Манящая тайна - Маклейн Сара

Она отбросила эту мысль раньше, чем успела ее додумать. Пусть безумие держится от нее подальше. Ей нужно уберечь себя.

— Ему повезло, что у него такие друзья, — сказала она.

Анна внимательно посмотрела на нее:

— А вам?

— Мне?..

— Ну… кто ваши друзья?

Мара засмеялась, но как-то безрадостно.

— Я двенадцать лет живу в одиночестве, скрываясь. Друзья — это роскошь, которую я не могу себе позволить.

— А как же ваш брат?

Мара покачала головой. Кит — это семья. Не друг. И теперь он никогда не сможет им стать.

Мара со вздохом проговорила:

— Он едва не убил Темпла. Какой же он мне после этого друг?

Анна отвернулась и взялась за ручку ближайшей двери. Дверь широко отворилась, и девушка сказала:

— Вы должны убедиться, что Темпл понимает.

Мара не стала выяснять, что имелось в виду. Она вошла в комнаты Темпла, и дверь за ней сразу же захлопнулась. Осмотревшись, она увидела еще одну дверь, открытую. Сообразив, что дверь эта вела к рингу, Мара направилась в ту сторону.

Темпл стоял в пустом зале, в самом центре ринга. Стоял молча, сильный и красивый, хотя и с перевязью, надежно удерживающей его руку возле груди. Он был без сюртука, но его черные брюки были безупречно отглажены. Мара взглянула ниже, на усыпанный опилками пол — туда, где из-под брюк выглядывали его босые ступни.

И эти босые ноги словно загипнотизировали ее. У него были идеальные пальцы. И чистые белые ногти.

У этого мужчины даже ступни красивые.

При этой нелепой мысли взгляд ее метнулся вверх. Глядя на нее, Темпл усмехался, словно сумел прочитать ее мысли. Что ж, возможно, так и было.

В пустом, без зрителей, зале было холодно, и Мара обхватила плечи руками, приближаясь к Темплу, стоявшему все там же, в середине ринга.

Он внимательно наблюдал за ней, и она остро ощущала каждый свой шаг. Ей хотелось пригладить волосы и расправить юбки, но она сдерживалась. Приблизившись к рингу, остановилась. А он смотрел на нее сверху вниз с настороженным выражением, словно не знал, что она будет делать.

Мара тоже этого не знала, зато точно знала, что не сможет долго молчать, поэтому проговорила:

— Простите меня.

Она не в первый раз повторяла эти слова мысленно, но впервые произнесла их вслух.

Он взглянул на нее с удивлением:

— За что?

Мара тяжко вздохнула.

— Простите за все. Конечно же, за то, что сделал мой брат. — Она помолчала, собираясь с духом. — И еще за то, что сделала я.

Тут он подошел к ней и, протянув свою мозолистую руку, помог ей перебраться через канаты. Его ладонь была теплой и сильной. Когда же Мара оказалась на ринге, он отошел от нее, и она едва не расплакалась от ощущения потери.

— Ты испытываешь угрызения совести?

Он задал ей тот же вопрос, что и целую жизнь назад, в тот вечер, когда она подошла к нему на улице у его дома.

— Я сожалею, что втянула вас во все это.

Эти слова она уже говорила ему, то есть ответ был тот же самый… но каким-то образом совершенно другой. Более искренний. Она не жалела о своем побеге, но глубоко сожалела о его роли в ее глупой, бездумной пьесе.

— И я гораздо сильнее, чем вы можете предположить, сожалею о том, что натворил мой брат. — Мара помолчала, потом вновь заговорила: — Да, я очень об этом сожалею. Сожалею, что вам пришлось страдать от боли. Сожалею, что отняла у вас жизнь. Играла с ней. Если бы я могла, то вернула бы все обратно.

Темпл откинулся на канаты в дальнем углу ринга.

— Так ты не знала о его плане?

Ее глаза широко распахнулись.

— Конечно, нет! — Как он мог подумать, что она…

А как он мог об этом не подумать?

Мара покачала головой:

— Нет-нет, я бы никогда не причинила вам боли.

Его губы дрогнули в улыбке.

— Я назвал тебя шлюхой, и ты очень разозлилась.

Это задело ее даже сейчас. Но она не отвела глаз.

— Да, разозлилась. Но я вполне справлялась с собой.

