Пролог (Часть 1) - Генрих Боровик

Негры были одеты в комбинезоны, в какие одеваются рабочие южных плантаций.

Я знал их. Это были участники движения бедняков. Их привёл сюда, в Майами, вождь этого движения, преемник Кинга, священник Абернети.

Накануне я видел их в штаб-квартире съезда, которая помещалась в самом фешенебельном отделе Майами — «Фонтенбло».

Они шли по вестибюлю плотной кучкой. И казались такими чужими среди дорогих ковров, начищенной меди. Они держались вместе. Охочие до всяких событий репортеры и телевизионные камеры немедленно окружили их, а они шли потихоньку от одной двери к другой.

Впереди шёл Абернети. Плотный человек, неторопливых, степенных движений, с медленным, я бы сказал, лицом, на котором и глаза тоже казались медленными. Но они — я видел их много раз — умели зажигаться, когда ему надо было действовать. Я видел его таким впервые через несколько дней после убийства Кинга. Глаза были жесткими и стремительными. И вся его плотная фигура приобретала стремительность, делалась изящной и ловкой. Сейчас же он шёл медленно, медленно поводил головой из стороны в сторону. И через равные короткие интервалы спрашивал не очень громко тех, кто шел рядом с ним:

— Слышали ли вы когда-нибудь о Майами?

— Да! — кричали ему громко в ответ.

— Были ли вы когда-нибудь здесь?

— Не-е-ет! — несся крик.

— Вы здесь теперь, — негромко продолжал Абернети. — Смотрите вокруг, смотрите внимательно — так живут богатые люди Америки.

Этот диалог повторился несколько раз. Он спрашивал негромко. А те отвечали криком.

Потом они запели. Ту самую песню, что утром, перед рассветом пели негры напротив зала съезда республиканской партии.

Эти люди приехали в Майами, чтобы напомнить шумному и самодовольному партийному съезду республиканцев, что за стенами зала, который машины накачивают особым сухим и прохладным воздухом, есть другой воздух — горячий и влажный, как на болотах вдоль великой Миссисипи; что живут в Америке люди, интересы которых никак не представлены на конгрессе республиканской партии (из 1333 делегатов — всего около 30 негров; они представляют 51-й штат Америки; а название штата — голод).

Но конгресс, конечно, ни о чем не пожелал вспомнить.

В то предрассветное утро, когда я шёл из зала конгресса, а усталые люди Абернети пели песню на тротуаре: «Но всё ж я человек», совсем неподалёку от фешенебельных отелей Майами-Бич, в которых разместились делегаты, в негритянских кварталах Майами уже лилась кровь.

По словам местной газеты, во всём были виноваты сами негры.

Они требовали, чтобы власти города обратили внимание на их положение: на их школы, на их заработки, на их жилищные условия. Они требовали, чтобы среди полицейских и пожарников в негритянском районе были негры. Как и люди Абернети, они ничего не добились.

Тогда они вышли на улицу. Как могут выразить свой протест несколько сотен негров в городе Майами, протест неорганизованных, необразованных, отчаявшихся людей? Криками. Битьём стёкол в магазинах. Перевернутой и сожженной машиной. Этот протест не простирается дальше своих же кварталов, своего же мучительно знакомого гетто.

Полиция отлично знает, как поступать в таких случаях. Вначале на полицейской машине привезли священника-негра, дали в руки микрофон, ждали, что успокоит толпу. Он начал. Но люди, стоявшие возле машины, кричали:

— Нам надоело слушать вас… Нам надоело слушать вас…

Священник говорил.

— Пусть они опустят оружие… — скандировала в ответ толпа. — Пусть они опустят оружие…

Священник продолжал.

— Мы не можем ждать, — неслось ему в ответ. — Мы не можем ждать.

Полицейские поняли, что священник им не поможет, и отправили его в участок передохнуть.

Толпа осталась один на один с охранниками порядка, того самого порядка, который так неплох, если судить о нем по речам в конвеншн-холле.

— Стреляйте в нас! Стреляйте в нас! — кричала толпа.

И полицейские начали стрелять. Не стоит и говорить, что все полицейские в этом негритянском районе — белые.

По словам местной газеты, полицейские вынуждены были обороняться. Но это была какая-то странная оборона. Среди первых арестованных были два семилетних мальчика. А среди первых убитых — восьмилетний негритянский мальчонка. «Оборонявшиеся» же полицейские не пострадали, если не считать удара камнем, полученного одним из них.

