Пляска дервиша (сборник) - Михаил Березин

– Товарищи! Спокойствие, товарищи!

Видимо, позабыв, где находится.

Голдблюм взял у него с подноса бокал шампанского и выпил залпом. Ицык зааплодировал.

Потом мы ушли. У дверей была навалена куча каталогов, чисто машинально я захватил с собой пару штук.

На базе суммарного отрицательного результата прошедших дней, который, как говорится, – тоже результат, можно было выдвинуть три версии:

1) это все же компьютер, а кто-то захотел подшутить и перенес компьютерные рисунки на стены;

2) если это тем не менее человек, то он сознательно стремится сохранить инкогнито. Тогда разыскать его практически невозможно. А если бы и удалось разыскать, вряд ли бы получилось наладить сотрудничество;

3) если не 1-е и не 2-е, то с человеком стряслась беда: он уже на кладбище, в морге, или в лучшем случае – в реанимации.

Я решил сосредоточить поиски в этом направлении (прочесать реанимации, да и вообще больницы) и одновременно опубликовать объявление в крупнейших газетах мира.

Об этом и беседовал с Троллем в своем номере гостиницы «Шератон», когда раздался пронзительный крик Малышки. Мы оба в недоумении уставились на нее.

Малышка разглядывала принесенные мною из галереи Веньковецкого рекламные каталоги.

– Вот! – воскликнула она и ткнула в каталог пальцем.

Я принял его у нее из рук. Картина, послужившая поводом для подобных волнений, называлась «Портрет инженера Ерофеева». Инженер был нарисован почему-то в тельняшке, лицо – деформировано, на руке – татуировка с циркулем, транспортиром и линейкой. Ничего необычного. Я посмотрел на Малышку строгим, требующим объяснений взглядом.

– Пришла беда, откуда не ждали! – выпалила она.

– Не понял.

– Эта картина пронизана той же мыслью, что и те, которые нарисованы в метро. Пришла беда, откуда не ждали!

Тролль захохотал.

– Ты уверена? – озадачено поинтересовался я. – Это ведь вполне фигуративная живопись. Вполне конкретный инженер Ерофеев, хоть и с деформированной головой.

– А мысль точно та же, – настаивала Малышка.

– Но, может быть, это случайное совпадение?

– Возможно. Это уже тебе решать.

– М-да…

Автором картины значился некто Сергей Черемухин, 36-ти лет. Никакой другой информации о нем в каталоге обнаружить не удалось.

– Что ж, схожу к Веньковецкому, – пробормотал я. – Занятно, весьма занятно.

Тролль, который продолжал усиленно хохотать, взявшись за бока, неожиданно замолчал и встревожено посмотрел на меня.

– Что ты собираешься делать?

– Я ведь только что сказал: схожу к Веньковецкому.

– По поводу этого Сергея Черемухина?

– Да.

– Но это ведь совершеннейший абсурд! Какой-то Сергей Черемухин! Не может быть у гения такой фамилии! Да и вообще…

– А какая может быть?

– Ну… Моцарт, к примеру. Гоген, Байрон… Толстой, на худой конец…

– С тобой все ясно. – проговорил я. – Посиди дома, отдохни…

– Но ведь мы собирались прошвырнуться по реанимациям, – в отчаянии закричал Тролль.

– Вот и прошвырнись.

– Я не могу! Я же – призрак.

Ей-богу, мне было его жаль. Однако ревность, как известно, чувство неконструктивное.

Веньковецкого в галерее я не застал. Как мне сообщила чрезвычайно худая особа лет восемнадцати-двадцати, восседавшая посреди зала, у того был «отходняк после вернисажа». Она взглянула в протянутый мною каталог и ответила, что некий Сергей Черемухин действительно приносил им эту картину, но она в итоге не выставлялась и была возвращена владельцу дней десять спустя. Покопавшись в одной из служебных книг, она даже смогла сообщить его адрес. Квартира находилась в Кройцберге.

Я позвонил Маевской. Она тут же сняла трубку.

– Привет, – бодро произнес я. – Послушай, ты не знаешь художника по фамилии Черемухин?

– Как фамилия? Мухин?

– Нет, Черемухин. Че-ре-му-хин, – повторил я по слогам.

– Черемухина не знаю, даже не слышала никогда. А Мухин действительно был. Только умер несколько лет назад. Если хочешь, могу узнать поточнее.

– Нет, спасибо, про Мухина не надо. К тебе сегодня можно?

– Сегодня нельзя, я тружусь. Гы-гы-гы… Ну что за вопрос?! Конечно можно! Кому-кому, а бывшему соседу по квартире…

– Спасибо…

– А Черемухина – нет такого. В природе не существует.

Следующий визит я нанес Голдблюму. Я застал его в чрезвычайно суматошном состоянии. Он носился по комнате, как угорелый, и что-то возбужденно говорил в свой диктофон.

