Хамам «Балкания» - Баяц Владислав

После двухдневного неспешного и расслабляющего плавания против течения они увидели на левом берегу Белград, а над ним, на возвышении, – тылы его крепости. Еще немного вперед, и увидели городок Земун. Бросили якорь у пристани Дорчол, которую достраивали османские и белградские мастера. Это место следовало наконец привести в полный порядок после многочисленных разрушений. Излучина перед объятием Савы с Дунаем была прекрасным местом для укрытия кораблей и якорной стоянки. Им даже показалось, что они подкрадываются к городу, потому что впервые проникли в Белград со стороны реки, поднявшись против течения Дуная, с тыла хорошо известной панорамы города. То, что они здесь увидели, очень понравилось им, но еще больше воодушевило их то, что предстояло здесь сделать.

Иосиф был прав: Дорчол по царящей там атмосфере напоминал Золотой Рог, но больше всего – по пестроте людей, которые здесь жили и работали. А вид с Дорчола на Нижний город и Калемегданское поле полностью совпадал с видом, открывающимся с Кадирги на сарай Топкапи и пространство перед ним. Баица и это слишком очевидное сходство связал со слабостью к собственному происхождению. К счастью, рядом с ним был лучший из всех возможных знатоков пространства и зданий, так что он мог спросить Синана об этой своеобразной навязчивой идее. Иосиф успокоил его. И более того.

– Во-первых, ты обнаружил это сходство под моим влиянием. Мои предыдущие поездки в Белград подтвердили мою правоту. А себя я проверил не единожды, прежде чем обратить твое внимание на такое сходство. Теперь, когда по твоему поведению я вижу, насколько я был прав, мне становится легче. Потому что мне и самому в какой-то момент показалось, что я просто выдумал несуществующее сходство.

– А во-вторых?

– Ну, во-вторых, я думал, что, как это бывает, сам убеждаю себя в чем-то, что мне кажется необходимым, но на самом деле является выдумкой. Так, иной раз мы за что-то так болеем, что в конце концов сами уверяем себя в победе того или иного своего убеждения. А оно вовсе и не победило. И мы этого не замечаем. Но когда я все неоднократно взвесил и примерил, то ощутил под собой твердую доказательную почву. Потом мне только и оставалось, что радоваться этому случайному или намеренному сходству. И поделиться радостью с тобой, потому что это касается тебя в наибольшей степени.

Баица решил остановиться на ночлег в доме Ферхад-паши в Нижнем городе, принадлежавшем сыну бывшего наместника Смедеревского санджака с таким же именем, резиденция которого в 1523 и 1524 годах располагалась в Белграде. Несмотря на то что ноги так и несли его в Дорчол, он послушался Иосифа. Тогда он понял, что у Синана в Белграде есть какое-то дело (может, и вовсе не порученное ему султаном) и что дело это весьма любопытно. И, помимо всего прочего, Синан к этому делу неплохо подготовился.

Вот часть разговора Синана с Ферхад-пашой.

– Помнишь, Ферхад-паша, как твой отец просил у падишаха позволения дать свое имя мечети неподалеку от твоего дома? Наверное, он решился на это, потому что знал, как султан ценил его вклад в завоевание Белграда. И все-таки его удивило данное ему разрешение. И опять-таки он знал, что можно было отступить от правила, по которому первую мечеть в очередном захваченном городе нарекали именем величественного султана; «свою» мечеть твой отец переделал из церкви францисканского монастыря. Впрочем, другие мечети получили имена в честь других наместников – Зайнуддин-аги и Ахмед-аги. Все они были перестроенными церквями, и потому не стоило им давать имя государя.

Синан мудро умолчал о том, что на следующий год после этого пашу неожиданно вызвали в Царьград и там сразу же казнили за различные злоупотребления. Этим актом султан лишил его благодарности, но имя его у мечети не отнял.

– А значит ли это, многоуважаемый Синан, что ты прибыл в этот Белый город, чтобы построить правильный дом для молитвы?

– И не один, а два!

– Неужели настолько велика нужда..? – не успев завершить глупый, дерзкий и опасный для него вопрос, Ферхад-паша тут же прикусил язык. Кто он был такой, чтобы обсуждать дела, касающиеся его властелина?

