Мокруха - Джон Ширли

Митча это существо было ходячей функцией, телесным модулем, созданным для определённой работы, апофеозом угрозы, таившейся в доме. Палочка-Выручалочка двигался, как персонаж видеоигры, делал то-сё, пиликал так-сяк. Потом он исчезал. Игра заканчивалась.

Голос Эвридики привёл Митча в чувство.

— Митч?

Стена приглушала его.

— Подойди, поговорим!

Они раньше уже переговаривались через дыру в стене, но Митч мало что мог сказать.

— Ну что? — устало протянул он. — Я просто лежу. Мы здесь. Всё.

Как давно это было? Несколько часов назад. Потом он сидел на краю кровати, уставившись на обои. Узор то выплывал из фокуса, то возвращался. Сколько часов он так провёл? Он пожал плечами, встал, подошёл к стене, отодвинул шкафчик, нагнулся к дырке.

— Митч, ты... в порядке?

У него участилось сердцебиение и пересохло во рту.

— Эвридика, — ласково сказал он. — Я с ума схожу. Я теряю рассудок.

Он услышал в её голосе подступающее отчаяние:

— Сколько ты здесь?..

— Не знаю. Несколько дней. Может, несколько недель. Не уверен. Они меня не выпускают. Я блуждаю по странным местам внутри головы. Я видел та-акую гадость в той комнате, куда тебя запихнули, и снаружи... Эври... нам надо...

Им надо что? Он не знал точно.

— Я не могу открыть окно, — сказала девушка. — Твоя комната устроена так же?

— Ага. Тут нету аттических потайных дверей. Ничего нету. Выхода нет.

— Единственный способ — наброситься на кого-то, пока они проходят в дверь.

Он нахмурился.

Она что, всерьёз воображает так поступить?

— Они не позволят. Они знают, что ты делаешь. Они знают, о чём ты думаешь, что ты замышляешь. Так что веди себя, пожалуйста, хорошо. Умоляю. Они нас не выпустят, и точка.

— Выход есть всегда. Вот мерзавцы! Грёбаные ублюдки врали. Они нам всё время лапшу на уши вешали...

— Надо остаться здесь. Может, нам дадут ещё мозгосиропа.

— Чтоб я этого больше не слышала! — прошипела она, и он услышал, как девушка в неистовстве стучит кулаком о стену. — Чёрт побери, ну почему ты такой размазня? Митчи, мы обязаны отсюда выбраться. Мы... мы должны...

— Я всегда любил тебя, — неожиданно вырвалось у него.

Эвридика помолчала немного, потом ответила:

— Мы это обсудим, когда выберемся отсюда.

— Не сможем.

— Митч!!!

— Не сходи с ума. Мы не сможем. Если только... гм...

— Как?

— Если только... не станем такими же, как они. Нам надо... научиться... ими быть.

Уоттс, Лос-Анджелес

Гарнер нашёл их на углу парковки пункта гашения дорожных чеков. Они все там были. Окна киоска пестрели объявлениями. Гасим любые чеки! Заказ автобусных билетов, обналичка, обеды в офис, переводы Western Union.

В противоположном углу парковки он увидел небольшую дисконтную лавку алкогольных напитков «У Буббы». Выстроившаяся очередь мерно колыхалась между пунктом обналички чеков и алкогольной лавчонкой. Они стояли рядом. Они смеялись, спорили, толкались, шутили и неустанно рыскали глазами вокруг. Временами они высылали на разведку девушку-толкачку, которая, если повезёт, могла загарпунить клиента. В полном сборе пушеров здесь бывало до сорока, а иногда — всего десять. Зависит от состава дневной смеси. Гарнер сидел в грузовичке и смотрел на них, потягивая ликёр из бутылки, когда к нему приблизилась девушка. Чернокожая или, вернее сказать, кофейная, потому что кожа её была обильно умащена кремом. Низкорослая, но симпатичная, хотя уже испитая. Глаза большие, животик плоский и неплохо накачанный, футболка с укороченным воротом, откуда так и выпрыгивали груди. С футболки на него смотрела разукрашенная золотыми и серебряными красками кошачья мордочка с приклеенными на фабрике фальшивыми пластиковыми изумрудами вместо глаз.

— Ты сегодня как? — спросила она тоном, каким обращаются толкачки к белым парням.

Он пожал плечами.

— Как тебя зовут?

— Гретхен.

— Я... — Он поразмыслил. Когда он сидел на наркоте, его уличное прозвище было Тощий. — Я Тощий.

— Ага. Что с тобой сегодня стряслось, Тощий?

Она с ним деликатничала и сознательно пользовалась «белым», культурным английским. Вероятно, у неё неплохое образование. Довольно многие наркоши могут им похвастать. Гарнеру встречались безжалостные шлюхи-кокаинщицы с двумя дипломами.

— Что со мной стряслось? — фыркнул Гарнер. — Моя дочь умерла. Её убили. Я хочу, чтобы мне все мозги перетрахали. Чтобы у меня мозги вылетели через жопу. А ещё мне нужна какая-нибудь пизда.

Она поглядела на него и рассмеялась.

— Тогда ты прямо по адресу, чувак!

Они сидели в грязной конуре, которую кузен Гретхен, Хардвик, называл своей «берлогой». Когда-то это были апартаменты-студия с одним спальным местом. За исключением матраса, на который Гарнер, Гретхен и Хардвик забрались с ногами, а также алюминиевого стула с отломанной спинкой, в комнате не нашлось никаких предметов обстановки. Ах да, ещё в углу валялась груда тряпья. Даже холодильник и плиту вынесли и загнали старьёвщикам — наверное, не дороже пятидесяти баксов за лот.

Гарнер отдавал себе отчёт, что заявляться сюда глупо и опасно. Он слышал доносившиеся снизу голоса. Время от времени кто-то бухал в дверь и ревел: «Шо такоэ?» Хардвик отгонял незваных гостей, не открывая, однако Гарнер понимал, что рано или поздно те не только вернутся, но и прорвутся внутрь. Ещё он понимал, что чем выше численное превосходство незнакомцев, тем непредсказуемее последствия их визита. Сам Хардвик был негр, высокий, мускулистый. Недавно, в очередной раз выйдя на поруки, он переменил тюремную причёску. Макушка его была аккуратно выстрижена, и по обе стороны головы каллиграфическим шрифтом выписано имя подружки: ТАША. Частично имя возлюбленной поросло быльём, поскольку деньги, предназначенные для парикмахерских экзерсисов, Хардвик тратил на крэк. Он носил поношенную майку «Лейкерс» без рукавов, чёрные рабочие шорты и пластмассовые сандалеты. В данный момент затуманенные глаза его были скошены на трубку с крэком, зажатую между губ.

Гарнер с Гретхен тоже смотрели на трубку, ожидая своих затяжек.

Гарнер, разумеется, уже получил свою пару; Гретхен показала ему, как набить крэк в трубку, переплавить его пламенем зажигалки и получить правильный приход. Руки его так тряслись от нестерпимого желания выхватить у Хардвика трубку, что ему волей-неволей приходилось зажимать их между колен.

Он понимал, что такой поступок будет крайне неблагоразумным. В конуре Хардвика он не заметил никакого оружия, но на локтевом сгибе негра красовалась выцветшая тюремная татуировка, а вены носили явственные следы раннего периода наркотической карьеры, когда Хардвик предпочитал трубке шприц. Что важней всего, Гарнер понятия не имел, кто такой Хардвик. Вернее, он знал только, что