Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

Ферранте вздохнул.

– Витторио – прихвостень Чезаре. Я терплю его, Виоланта, потому что он обладает некоторыми… чертами, которые я нахожу неотразимыми. Чезаре это знает. Вот почему он выбрал Витторио для сопровождения донны Лукреции в Феррару.

– Боже, Ферранте, какой вы все-таки… женственный! Я сама найду кого-нибудь и все сделаю. Возьму пару лакеев мадонны. Она защитит нас, даже от Чезаре.

– Вы так думаете? А как насчет Урбино? – Его вопрос меня удивил. Я предполагала, что Ферранте интересуется политикой. Он выждал секунду, а потом продолжил: – Есть иной вариант. Своего рода компромисс. Альфонсо подтвердит вам, что я мастер поддельных компромиссов.

– Какой? – строго произнесла я.

– Не спрашивайте, дитя.

Мне хотелось заметить, что я уже не дитя, но Ферранте говорил со мной сочувственно, а не покровительственно, поэтому я прикусила язычок. Пришлось довериться ему.

– А теперь ступайте к своей хозяйке. Уверен, рассказ о вашем… приключении поможет ей быстрее восстановиться.

Я задержалась в дверях, глядя, как Ферранте неспешно направляется к апельсиновому саду, где за каждым деревом пряталось эхо, которое Чезаре оставил о себе как зловещий и очаровательный эльф. Почему я его любила? С тем же успехом я могла бы спросить, почему мое сердце бьется или легкие дышат.

На следующее утро, когда мы пересекали площадь, торопясь на мессу в собор, чтобы воздать благодарение за спасение мадонны, нас привлек шум среди зевак, собравшихся поглазеть на рабыню. Люди показывали пальцами и что-то бормотали. Толпа не стояла на месте, она кружилась и взволнованно перемещалась. Даже уличные торговцы, которые редко обращали внимание на пленников, свисавших с башни, останавливались под клеткой Катеринеллы и, вытягивая шеи, смотрели вверх, хотя мальчишки-попрошайки таскали с их лотков все, что ни попадало под руку: яблоки, абрикосы, горячие пирожки с тыквой. Я тоже взглянула, но ничего не увидела, кроме дощатого пола клетки, сквозь щели которого проскальзывали желтые лучи света. Я перевела взгляд на Ферранте – тот стоял рядом с доном Альфонсо и прижимал к груди требник. Ферранте упрямо не смотрел мне в лицо. Я увидела, как он дергает брата за рукав, пытаясь уговорить его идти дальше, но дон Альфонсо уже отправил одного из своих придворных выяснить, что произошло. Ответ пришел, когда хор допевал «Te Deum», передаваясь из уст в уста, подобно огню, что перескакивает с одного здания на другое. Рабыня мертва. Каким-то образом она раздобыла веревку и повесилась, привязав ее к болту в крыше клетки, на котором крепилась цепь. Толстая шея дона Альфонсо побагровела в том месте, где заканчивались коротко стриженные волосы. Рядом с ним голова Ферранте была склонена, словно в глубокой молитве. Я надеялась, Всевышний простил его за тот поступок, что он совершил, рискуя своей бессмертной душой ради того, чтобы рабыня достойно встретила смерть.

Книга неисполненных обещаний

Она знает, что землею правят матери, в этом нет сомнения. Она также знает, что она больше не девушка. Что касается заточения, то она полагает, что находится в плену с тех пор, как стала дочерью.

Луиза Глюк. Персефона-скиталица.

Глава 1 Феррара, сентябрь 1502

Я ничего тебе не подарил, кроме пустой шкатулки и заимствованных стихов.

Анджела сказала, что мне еще повезло.

– Хорошо хоть, лицо чистое, – усмехнулась она, выпрямляясь и задувая свечку, которой светила мне между ног, пока там все осматривала.

А я-то думала, что это всего лишь сильная простуда, учитывая, что я промокла насквозь во время грозы, после чего пришлось сидеть рядом с донной Лукрецией и объяснять, почему ее брат-герцог покинул Феррару, не сказав ни слова, а только небрежно пообещав вернуться на Рождество. Это не оправдание, бушевала она с былой горячностью, порадоваться которой мне помешали усталость и холод. Он необходим ей сейчас, сейчас, когда она вынуждена держать ответ перед всеми Эсте за то, что родила мертвую девочку. Мадонна даже не упомянула о Катеринелле, хотя тело провисело в клетке две недели и вороны выклевали ей глаза и обглодали почти всю плоть, так что люди, проходя по площади, удивлялись, видя, что кости у нее такие же белые, как у них.