Синан сделал вид, что не обратил на вопрос внимания. Он продолжал:

– Ты не можешь помнить, но следовало бы знать: когда государь Сулейман завоевал в 1521 году этот Белый город, ему пришлось объявить одну из христианских церквей в Нижнем городе домом для поклонения. Ты только представь: неверную – и для поклонения всесильному Аллаху! И сколько таких церквей следовало превратить в месджиды[55] для воинов? Ведь им тоже следовало молиться! Но воинам приходилось дожидаться своей очереди. Так что, наверное, следует исправить ошибку и построить новые, правильные мечети.

Баица поначалу просто прислушивался к разговору, улыбаясь остроумию Синана. Но потом решил вмешаться:

– А свидетелем первого поклонения султана был Синан-коджа. Я – нет. Но нам, в недавнем прошлом православным, показалось странным, что османский правитель молится Аллаху в Христовой церкви, которую он объявил мечетью! И даже пять лет спустя, когда мы походом на Венгрию шли через Белград, картина оставалась все такой же: все мечети были переделаны из православных и католических храмов и церквей в молитвенные места. И ни одной настоящей мечети.

Ферхад-паша – младший забыл, что оба его гостя неоднократно бывали в Белграде. И эти слова искренне удивили его.

– Но тогда вы знаете много подробностей об этом… деле! Он сказал «об этом деле», потому что ему было страшновато более подробно изъясняться по вопросам веры, а особенно смешивая одну с другой.

Ему ответил Мехмед-паша:

– А почему бы и нет! Ведь это моя страна. Для многих в ней я все еще Бая Соколович. Да и Мимар Синан недалеко ушел: его предки были той же веры, только жили немного южнее. И они все еще зовут его Иосифом.

Иосиф не удержался и подколол приятеля:

– Давай, Мехмед, продемонстрируй знания, полученные в монастыре Милешева, где ты изучал книгу! Научи чему-нибудь нашего хозяина. Пусть он хоть что-нибудь узнает о великой мечети султана Сулеймана, в которую тот часто ходит. Правда, не так часто, как в ту, что именуется в честь его отца.

Баица опять рассмеялся, на этот раз громко. Ферхад-паша, как один из старост белградского кадилука, должен был ходить в молитвенный дом султана!

Но все-таки решил сказать все, о чем думал:

– Великая мечеть в Нижнем городе была прежде сербской митрополичьей церковью Успения Богородицы. Сначала был захвачен Нижний город, а после сдачи Верхнего города 29 августа 1521 года султан Сулейман утром следующего дня совершил в ней джуму намаз[56].

– Но знаешь ли ты, кто ее построил? – спросил у него Синан.

– Конечно, знаю. Мы много чего выучили вместе с монахами о властителях и их наследии. Построил ее сербский король Драгутин в конце XIII века. Ее покровителем и обновителем позже стал сербский властитель-деспот Стефан Лазаревич: в 1402 году он провозгласил Белград столицей сербского государства и перестроил Нижний и Верхний город, возвел стены, башни и все укрепления. Выстроил замок и двойные крепостные стены разделил рвом, выкопал огромный ров с материковой стороны города, навел разводные мосты, построил дома, библиотеку, часовню, ризницу… Все это описал несколько позже биограф деспота Константин Философ.

Синан прямо сиял от удовольствия. Он смотрел то на Мехемед-пашу, то на Ферхад-пашу, как будто говоря последнему: «Вот как этот мой ученик здорово отвечает!»

А на самом деле хотел сказать, что все сегодняшнее покоится на предыдущем.

Велячич не стремился стать идеалом. Он просто шел своей дорогой, которая вела его к определенным станциям, на которых он останавливался. На них он отдыхал, оглядывался, а потом продолжал путь. Связующей идеей его пути была утопическая и примененная на практике философия ненасилия Ганди. И в этом Велячич был похож на другого дорогого мне человека, американца Гэри Снайдера. И не случайно. Этот антрополог получил исключительное образование. Один из лучших специалистов по культуре североамериканских аборигенов, по тибетскому и дзен-буддизму, в мире он был наиболее известен как представитель поколения битников и как великолепный поэт. И по праву. Кстати, именно за поэзию он получил Пулитцеровскую премию.