Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

— Погоди, Степа. — Разик положил ему руку на плечо. — Ты там кто? Десятник, сотник?

— Да нет, просто рядовой ратник.

— Тогда, как старший по званию, приказываю тебе поступить под мое начало и остаться здесь, в карауле у кремлевских ворот, вместе с моими дружинниками. А то у меня людей мало для выполнения задачи, поставленной воеводой князем Воротынским.

— А что за задача? — спросил Михась.

— Вовремя закрыть ворота. А потом не открывать.

— И только-то? — удивился Степа и переспросил недоверчиво: — Что, сам князь Михайло Воротынский вам это простое дело поручил?

— Так точно, сам князь Михайло Иванович. В Кремле и гарнизона-то как такового нет. Только обычный караул во дворцах да приказах. А на стенах лишь стража, как в мирное время, да и то не в каждой башне. Считается, что Кремль будут оборонять войска князя Бельского. Но князь Воротынский опасается, что они окажутся в ловушке и будут отрезаны от Кремля. Он сейчас начальствует над полком левой руки и не может отдать никому прямого приказа касательно обороны Кремля. Потому он и обратился к нам.

— А почему нельзя ворота закрыть сейчас?

— В городе много беженцев, они наверняка ринутся в Кремль. Их, конечно же, надо пропустить. А неприятель обязательно постарается использовать это обстоятельство и ворваться в открытые ворота на плечах беженцев.

— Хашар? — полувопросительно-полуутвердительно произнес Михась.

— Да, хашар, — кивнул Разик. — Осадная толпа. Пленные, гонимые на штурм крепости. А за их спинами укрываются воины. Старая тактика ордынцев, применявшаяся еще Чингиз-ханом. В общем, надо закрыть ворота в последний миг, перед носом противника. И оставить многих русских людей на убой.

Михась вздрогнул, как от удара, в упор посмотрел в глаза Разику, словно не веря, что его друг и командир только что произнес эти слова. Глаза полусотника были черные, почти мертвые. Разик выдержал взгляд Михася и ответил на незаданный вопрос:

— Потому князь Воротынский и поручил это дело именно нам. Он верит, что мы не дрогнем и сумеем опустить решетку не раньше и не позже, чем необходимо. То есть спасти наибольшее число беженцев и спасти Кремль. Но это полдела. Потом важно не позволить никому открыть ворота, как это случилось во время набега хана Тохтамыша, когда князья суздальские подговорили москвичей сдаться и якобы спастись ценой легкого выкупа. Михайло Иванович полагает, что в столицу давно прибыли тайные посланцы хана или самого султана с дарами и посулами, и кое-кто из бояр, и стрелецких голов, и даже опричников, ставших неугодными государю и опасающихся разделить участь Басмановых, готовы переметнуться на ханскую службу. Мы должны встать у Больших ворот и охранять их от вероятных изменников до конца осады. В остальных кремлевских башнях, как вы знаете, все ворота по приказу государя уже давно, еще до его переезда в Слободу, завалены и замурованы.

— Понятно, — задумчиво произнес Михась, затем обратился к стражнику: — Ну так что, Степа, ты с нами? Тут, действительно, каждый верный человек на счету.

— С вами, братцы! А насчет лазутчиков турецких князь Воротынский прав. Давайте еще постоим немного здесь, на площади, да я вам кое-что расскажу. А то там, в Кремле, я чужих ушей опасаюсь.

И Степа вкратце поведал поморским дружинникам о боярском сыне Кудеяре Тишенкове. Лешие молча выслушали рассказ стражника, затем по команде Разика построились в колонну по два и рысью вернулись в Кремль, заняв позиции вместе с караулом стрельцов возле самых ворот.

Князь Михайло Воротынский поднялся за час до рассвета. Он, как и все ратники в его полку, спал в доспехах. Только золоченый шлем князя с белоснежным пером был снят и стоял прямо на траве, рядом с войлочной попоной, служившей князю ложем. Князь надел шлем, прицепил к поясу саблю и вышел из-под полога простого полотняного шатра. Часовой у входа вытянулся, приветствуя полководца. Князь ласково кивнул воину и вполголоса окликнул своего стремянного, расположившегося на отдых в соседней палатке.

Ратный стан еще спал, но от разложенных в стороне костров, над которыми висели большие отрядные котлы, уже тянуло дымком и запахом каши. Умывшись из принесенного стремянным кувшина, князь приказал:

— Поднимай свиту. Едем на линию передовых разъездов.

Когда воевода через полчаса вернулся в стан, то застал ратников уже сидевшими за завтраком вокруг отрядных котлов. Он спешился возле большого шатра, служившего столовой для полковых военачальников, вошел внутрь. Его старый товарищ, князь Татев, бывший вторым воеводой в полку, с аппетитом поглощал дымящуюся кашу с мясом из глубокой расписной деревянной миски.

— Садись, князь Михаил! Подкрепимся перед делами многотрудными. — Татев махнул рукой, и слуги поставили перед Воротынским точно такую же миску.