Для разминки я протянул ему фотографию, взятую у Агаповой. Он мельком взглянул, скомкал ее в руке и бросил в мусорную корзину. «Сучий потрох», отметил я про себя.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался Голдблюм.

Я вздохнул и протянул ему каталог, раскрытый на «Инженере Ерофееве». Голдблюм от удивления даже разинул рот.

– Но ведь это же… это… совсем другое. Как тебе подобное даже в голову могло прийти?

– Посмотрите, пожалуйста, внимательнее, – взмолился я.

Он сел в кресло и уставился на портрет. Потом взял лупу и принялся изучать миллиметр за миллиметром.

– Или это – какое-то наваждение, или ты – дьявол, – взволнованно произнес он.

– Разрешите связаться с Черемухиным?

– Разумеется! – Он вновь забегал по комнате. – Мы сейчас вместе отправимся к нему. Адрес у тебя есть?

Я утвердительно кивнул.

Он включил диктофон и произнес:

– Машину к подъезду.

Потом спохватился и то же самое проговорил в телефонную трубку. Затем посмотрел на меня.

– Почему ты мне соврал, когда утверждал, что ничего не смыслишь в живописи?

– Я действительно совершенно не разбираюсь…

– Прекрати! Для того, чтобы провести параллель между работами в метро и этим портретом, нужно быть профессионалом высокого класса.

– Интуиция, – развел я руками. Не мог же я рассказать ему про Малышку и Тролля.

– Если это интуиция, то интуиция феноменальная!

– У хорошего сыщика и должна быть феноменальная интуиция. Между прочим, это качество развивается.

– Да? – Голдблюм нетерпеливо поглядывал в окно. Завидев свою машину, он тут же потянул меня вниз. – Пойдем, мне не терпится обнять его.

Кройцберг – район преимущественно турецкий. Здесь расположены турецкие банки, турецкие автозаправки, турецкие магазины. Возможно, и турецкие бани тоже. Черемухин обитал рядом с турецкой прачечной.

Роллс-ройс Голдблюма затормозил у ближайшей подворотни, на фоне которой выглядел чрезвычайно экзотически. Шофер остался в машине, а мы с Голдблюмом совершили восхождение на седьмой этаж, поскольку лифт в доме отсутствовал. Голдблюм беспрерывно потирал руки, тяжело пыхтел и восклицал:

– Наконец-то!

Я с ним мысленно согласился, когда мы – наконец-то! – остановились у обшарпанной двери.

Открыл нам лысеющий мужчина в старом лиловом халате и шлепанцах на босу ногу. В процессе того, как он шел по коридору, открывал замок и выглядывал на лестничную площадку, он беспрерывно кашлял. Кашель продолжал душить его, не оставляя ни на минуту. Он бессильно повис на входной двери, а его тело продолжало содрогаться. Наконец, он замолк и уставился на нас.

– Черемухин? – поинтересовался я, ткнув в него пальцем.

Он утвердительно кивнул. В ответ Голдблюм издал восторженный рев и обхватил его руками. Черемухин как раз вновь принимался за кашель. Единственное, что он успел сделать, это испугаться, после чего, проявив полную неспособность выдержать на себе тушу Голдблюма, завалился внутрь квартиры, увлекая босса за собой. Я вошел следом и захлопнул за собой дверь.

Черемухин кашлял еще несколько минут. При этом на лице его был нарисован панических страх. Голдблюм давно уже, поднялся, а Черемухин все извивался на полу. Я заметил, что при этом он постепенно, на манер удава, приближается к тумбочке с обувью, а когда маневр удался, рука его юркнула в резиновый сапог. И что бы, вы думали, извлек он оттуда? Газовый баллончик!

Я достал из кармана свой пугач и повертел его на пальце. Черемухин в ужасе выпустил из рук баллончик и завыл. Потом вновь принялся кашлять.

Я с трудом поднял его на ноги, сопроводил в комнату и позволил рухнуть в кресло.

– Поздравляю, – воскликнул Голдблюм, появляясь в комнате вслед за нами. – Отныне вы – миллионер! Мультимиллионер!

Бедняга испугался еще больше и вжался в кресло.

– Откуда этот кашель?! – продолжал Голдблюм. – Чем вы питаетесь? Это не дело, мамочка моя.

– Вы врач? – тихо проговорил Черемухин без особой уверенности. Видимо его сбили с толку слова «мамочка моя». Он даже перестал кашлять. Затем перевел взгляд на меня, и проблеск надежды в его глазах потух. Поскольку держал я в руках отнюдь не стетоскоп.

– Спрячь пушку, – приказал мне Голдблюм, и я повиновался.

– Почему вы не отзывались на объявления? – с отеческой укоризной обратился он к Черемухину. – Если бы не феноменальная интуиция Крайского…