Подвиньтесь, босс! - Елена Золотарева

люди и подписывают чистосердечное признание в тех преступлениях, которые не совершали. Одна только обстановка давит на мозг, вынуждая мыслить, как будто ты виновен во всех смертных грехах. Вот и я попала под ее влияние.

Давид отрывается от капота своего автомобиля и быстрым шагом направляется ко мне, а я так и стою, стуча зубами. Дрожь пробивает все тело, от слез горит голова, а желудок скручивает от волнения.

— Лена! — горячие руки мягко укутывают, и я погружаюсь в такой родной аромат.

Он покрывает мое лицо поцелуями, прижимает то крепче, то отпускает, чтобы погладить мои волосы и вытереть ручьи слез с щек, а я реву все сильнее, и этот водопад кажется бесконечным.

Мне не хватает воздуха, я почти задыхаюсь от слез. Перед моими глазами мокрые кляксы, расползающиеся по майке Давида. Не понимаю, откуда в моих руках берется картонный стаканчик с водой, но послушно делаю несколько глотков и, наконец, чувствую небольшое облегчение.

Теперь уже сама вытираю лицо ледяными пальцами, и замечаю Владислава, держащего бутылочку минералки. Значит, он был свидетелем моей истерики.

— Это Влад. Он твой адвокат, — мягко объясняет Давид, притягивая меня поближе к себе.

— Я не виновата! То, что они нашли в гримерке не мое! — смотрю снизу вверх на взволнованное, но такое красивое мужское лицо.

— Знаю, малыш. Знаю. Именно поэтому нанял его, — Давид прижимает мою голову к груди, и мы вместе протяжно выдыхаем. Будто с наших плеч упал невидимый груз.

26

В машине Давида пахнет горьким шоколадом, а вот мое тело источает уж точно не ароматы ванили. Давид не отпускает меня, крепко прижимая к груди, и даже ноги мои к себе на колени закинул. Пытаюсь отстраниться, потому что все это меня смущает, но он еще крепче обнимает.

— Давид, мне бы в душ для начала.

— Обязательно, малыш. Лично вымою все твои складочки.

Он целует меня в нос, а я заливаюсь краской. Все-таки не самое лучшее время для заигрываний.

— У нас будет пара часов для отдыха, а после Влад вернется, чтобы выслушать твою версию.

— Давид! — вспыхиваю в миг. Отчего-то слова «твоя версия» меня приводят в бешенство. Будто он мне не доверяет. Но тут же выдыхаю. Доверяет. Иначе, не вытащил бы из того дерьма, в котором я проторчала целую ночь. — У меня одна версия, Давид, — продолжаю, пытаясь контролировать свои психи,— Марк.

Он понимающе кивает, возвращая мою голову к себе на грудь, и нежно похлопывает по макушке.

— Потом, маленькая моя. Все потом.

Так и не разъединяя тел, поднимаемся в квартиру Давида.

— Сначала позавтракаем? Или примешь ванну?

— Была бы счастлива не выбирать. Но, думаю, запах кутузки, провонявший меня насквозь, не лучшее сочетание с ароматом круассана. Ты ведь их приготовил?

— Не я. Катюша! — имя моей подруги он произносит с интонацией Сержа, — решил не оставлять ее у больницы. Все равно ее не пускали, да и состояние, в котором она там сидела… Так что ночевала она у меня. Еще Стас был, — будто оправдывается, чтобы я не приревновала.

— Где она? — вижу небольшой беспорядок, но ни Стаса, ни Кати нет.

— Дежурит у Сержа. Я договорился, чтобы ее пустили, как только ему станет лучше.

Вспоминаю руку, плетью повисшую с каталки, шум сирен, острые края наручников, и меня накрывает.

— Ну как так вышло?! — слезы подкатывают так внезапно, что из меня вырывается страшный всхлип.

— Та-а-ак! Все в порядке! Уже все в порядке! Отставить слезы! — Давид ловит мои запястья, ловко кружил в своих руках, и, прижав спиной к своему животу, ведет вглубь квартиры.

Шмыгаю носом и тут же успокаиваюсь, будто по команде. Вот что значит, надежное плечо!

Там его спальня. Смутно помню планировку, во время моего позорного побега отсюда не до того было, но я не ошиблась. Та самая спальня. Даже при свете полуденного солнца она не выглядит яркой. Такие мягкие кремовые тона наоборот расслабляют, даря ощущение спокойствия, надежности…

Я путаюсь в полах, длинного платья, в наших ногах, да и босс постоянно наступает на края юбки, ворча под нос ругательства и обещая разделаться с этим дрянным платьем сейчас же. Сквозь слезы пробивается смех. В объятьях этого мужчины тревога отступает.

— Душ или ванна?

Мы останавливаемся в проеме из матового стекла, и моему взору открывается панорама города. Это же мечта, лежать в ванной, потягивая ледяной Кристалл, и лениво наблюдать за суетой столицы. Но боюсь, что с меня сойдет столько грязи, что белоснежная ванная не стерпит подобного издевательства.

— Душ, — выбираю я, поднимая подол платья, чтобы продемонстрировать грязные босые ноги.

— Лена! — вскидывает руки, возмущенно пыхтя, — почему сразу не сказала? Ты же могла простудиться!

Не успеваю ничего сообразить, как молния платья хлестко вжикает, и ткань стекает на пол, а я оказываюсь под струями горячей воды.

— Бо-о-о-же! Ка-а-к хорошо-о-о! — стону, запрокидывая голову назад.

— Сейчас будет еще лучше!

Сверкнув голодными глазами, Давид мигом вылетает из майки, с подсохшими разводами от моих слез, избавляется от джинсов вместе с боксерами и со взглядом зверя шагает в кабинку.

Его руки скользят по талии, соединяясь за спиной, а после одним резким движением разрывают крючки моего бюстгальтера. Оказавшаяся на свободе грудь соблазняюще колышется, да и соски, которые топорщатся от горячей воды, смотрятся слишком призывно.

Давид тяжело сглатывает и, подарив лишь секунду своего взгляда, опускается передо мной на колено, чтобы снять тонкое кружево. Послушно поднимаю ноги одну за одной, пока мужские руки нежно поглаживают голени.

Трусики улетают вслед за лифчиком, и Давид, сцепив зубы, тянется за мочалкой. Поджимаю губы, чтобы не заулыбаться. Его член настолько напряжен, что, наверняка, ему стоит огромных усилий держать себя в руках.

— У меня только мужской, — извиняется мой босс, и прозрачный гель тягуче стекает на серую губку.

— Переживу как-нибудь, — сжимаю пальцы в кулаки, чтобы не начать приставать к Давиду. Так сложно устоять, когда рядом с тобой такой мужчина.

— Сегодня же закажи все, что тебе необходимо. Твоя карта лежит на тумбочке у кровати.

Хмурюсь, не понимая, как реагировать на такое предложение, но Давид не дает времени на раздумья.

— Теперь ты живешь здесь. И пользуешься моим счетом, — уверенно чеканит он, а после добивает, — и, надеюсь, моей фамилией.

Внутри