Газеты и телевидение (операторы снимали уличные бои с вертолетов) поспешили объяснить, что «беспорядки» в районе Свободна (да, да, именно Liberty — так и назывался этот негритянский район Майами) никак не связаны с конвентом республиканской партии. Может быть, не знаю. Может, это и действительно случайное совпадение, что отчаяние людей, живущих в районе Свобода, хлынуло горлом именно тогда, когда ревел восторженный съезд, когда симпатичнейшие девицы в коротеньких юбочках ходили по фойе и демонстрировали делегатам надпись на ленте через плечо: «Поцелуй меня, я республиканка».

Вместе с моими коллегами — корреспондентом «Известий» Мэлором Стуруа и корреспондентом радио Валентином Зориным — мы взяли такси.

— В Свободу.

Водитель понимающе кивнул.

— Мы в Америке как на фронте, — сказал он и дал своё объяснение: — Жарко. Очень тяжело здесь жить в жару. Особенно если плохо живешь. Я их понимаю…

Он был белым парнем.

Через несколько миль, приближаясь к Liberty, мы увидели, как хозяева магазинов закрывали витрины деревянными и металлическими щитами.

— Готовятся, — сказал водитель серьезно. Мы уже знали, что его зовут Джеймс Гибсон.

Белое граничит с чёрным резко, без переходов. Вон там, на той стороне улицы, были белые. А здесь уже негры. И сразу много людей на улице. Женщины на скамеечках возле, домов. Ребятишки. Увидев нас, провожали машину настороженным взглядом, показывали пальцами.

На углу 67-й улицы и 15-й авеню горела машина. Легковая, белого цвета. На нее никто не обращал внимания. Три десятка мужчин сидели на бордюре тротуара, положив тяжелые руки на колени.

На углу группой стояли полицейские. Глубокие металлические пуленепробиваемые шлемы. У каждого в руках — карабин.

Один замахал нам рукой — дальше нельзя.

— Он не разрешает, — сказал Джеймс. — Улица закрыта.

Улица действительно была закрыта. В конце её мы увидели несколько пожарных машин. Услышали выстрелы. Там, как видно, было самое важное.

Запыхавшийся полицейский держал карабин одной рукой ловко и привычно.

— Убирайтесь!

Я протянул ему журналистское удостоверение.

— У-би-рай-тесь! — повторил он раздельно и почему-то почти шёпотом.

Я снова сунул ему документ.

— Здесь нет никакой прессы! Вы хотите, чтобы вас убили?! — свирепо крикнул он и приказал Джеймсу: — Быстро, вон той улицей.

Но Джеймс наверняка имел душу журналиста. Он повёз нас к тем пожарным машинам кружным путём. Всего крюку-то — три квартала.

Здесь полицейские не стояли группами, а двигались короткими перебежками от укрытия к укрытию. И не переставая стреляли куда-то в поперечную улицу. Оттуда им тоже отвечали выстрелами.

Джеймс замедлил ход.

— Возьмёт? — кивнул он на мой фотоаппарат.

Мы подъехали поближе. Это был настоящий уличный бой. По всем правилам. Тех, кто шёл вперед, прикрывал огнём из карабинов десяток полицейских за громадной пожарной машиной. На пустынном тротуаре стоял маленький негритенок и плакал.

Джеймс всё двигался вперёд полегоньку. Но тут по корпусу машины ударила пуля. Мы легли на сиденья. Джеймс безо всякой команды сразу переключил скорость и погнал «форд» назад. Погнал мастерски, лежа на своем сиденье, не поднимая головы над рулём, задним ходом. Остановил, лишь завернув в безлюдный переулок. Пуля, наверное, была шальная. Не хотелось думать, что в нас стрелял негр. Обидно, что тебя могут посчитать врагом только потому, что ты белый.

Итак, конвент республиканской партии в Майами-Бич — уже история. Опущены с потолка зала съезда на пол веревочные сети, из которых, как мыльные пузыри, падали на головы делегатов воздушные шарики с именами кандидатов. Равнодушные мусорщики сгребли в большие кучи плакатные кандидатские улыбки, и 12 грузовиков санитарного департамента вывезли на городскую свалку лозунги «Рокфеллер может выиграть» и «Рейгана — в президенты» вместе с конкурирующими бумажными стаканчиками из-под кока- и пепси-колы.

1333 делегата, вволю натопавшись, наоравшись, наголосовавшись, надемонстрировавшись и навеселившись, отбыли в свои штаты, увезя с собой в качестве сувениров отельные пепельницы и опереточные канотье с автографами кандидатов. Городские власти вернули в Майами-Бич проституток, выселенных для приличия на время конвента. 5 тысяч корреспондентов (по 3 целых 75 сотых представителя прессы, телевидения и радио на одного делегата) получили отгульный день, который провели на пляжах и в барах, поглотив неимоверные дозы экваториального солнца и «Смирнофф-водки».