замаскированному штабу управления. В конце концов его кладбищенская привычка угадывать в каждом фундаменте замурованный труп и в каждом тексте подтекст сыграла с ним злую шутку.
— То бишь Иезекииль понадобился ле Шателье для создания мифа? — заключил Аякс. — Ничего больше?
— Когда, скажи, когда в последний раз ты проверял свой личный счет? — спросила Эстер.
— Недавно.
— И что?
Выпятив губу, Аякс глянул вверх.
— За полгода с небольшим я заработал свыше пятисот тысяч.
— И…?
— И вот за это-то меня арестуют наверняка.
— Могу тебя успокоить, — сказала Эстер. — Никто и никогда еще не был арестован в Горе за начисление заработной платы и размягчение мозгов.
Аякс коротко поклонился.
— Спасибо, дорогая.
— Soma-Sema — помнишь значок? — прищурилась Эстер. — Это был личный девиз ле Шателье. Правда, сам он вкладывал в него скорее практический смысл.
— И какое это имеет отношение к моему банковскому счету?
— Не гони. После краха на бирже, когда Гора потеряла несколько тонн золота, ле Шателье ненавидел бумагу во всех ее видах. И, например, начисление банковских процентов, то есть ренту, называл бумажным потом…
— И что — не пойму? — набычился Аякс.
— И