Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия

— Я ушла, потому что ты выгнала меня из дома. — Мой голос звучит твёрдо и я рада этому. Маленькое личное достижение. Раньше я бы не смогла дать ей отпор. — Идти мне было некуда. Глеб был свидетелем того, что произошло, поэтому согласился помочь мне и позволил временно пожить у него.

— Как интересно… — Низко тянет Николай и почему-то довольно улыбается. — Глеб? — Судя по всему, мужчина ждёт его версию, прежде чем сделать выводы. И уже только это черта показывает отличные дипломатические навыки нашего депутата.

Мажор вдруг в одно мгновение преображается. Расслабленно откидывается на спинку стула и ухмыляется одним уголком рта. Прежде чем ответить, он окидывает долгим взглядом сначала отца, затем мою мать.

— Всё так, как говорит Арина, — пожимает плечами. — Единственное, она кое о чём умолчала, потому что мы ещё не до конца обсудили все детали, — таинственно заканчивает он.

Я кошусь на брюнета, не совсем понимая, о чём речь. И, похоже, не только я. Николай выглядит заинтересованным, а Ольга — озадаченной.

Что ты задумал? — кричит мой взгляд, направленный на Соколовского младшего. На что он лишь незаметно для всех подмигивает мне.

— Николай, я начинаю уставать от детских игр. Я хочу забрать дочь домой, но прежде требую компенсации за то, что ваш сын похитил её! Вы представляете, сколько денег мы потратили на поиски? — Шипит, подобно змее Ольга. — Какие доказательства вам ещё нужны?! — Следующее адресовано уже лично мне. — Подростковое бунтарство должно был кончиться в шестнадцать лет, Арина! — Взгляд матери, направленный на меня полон ярости.

Я выдерживаю его. И уже обираюсь ответить ей, но Глеб покровительственно приобнимает меня за плечи, прижимает к себе и выдаёт, шокируя нас всех:

— Детские игра кончились, Ольга Викторовна, в тот момент, когда вы выгнали родную дочь из дома, и когда Арина приняла моё предложение выйти за меня замуж. Так что забудьте о своей идее поживиться за счёт дочери, теперь у неё новая семья. Своя, — припечатывает брюнет.

Я впадаю в самый натуральный ступор. Но, быстро опомнившись, пытаюсь сохранить лицо. Получается плохо, потому что слова Глеба шокируют и меня. Благо, никто этого не замечает — всё внимание старшего поколения приковано к Соколовскому.

— Да как ты смеешь, поганец?

Мать вскакивает из-за стола, хлопая ладонями по столешнице. Её идеально уложенные локоны лохматятся от слишком резких движений. Лезут ей в лицо, и она раздражённо приглаживает их.

Похоже, играть определённую роль становится не так-то просто, когда всё идёт не по плану, — с отвращением проносится в моей голове.

— Держите себя в руках, Ольга. — Впервые за утро лицо Николая темнеет от едва сдерживаемого гнева. — Глеб, нам нужно поговорить наедине. — С нажимом произносит мужчина.

— Я не оставлю Арину наедине с этой пираньей.

Мажор, наоборот, расслаблен так, словно не он сейчас находится меж двух огней. На его лице блуждает ехидная полуулыбка. Весь его корпус развёрнут в мою сторону, пытаясь укрыть собой. Заслонить. Спрятать.

От нежности, щемящей грудь, я тоже перестаю замечать кого-либо вокруг. Вижу лишь его — парня, который в мгновение ока преобразился в мужчину, готового защищать свою женщину до последнего. А прямо сейчас я ощущаю себя именно его женщиной. Что бы это ни значило.

Это чувство глубже любого признания в любви. И я вдруг понимаю, каким-то шестым чувством, что Глеб не шутил насчёт своей семьи. Он просто напросто вынашивал эту идею у себя в голове, ожидая подходящего момента в наших отношениях. Ожидая, когда я созрею.

Как давно эта мысль оформилась и укоренилась в его голове? А что если…

Додумать мне не дают.

Происходят сразу две вещи одновременно: Николай строго кивает сыну в сторону выхода, а моя мать, кипя от негодования, что её назвали пираньей, краснеет вся, как рак, в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, и дёргает меня за запястье.

— Хватит, моё терпение лопнуло, Арина. Быстро домой! — Она едва держит себя в руках. Я чувствую, как мать потряхивает от злости — её рука, больно вцепившаяся в мою, дрожит.

