Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

– Грейсон? Я не собиралась прыгать. Извини, я не хотела…

– Ты… Я слишком поздно заметил. Не успел…

– Ты о чем? Эй! Я здесь. – Макс потрепала его по щеке и почувствовала, как в ней проскочили те же искры, что и тогда, когда он погладил ее шрам. – Грейсон, эй… эй! Посмотри на меня! – Она взяла его лицо в ладони – лед и пламя. Плутон и Венера. Удивительно, но он не сопротивлялся и не вырывался, а вот глаза словно затянула дымка каких-то воспоминаний.

Не успел.

Это было хуже, чем в подвале. Он напоминал ей неприрученного орла. Макс даже испугалась, что он взлетит, и она больше никогда его не увидит.

– Смотри. – Все еще держа его лицо в своих ладонях, она заставила его встретиться с ней взглядом. – Послушай, я здесь. Я не упала. Я здесь.

Дыхание не замедлилось, но туман в глазах начал рассеиваться. Он моргнул.

– Вот, потрогай. – Она взяла его левую руку и, не обращая внимания на загудевшие внутри нее электрические цепи, провела ладонью по лицу, подбородку, шее…

Грей вздрогнул – должно быть, это означало, что он остывает. Прием сработал.

– Я здесь, – прошептала Макс, отпуская его руку и прижимаясь к его груди.

Он медленно прошелся ладонями по ее лопаткам, спине, словно пересчитывая каждый позвонок. И отстранился.

Черт. Не останавливайся. Задержи время. Забудь, кто я. Забудь, кто ты. Забудь, как мы познакомились и что нам еще предстоит сделать. Просто представь, что мы два человека в холодной зимней ночи. Два человека, признания которых уже не забрать назад.

Но об этом она просить его не могла.

Он медленно выдохнул.

– Знать не хочу, о чем ты сейчас думаешь.

– Я думаю… – Не хочу, чтобы ты меня отпускал. Ее так давно никто не обнимал. Если бы только это был не мужчина, который ее ненавидит.

– Ты этого не заслужила, – тихо сказал Грей.

Что он имел в виду? Историю с Джеки и Эваном? Или то, что сделали сейчас его руки? Если последнее, то он прав – она действительно этого не заслужила. А вот кто-нибудь вроде Антонеллы Барбарани…

– Почему ты подумал, что я прыгну? Почему ты так держал меня в подвале? Знаю, ты не думаешь, что это посттравматический синдром, но тут явно что-то…

– Я убил человека. – Он отпустил ее, но остался рядом, и ее тянуло к нему как магнитом. Она была неправа, и Александра была неправа – тюрьма довела ее до края. Она посмотрела ему в глаза – все в порядке, ты можешь рассказать мне.

– Это случилось на той самой вечеринке, где Лука ударил Фореста. Один прыгнул с балкона. Я поймал его… – Взгляд Грея ушел в угол балкона.

– Тогда как же ты мог его убить?

– Не смог удержать… – Лицо дернулось от воспоминания, как будто оно пыталось пробиться наружу и поглотить его целиком.

– Ты его выронил. Это не убийство, Грей.

Не то, что едва не сделала я.

– Я держал его. – Он вытянул руку и сжал кулак так, что напряглись сухожилия в предплечье. – А потом… – Он разжал кулак и опустил руку. – Жизнь и смерть. Все в моих руках.

Макс чувствовала, что в этом воспоминании есть что-то еще, что-то большее, но ей было все равно. Бешеный зверь перестал наконец метаться и улегся у ее ног, опустив голову.

Она провела пальцами по опущенной руке, прослеживая вздувшиеся канаты вен – маленькие дороги, ведущие туда, куда ей лучше не заглядывать.

Он снова вздрогнул, прижавшись к ней, – неужели она его пугала? – но не отстранился. Напротив, приблизился еще, пока ее пальцы выводили узоры на его коже – сначала случайные, потом все более осмысленные. Она говорила с ним без слов, этими прикосновениями, уводя от воспоминаний, от вины и боли, которые и сама знала слишком хорошо. Они испили из одной отравленной чаши.

Она хотела вытянуть эту боль из его костей. Взять часть ее на себя – хотя бы так о нем позаботиться. После смерти родителей ей волей-неволей пришлось брать все на себя, все контролировать. Иногда не получалось, иногда она ошибалась, но чаще, как сейчас, точно знала, что именно нужно делать. А был ли у него кто-то, кто заботился о нем?

– Ты говоришь, что не знаешь, сознательно ли сделала тот последний выстрел, – прошептал он ей в плечо. Под дорогим одеколоном с нотками вишни и виски она уловила запах, заставивший ее зажмуриться. Это был запах предвкушения, запах того мгновения, когда ты уже держишь в руках сверток с рождественским подарком, когда уже нащупываешь очертания того, о чем мечтал, и знаешь, что оно там, под блестящей оберткой. У Грейсона был именно этот запах – развернутого подарочного свертка, раскрытой на середине новой книги. Под итальянским парфюмом скрывалось что-то настоящее.

– Да, – выдохнула она, боясь пошевелиться.

– Думаешь, когда-нибудь узнаешь? Сможешь жить, не зная наверняка?

– Не знаю, – ответила она. – А что?

Он резко оторвался от ее плеча, и это движение словно выбросило Макс из лодки – опрокинуло в воду, оставив без средств спасения утопающих. Туман в его карих глазах, цвета лесной подстилки после дождя, рассеялся, и теперь в них полыхало темное, разорванное молниями небо.

– Вот и я не знаю – выпустил ли его сам или он просто не удержался.

Его взгляд искал на ее лице ужас. Стыд, страх или что-то еще, что он ожидал увидеть. Она ответила ему таким же горящим взглядом, словно бросая вызов, призывая признаться, что даже после всего, что она рассказала, он все еще сомневается в ней.

Не найдя ничего подобного, он признался в другом. Но на этот раз не словами.

25

Макс

Бывает такой момент, когда машину заносит, а мир еще не перевернулся, но уже сдвинулся. В этот миг размышлять невозможно, потому что ощущения полностью затмевают разум.

Макс никогда не думала, что почувствует это снова.

Она и не хотела чувствовать это снова.

Но когда губы Грея коснулись ее губ, мир накренился к зыбкой грани между реальностями и закружился вокруг своей оси, вырываясь из-под контроля. Ее прижало к стеклу, и ей было наплевать, выдержит оно или разобьется. Она скорее истекла бы кровью, чем отпустила Грея. При этой мысли ей бы следовало отпрянуть в ужасе, но вместо этого она обвила его шею руками и притянула ближе. Машина уже завертелась на льду. Цвета, звуки, запахи – все смешалось в голове, вытесняя тревожные мысли. Вытесняя все.

Кроме