— Благодарствую, князь!

Михайло Иванович сел, с удовольствием отведал каши, запил ее молоком. За тонкими стенами палатки прокатился отдаленный протяжный гул. Воевода первым вскочил из-за стола, лицо его затвердело, глаза чуть сузились, он перекрестился и произнес, обращаясь к свите:

— Ну, братцы, началось! Трубачам — играть сбор!

Через несколько минут пешие ратники полка, сопровождаемые на правом фланге личной конной дружиной князя Воротынского, стройными рядами покинули ратный стан и направились на заранее намеченные исходные позиции. Они шли твердо и бодро, полностью уверенные в своем воеводе, который вновь был с ними после стольких лет непонятной опалы. Били барабаны, задавая шаг, заливисто гудели трубы и дудки, разнося над обширным светло-зеленым Таганским лугом вдохновенно-суровую мелодию старинной русской строевой песни.

Воевода князь Воротынский в золоченом шеломе с белыми перьями, в сверкающих латах и алом плаще, верхом на сером в яблоках богатырском коне, ехал впереди полка. Вот он подал знак конному трубачу, следовавшему за князем вместе с небольшой свитой, тот протрубил короткий сигнал, и ратники быстро и слаженно развернулись из походной колонны в боевые порядки. Князь повернул коня и коротким галопом проскакал вдоль строя, с левого фланга на правый, приветствуя бойцов. Вслед ему неслось громкое и грозное «Ура!». Убедившись в готовности полка к битве, воевода в сопровождении стремянного и двух вестовых во весь опор помчался чуть в сторону от правого фланга, туда, где в окаймлявшей луг слободке возвышалась колокольня небольшой церквушки.

Церковные врата были распахнуты, там ярко горели теплые огоньки свечей и лампад, и прихожане, не вставшие в ополчение — дети, женщины, старики и инвалиды, — возносили молитвы о даровании победы над врагом. Князь спешился, снял шлем, перекрестился, отвесил земной поклон и взбежал по крутой лесенке на колокольню.

Взяв поданную стремянным подзорную трубу, за которую он заплатил лондонским купцам мешок соболей, Михайло Иванович принялся осматривать лежавшее перед ним поле битвы. Обведя взглядом панораму московских предместий, князь с горечью убедился, что сбылись его наихудшие опасения, о которых он вчера докладывал большому воеводе, но не был им услышан. Стотысячная ордынская конница изготовилась к атаке, причем основные силы неприятеля были сосредоточены не в центре, а на флангах. Однако бунчуки в руках темников были пока опущены, ордынские военачальники явно выжидали, когда наступит благоприятный момент. Впрочем, вид несметной вражеской конницы был привычен для опытного воеводы и не мог вызвать у него никаких особых опасений, не говоря уж о каком-либо страхе или робости. Сколько раз его ратники громили превосходящие силы крымцев на Оке-реке! Гораздо хуже было другое.

В центре строя ордынских всадников, как и предвидел Воротынский, располагались турецкие полевые батареи, которые вели непрерывный огонь по московским предместьям, в которых по приказу князя Бельского сосредоточились основные силы русского войска. И предместье уже пылало, охваченное огнем. Воротынский видел, как по узким улочкам метались, пытаясь выскочить из огненной ловушки, толпы людей, очевидно, как ратников, так и беженцев. Но огонь был кругом, вплоть до самого берега Москвы-реки, образовывавшей в этом месте большую излучину. И в этой излучине, как в капкане, гибли сейчас тысячи людей. Более того, пожар вовсю разгорался и на противоположном берегу реки, то есть в тех местах, до которых пушечные ядра просто не могли долететь. «Как же проклятым басурманам удалось поджечь Замоскворечье, до которого не достают их легкие полевые пушки?» — удивился князь, но тут же его внимание переключилось на другое.

В огне, охватившем предместья и саму Москву, явно просматривались два свободных от пламени прохода, ведущие к Кремлю вдоль левого и правого краев излучины Москвы-реки. Та часть предместья, где располагалась церквушка, являвшаяся сейчас для князя Воротынского наблюдательным пунктом, находилась как раз в начале одного из этих проходов. Очевидно, именно по ним в сердце русской столицы, в Кремль, вскоре ринется ордынская конница. И почти половина вражеского войска обрушится на полк левой руки, занявший позиции на Таганском лугу и перекрывший тем самым одно из намеченных неприятелем направлений атаки. Второй проход, находившийся на противоположном фланге русского войска, мог бы защитить полк правой руки под начальством князя Мстиславского и боярина Шереметьева. Но эти военачальники вслед за большим воеводой также разместили своих ратников непосредственно в предместье, в котором те сейчас гибли от пламени и задыхались от дыма, тщетно пытаясь отступить в центр города и там спастись от огня. Никому из ратников или их начальников и в голову не пришло выйти в поле, в котором стояла, изготовившись к атаке, ордынская конница, и они стремились скрыться в противоположном направлении, но и там их поджидала верная смерть.