Николай, поднявшийся, чтобы выйти и поговорить с Глебом наедине, хмурится и медленно опускается обратно на стул. Ему явно не нравится, как моя мать ведёт себя. И если депутат ещё обдумывает мысль вмешаться или нет в уставы чужой семьи, то Соколовский не раздумывает ни секунды.

Янтарная радужка темнеет, когда брюнет поднимается с места, вцепляется в предплечье матери и точно так же, как и она минутой ранее, отдёргивает руку родительницы в сторону.

— Не смейте прикасаться к Арине. Ей восемнадцать. Она сама вправе решать, куда пойти и где ей оставаться. — Низко рычит брюнет.

Мать по-настоящему пугается, стоит ей взглянуть на разъярённого Глеба. Она сглатывает, кидает взгляд на Николая, ища у него помощи или поддержки, но не находит ни того, ни другого. Её грудь быстро вздымается и опускается. Она уже не в состоянии контролировать себя. На лице Ольги появляется гримаса из целой смеси непередаваемых эмоций.

— Ты об этом пожалеешь, Арина! Помяни моё слово. Сама приползёшь к порогу родного дома и будешь вымаливать прощение, когда твой защитничек с тобой наиграется. — Выплёвывает мать. Что-то внутри меня неприятно сжимается от её слов. — И вы тоже пожалеете. — Тычет пальцем в Соколовского старшего. — Видит Бог, я хотела по-хорошему! — Она разворачивается на каблуках и, не говоря больше ни слова, вылетает из квартиры, громко хлопая дверью.

У Николая вырывается нервный смешок, глядя матери вслед. Осуждающе качая головой, он поражённо выдыхает:

— Действительно, пиранья.

— Разве я когда-нибудь ошибался в женщинах? — Парирует Глеб. Его теплая ладонь ободряюще сжимает моё плечо, усаживая одеревеневшую меня, обратно на стул. После чего он сам садится рядом.

Николай окидывает сына долгим, задумчивым взглядом, прежде чем тихо подтвердить:

— Никогда.

Мне так стыдно за мать, что я не могу подобрать слов. Извиниться за её поведение — меньшее, что я могу.

— Простите, пожалуйста, что вам пришлось… — Начинаю я, но депутат сдвигает брови и как-то устало отмахивается.

— Оставь это, Арина. Родителей не выбирают. Я, как видишь, тоже не образчик примерного отца. — С этими словами он отводит взгляд и глядит перед собой. — Можешь поинтересоваться у Глеба.

Лезть в чужие семейные взаимоотношения кажется мне чем-то неправильным, поэтому я тактично помалкиваю.

— Зачем приехал? — За меня тему переводит брюнет.

— Ольга заявилась к нам домой сегодня ни свет ни заря. Была взволнована, сказала, что потеряла Арину. Из её сумбура я понял только то, что ты к этому причастен и Арина сейчас находится с тобой. Подумал — бред. — Мужчина разводит руками и лукаво косится на сына. — Дома ты давно не появлялся, поэтому я предположил, что ты в городской квартире сейчас. Взял Ольгу с собой, она выглядела очень переживающей. Ну, а дальше вы знаете.

— Она упоминала про компенсацию?

— Ты же знаешь, что женщины очень эмоциональные существа. Я решил, что она просто сильно злится и переживает за дочь, поэтому не придал этому значения.

Воцаряется тишина. Каждый из мужчин думает о своём. А вот мне жутко неловко. Я чувствую себя не в своей тарелке. Мать перешла все видимые и невидимые границы. В открытую шантажировать депутата, заявиться к нему домой… Благо, что Николай Дмитриевич оказался мировым мужиком. А если бы..?

Даже думать не хочу.

— Ну, раз уж мы остались наедине, а от невесты у тебя секретов, как я понимаю, нет, поговорим о предстоящей свадьбе, сынок? — В уголках глаз Соколовского старшего собираются лучики-морщинки, когда он улыбается, тепло глядя на сына.

Наблюдая за ними, я не могу представить, что Николай плохой отец. Может, между ними произошло что-то такое, что заставило их выстроить стену друг между другом? Или это «на публике» депутат так же, как и моя мать, играет определённую роль? Он ведь сам только что сказал, что не самый лучший отец.