Тут он хохотнул.

— Совершенно верно!

Темпл надолго замолчал, но по-прежнему наблюдал за ней. И казалось, его темные глаза видели ее насквозь. Может быть, именно эти глаза заставили ее сказать:

— Я счастлива, что вы поправились, ваша светлость. — Это была чистейшая правда.

И в то же время ужасная ложь.

Потому что слово «счастлива» даже близко не описывало тот поток эмоций, что захлестнул ее, когда она увидела Темпла, вернувшего себе силу и мощь. Облегчение, благодарность, ликование — вот какие нахлынули на нее чувства.

А Темпл вдруг оторвался от канатов и медленно подошел к ней. Мару охватил трепет предвкушения. Когда же он протянул к ней руки, она не стала колебаться — тотчас подалась ему навстречу. Он прикоснулся ладонью к ее щеке, и Мара подняла руку, удерживая его ладонь на месте.

— Ты жив… — прошептала она.

Что-то промелькнуло в его взгляде.

— И ты — тоже, — ответил он.

И тут впервые за двенадцать лет она почувствовала себя живой. Каким-то образом Темпл помог ей в этом. А ведь этот мужчина должен быть ее врагом… И скорее всего он им и остается. Он наверняка хотел погубить ее за все те ужасные вещи, что она натворила. За все ее грехи.

— Я боялась, что ты умрешь, — прошептала она.

Он улыбнулся:

— Ты бы этого не потерпела. Я не решился тебя разочаровать.

Мара попыталась улыбнуться ему в ответ, но у нее ничего не получилось. Она подумала о другой пациентке. О другой смерти. И он, возможно, видел это по ее лицу, должен был видеть.

— Рассказывай, Мара.

Внезапно ей захотелось, чтобы он и это узнал.

— Я не смогла ее спасти, — прошептала она.

— Кого?

— Мою мать.

Он наморщил лоб.

— Но твоя мать умерла, когда ты была еще ребенком…

— Мне было двенадцать.

— Ребенком, — повторил он.

Мара потупилась. Она смотрела на свои туфли, выглядывавшие из-под чужой юбки. Туфли почти соприкасались с его пальцами, выглядывавшими из-под брюк.

Так близко…

Я была достаточно большой, чтобы понимать: она умирает.

— Она сгорела от жара, — произнес Темпл, и Мара услышала в этих словах попытку ее утешить. Казалось, он говорил: «Ты не могла этого знать. Ничего нельзя было сделать».

Десятки людей говорили ей то же самое. И все они верили в это.

Да только не было у матери никакого жара. То есть был, но… Все происходило не так, как рассказывал отец. Жар начался не от болезни, а от раны, которую никто не вылечил. И она ужасно страдала от боли.

Темпл приподнял ее подбородок и заглянул ей в глаза. И во взгляде его был вопрос.

— Он ее убил, — прошептала Мара.

— Кто ее убил?

— Мой отец.

Даже сейчас, через столько лет, ей было трудно называть его так. Трудно думать о нем как об отце.

Темпл покачал головой, и Мара поняла, о чем он думал. Думал, что такого не могло быть, что мужья не убивают своих жен.

— Ему не нравилось, когда мы с Китом поступали вопреки его желаниям, а мать делала все, чтобы защитить нас.

— В тот день… — Мара замялась. Ей не хотелось рассказывать дальше, но она уже не могла остановиться. — В тот день он купил новый бюст. Греческий, или римский, или персидский — не помню. Мы с Китом бегали по дому, и я наступила себе на юбку. — Мара грустно улыбнулась. — Мне только-только разрешили носить длинные юбки, и я ужасно этим гордилась. Считала себя взрослой. И вот споткнулась и налетела на статую, которую поставили на стол на верхней площадке лестницы. — Она со вздохом пожала плечами. Статуя опрокинулась прямо через перила. Пролетела два этажа вниз, к входной двери. — Мара и сейчас видела это, видела, как статуя лежала разбитая, неузнаваемая. — А он пришел в бешенство. Помчался ко мне наверх, на площадку.

— Ты не убежала?

Вопрос удивил ее.

— Если бы убежала, было бы еще хуже.

— Порка, да?

— Я бы выдержала. Он часто нас наказывал. — Мара помолчала. — Но мама решила, что с нее довольно.

— И что же она сделала?

— Набросилась на него. С ножом.