Мокруха - Джон Ширли

— О чёрт. О нет. Эвридика!

Ну наконец-то. Он понял, для кого они его берегли.

Лос-Анджелес

Все чувства Гарнера будто онемели. Он не обманывался этим состоянием, поскольку знал, что долго оно не продлится. Однако онемение позволило ему добраться до полицейского департамента, где располагался главный городской морг. Он сумел припарковать там грузовичок и повторить себе несколько раз: Это не обязательно она. Это совсем не обязательно должна быть она.

Но зрение у него сузилось до туннельного, а действия сделались механическими. Он запер грузовичок и пошаркал ко входу в департамент полиции Лос-Анджелеса. Он не разбирал дороги. У него сложилось неясное впечатление, что перед ним высится какое-то здание с металлической эмблемой департамента полиции. Он едва замечал, что погода сегодня волглая, дождь пока не пошёл, но ветер его предвещает, и подумал, что, скорее всего, на дворе неизбежный послеобеденный час.

Внутри обнаружилась конторка, а за ней восседала чернокожая женщина в униформе. Лицо её было размыто. Он вспомнил, что видел такие лица в телевизионных репортажах: там эффект кубистического размытия, необходимый по юридическим причинам, достигался средствами компьютерной графики. У сержанта, занятого документами, лицо тоже было размыто. Потом грузный коп повёл Гарнера в морг. Где-то деловито стрекотали компьютерные принтеры. На досках объявлений висели прямоугольные листы бумаги с напечатанными на них маленькими чёрными и белыми лицами. Эти лица, как ни удивительно, попадали в фокус восприятия охотней, чем лица копов из плоти и крови вокруг него. Листы с распечатками фотографий разыскиваемых преступников, ничем не примечательные, ординарные, чёрно-белые. Многие из них принадлежали убийцам. Все носили терпеливое выражение. Ну ладно, вы меня зацапали, и теперь у вас моя фотка, и вы меня собираетесь в каталажку посадить, но я своего дождусь, мне нужно только подождать...

Размытая фигура, именовавшая себя Дежурным по Моргу, провела их с сержантом в помещение, где было очень холодно.

— Строго говоря, от вас не требуется идентифицировать тело, — сказал сержант, — потому что оно, э-э, не поддаётся идентификации. Мы даже не уверены, что... — Он явно собирался сказать не уверены, что это вообще тело, но потом, кажется, поймал себя на мысли, что такое заявление будет недопустимо мрачным. — Волос почти не осталось, их забрали на анализ. Мы можем показать вам только ожерелье и один палец. Мы идентифицировали его по отпечатку, но... лейтенант хотел... в общем, если вы не хотите...

Слова копа то выходили из фазы с Гарнеровым сознанием, то снова возвращались. Дежурный выдвинул ящик. В ящике стоял тяжёлый тёмно-зелёный пластиковый пакет. Это был объёмистый пакет. Исходя из его объёмистости и бесформенности, логично было предположить, что он наполнен мусором. Не было оснований заподозрить, что в пакете человеческие останки, вот только рядом с ним стоял небольшой портативный морозильник на застежке-молнии. Сумка-термос. Её открыли. Там был маленький, немного побитый изморозью человеческий палец с отчётливыми следами розового лака на ногтевой пластине. Этот пухленький пальчик был ему очень хорошо знаком. Пока Гарнер стоял и смотрел на пальчик, сержант извлёк из кармана полароидную фотокарточку. Когда Гарнер не пошевелился и не отвёл взгляда от пальца в термосе, коп со вздохом сунул фотографию в поле зрения Гарнера. Гарнеру пришлось приложить поистине чудовищные усилия — перевернуть мир оказалось бы проще, — чтобы сфокусироваться на снимке. Фотокарточка изображала слегка испачканное кровью ожерелье, лежащее на белом листе бумаги. Её золотое ожерелье. С её именем.

— Да, — услышал Гарнер собственный голос. — Да. Да.

Гарнер проследовал сам за собой из морга в расплывающийся мир, наполненный неясным офисным шумом. Он видел самого себя, идущего за копом. Но он не был в строгом смысле слова частью себя. Он парил под потолком, как улетевший гелиевый шарик. Он болтался там, отсоединённый, заброшенный, затерянный в равнодушной мешанине незнакомцев.

Новый парадокс: ликёр вернул ясность вселенной Гарнера, устранив размытие предметов. Он понимал, что и этот эффект недолог, что вскоре явится отстранённость, дистанцированность, затуманенность, и алкоголизм утянет его в знакомый мир на дне бутылки.

Но на миг Гарнер обрёл чёткую точку восприятия окружающей действительности. Он увидел большой красный X на указателе перед входом в комплекс книжных магазинов для взрослых через улицу. Он постиг его с новой беспощадной ясностью. Просто большой красный X на шесте. Знак этот, казалось, символизировал большее, чем просто тут снимают грязное кино. Казалось, что он выжжен калёным железом на всём городе. Либо же — что это символ отмены, отказа, зачёркивающий мечты и амбиции, с этим городом связанные.

И что? говорил знак. Всё это полное говно. Зачеркни и выброси.

Гарнер обнаружил себя в мотеле с понедельной оплатой, в самом конце Голливуд-бульвара. Он отметился там у портье через тридцать две минуты после отбытия из полицейского департамента. Он сидел у серого от выхлопной копоти окошка и смотрел на бульвар, попивая из пластикового стаканчика кентуккский бурбон. Всё было как Встарь. Он опустошил бутылку уже до пятой отметки, считая сверху. Ещё есть куда двигаться. Он вспомнил, как всё было в Старые Времена. Пойло дешёвое, но чертовски приятное на вкус.

У него осталось семьсот долларов. Он долго размышлял об этом. Его привычные сбережения. Возможно, стоит позвонить этому маленькому поцу, Джеймсу, и приказать ему, чтобы продал всё в доме. И выслал вырученные деньги. Это в предположении, что сучёнышу вообще можно доверить какие-то деньги.

В полиции полагали, что её засунули в какой-то агрегат. Измельчитель растений или какое-нибудь «перерабатывающее устройство», например, на заброшенной фабрике. Это объяснило бы эффект Мокрухи. Объяснило бы, как из его дочурки получилась вот эта груда с торчащими обломками костей. Они забрали её волосы, как индеец мог бы забрать скальп, и, надо полагать, сейчас где-то выставили, в каком-то подвале.

Может быть, ублюдок как раз в этот момент на них дрочит.

Твою дочку засунули в машину. Твою дочку, наверное, пытали, насиловали, а потом засунули в машину, которая...

И ведь этот грёбаный ублюдок почти наверняка запихал её туда живой.

Да это ж неебическое чудо, как вообще может продолжаться мир? Как могут ездить машины, дети — играть на своих «Нинтендо» и болтать про очередную игру «Лейкерс», как могут снимать идиотские мультики про смурфиков для других детей, как может президент и дальше спокойно заливать на прессухах? Как может вообще продолжаться всё это блядское говно?[40]

Кто-то замучил его дочурку насмерть.

Он выглянул из окна и воззрился на монументальный фиберглассовый знак X, переливавшийся блёстками цветовых сполохов над парковкой