Потом Анджела заметила, что я чешусь. Не могу сказать, что было хуже – стреляющая боль в руках и ногах, заставлявшая вертеться на кровати всю ночь, или зуд и жжение между ног, от которого я не знала, куда деться, и пряталась по темным углам, за ширмами, дверями или садовыми решетками – лишь бы почесаться без свидетелей. Я мечтала посидеть на ледяном блоке и пила как можно меньше, чтобы не писать лезвиями ножей.

– Это просто воспаление почек, – предположила я, приподнимаясь на локтях.

– Сама посмотри, – произнесла Анджела и сунула мне в руку маленькое зеркальце, которое я направила между ног, чтобы рассмотреть там отражение. Я увидела небольшую язву, налитую желтым гноем, твердую и безболезненную при прикосновении. – Он оставил тебе маленький сувенир любви.

– Я думала, он вылечился.

– Неужели ты воображала, будто он жил как монах, с тех пор как Торелла прописал ему свои знаменитые ртутные ванны? Эх ты, гусыня. Наверное, он снова заразился.

Болезнь теплится во мне, как огонь в середине сырого стога; а по ночам я слышу, как часы отмеряют оставшееся мне время.

– Жаль, Торелла уехал.

– Ничего, сами справимся. Нам понадобится лягушка. Или цыпленок. Это даже проще. Главное, чтобы Лукреция не узнала, а то, строя матримониальные планы на твой счет, она не сможет выдать тебя за непорочную девственницу.

После выздоровления мадонна с энтузиазмом принялась подыскивать всем нам хороших мужей, добропорядочных феррарцев, чтобы восполнить урон, нанесенный ее положению выкидышем. Анджела воодушевленно поддерживала кузину во всех ее начинаниях, поскольку в данный момент донна Лукреция выступала сторонницей ее брака с Джулио.

– Лягушка?

– Живая лягушка. Ее разрывают пополам и прикладывают к болячке. Сгодится и цыпленок.

– Для того же самого?

– Да. Это одно из средств Ипполито, – призналась Анджела, – и оно помогает, потому что я не больна.

– Но сколько времени прошло с тех пор, как ты была с ним?

Ипполито уехал из Феррары до начала эпидемии, но, насколько я поняла, Анджела отклоняла его ухаживания задолго до того. Она покраснела и принялась возиться с зеркальцем, которое я отдала ей, чтобы поправить одежду.

– Тут все сложно.

Другого ответа я не добилась.

Во время прогулок по саду мы несколько раз пытались поймать лягушку с помощью цветочных горшков и маленькой сетки, притворяясь перед мадонной и ее дамами, что это игра, придуманная нами для отпугивания осени, но наши усилия потерпели неудачу. Пришлось добывать цыпленка. Процедура была не из приятных: птицу полагалось разрезать пополам и приложить к пораженному месту еще живой. Я растянулась на полу, чтобы не запачкать простыней и не вызвать вопросов у прачек, развела в стороны ноги, поддернула юбки до талии и уже ничем не могла помочь Анджеле, державшей вырывающуюся птицу. Ей приходилось нелегко, тем более что она решила надеть перчатки с крагами для соколиной охоты, чтобы уберечь руки от царапин и клевков.

К тому же она не знала, как долго удерживать умирающую птицу прижатой к язве. Пока она не остынет, предположил Ферранте, который принес перчатки и сторожил перед дверью. Никому из придворных дам донны Лукреции мы не могли довериться, ведь мы с Анджелой считались любимицами, потому остальные нас презирали. А набожная Фидельма вообще сделала нас объектом своей враждебности, уверовав, будто это мы сбиваем мадонну с пути истинного и скорее всего виноваты в ее выкидыше, так как поощряли танцы и развлечения допоздна. Мы нашли компромисс. Анджела держала извивающийся, истекающий кровью комок плоти и перьев у моей болячки, пока он не замер, кровь перестала течь и было ясно, что птица сдохла. Тогда она швырнула ее в огонь, и я закашлялась от запаха жженых перьев, пока снимала грязные юбки и протирала ноги губкой.

– Могли бы заодно и бульон сварить, – сказала я.

– Клянусь, в жизни не дотронусь ни до одного блюда из птицы. – Анджела облила тушку водой для умывания в попытке прибить едкий дым, но сделала только хуже.

– Ну вот, теперь от нас будет нести потрохами. Придется тебе одолжить мне свои духи.

– Только если ты дашь мне поносить свои рубины. Джулио говорит, они подчеркивают цвет моих волос.

В тот вечер играли новую пьесу Эрколе Строцци, и мадонна пригласила автора на ужин до начала представления. Несмотря на покалеченную ногу и плешь, которая подчеркивала его носатость и выпученные глаза, делая похожим на большого хорька, мы все обожали Строцци. Он нас смешил. Подруга мадонны, Барбара Торелли, любила порассуждать об эротической силе смеха, а она кое-что в этом понимала, раз спала со Строцци. Об этой тайне знали все.