Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы - Маруся Климова

Говорят, физики, занимающиеся изучением элементарных частиц, уже давно поняли, что, вторгаясь в столь хрупкий и нестабильный мир, следует учитывать искажение, которое вносят в него их инструменты исследования. А вот в гуманитарных областях, где культурологи, искусствоведы и критики вроде бы имеют дело с не менее эфемерными и ускользающими смыслами, о подобных «искажениях» почему-то никто не задумывается.

Если бы у меня как у члена Союза кинематографистов не было возможности посещать Дом кино бесплатно, мое восприятие многих фильмов, скорее всего, было бы куда менее благодушным. Ибо главная цель современного искусства заключается в том, чтобы опустить его потребителей на бабки.

А не заплатив за билет, ты из потенциальной жертвы превращаешься в стороннюю наблюдательницу, которая может позволить себе быть чуточку снисходительнее. То же самое, кстати, можно сказать и о литературных критиках, получающих книги для прочтения непосредственно от издателей.

Никогда не стоит забывать, что критик, высказывающий свое мнение о произведениях искусства, – это человек, не заплативший за входной билет или книгу. Большинство суждений об искусстве должно быть серьезно подкорректировано.

Порой, правда, приходится сталкиваться с искажениями, существенно отклоняющимися от среднестатистических. Так, я заметила, что многие критики, высказывающие вполне здравые суждения об иностранных книгах и фильмах, вдруг начинают выдавать какие-то совершенно дикие и невероятные оценки, как только речь заходит о произведениях отечественных авторов. Подобные явления в строгой науке принято считать аномальными: в некоторых районах земной поверхности с повышенной магнитной активностью показания приборов и счетчиков тоже часто зашкаливают. Однако границы этих областей, как правило, достаточно хорошо известны, поэтому тут просто должны действовать специальные коэффициенты.

Разница между органической и неорганической природой сильно преувеличена, более того, она постепенно стирается. Сегодня многие уже любят свою машину ничуть не меньше, чем крестьяне – коня, и относятся к ней практически, как к живой. Поздравления, рассылаемые роботами от лица операторов мобильной связи, тоже, по сути, ничем не отличаются от аналогичных посланий друзей и родственников, а в перспективе общение с компьютером, умеющим распознавать человеческий голос, и вовсе будет способно приносить людям удовлетворение, вполне сопоставимое с тем, какое они сейчас получают от контакта друг с другом. Кроме того, диалог с роботом не вызывает сомнений в искренности или же способности собеседника глубоко вникать в сказанное, то есть не отягощен лишними иллюзиями и, в определенном смысле, является более реальным. И, наконец, ежедневное созерцание на экране монитора виртуальных образов давно умерших или даже никогда не существовавших личностей наглядно демонстрирует современному человеку все преимущества искусственных носителей для его собственного «я».

Таким образом, продвигаясь в этом направлении, люди со временем неизбежно должны прийти к окончательному неразличению «живого» и «мертвого». А это, в свою очередь, будет означать, что человечество достигло состояния постиндустриальной коллективной нирваны.

Порнография в прямом смысле этого слова, пожалуй, наиболее безобидна. Гораздо хуже, когда кто-нибудь с чрезмерной жадностью глотает пищу. Суть та же, а зрелище куда менее заразительное, так что и запрещать не надо. То же самое – когда слишком откровенно говорят вслух о своих вкусах, интеллектуальных предпочтениях или же религиозных убеждениях. Вообще, одеться и хоть как-то прикрыть свои чувства и мысли гораздо труднее, чем многие думают. Причем, это такой дефект, такая неспособность или даже такая болезнь, которые совсем не вызывают сочувствия.

Что касается традиционной порнографии, то ни в чем так не проявляется косность и инертность мышления современных коммунистов, как в их солидаризации с призывами запретить или же максимально ограничить ее распространение. Не стоит забывать, что это во времена родоначальников марксизма, идеалам которых они, видимо, следуют, книги и журналы были привилегией более-менее состоятельных граждан, а в наши дни подобные запреты коснутся исключительно малоимущих. Ведь стоит убрать чересчур откровенные обложки и плакаты с витрин, как бездомные лишатся едва ли не единственной радости в жизни: видеть то, что им практически недоступно ни в каком другом качестве. И это не может не огорчать.

Не так давно случайно наблюдала в новостях, как губернатор одной из западных российских провинций предлагал местному парламенту запретить распространение эротических журналов через газетные киоски. Вот его как раз понять можно. Для этого достаточно было взглянуть на его лицо, которое с трудом влезало в экран телевизора. А коммунисты просто не ведают, что творят. Несчастные!

Так и не поняла до сих пор, почему практически все философы, которых я когда-либо встречала, отличались какой-то нечеловеческой, просто чудовищной, тупостью. Может быть, их мозг перегружен решением вселенских проблем и поэтому не в состоянии нормально развиваться?

А с другой стороны, грузчики, например, наоборот, бывают неплохо физически развиты. Парадокс, короче.

Интересно, кого все-таки в этом мире больше: друзей Бродского или же учеников Лотмана? Помню, много лет тому назад, встретившись с энным по счету другом Бродского, я вдруг поймала себя на мысли, что уже, вероятно, никогда не смогу заставить себя открыть книгу этого поэта. И дело даже не в том, что его очередной друг оказался таким уж патологическим мудаком, хотя, скорее всего, он именно им и был, а просто иметь такое количество друзей – это как-то даже неприлично, причем не только поэту, а даже самому жизнерадостному и общительному обывателю.

Что касается учеников Лотмана, то тут дело не только в их количестве, хотя и оно слегка зашкаливает. В конце концов, университетские аудитории вмещают в себя достаточно много мест. Однако все ученики Лотмана, которых я когда-либо видела, были отмечены печатью какого-то в высшей степени специфического и уникального идиотизма. Поневоле начинаешь думать, что именно эта черта была главной и в личности их учителя.

Сколько раз, когда что-либо особенно близкое и дорогое мне входило в моду, у меня было ощущение, будто меня обокрали. И в самом деле, это не так легко пережить. Тем не менее модная вещь, действительно, больше не принадлежит отдельному человеку, а как бы переходит в общественное достояние. Поэтому по-настоящему одеться – в прямом и переносном смысле – может только тот, кто одевается по моде. Все остальные слишком обнажены, так как не способны спрятать от посторонних глаз свои индивидуальные пристрастия, социальное положение и уровень доходов. И, между прочим, если кто-то не в состоянии скрыть свой ум, это тоже выглядит крайне неприлично. Иногда, правда, все это смотрится довольно трогательно.

В новостях промелькнула информация, что по результатам какого-то там очередного опроса американцы были названы самой невоспитанной нацией. В связи с чем я вспомнила, как мои знакомые, посетив далеко не самый дешевый ресторан в Нью-Йорке, получили порцию мяса без ножей и по бутылке пива без стаканов. А после того, как они попросили стаканы и ножи, официант не мог скрыть своего совершенно искреннего изумления. Так вот, на мой взгляд, этот случай как раз ясно показывает, что в Америке уже давно существует своя самобытная культура, и возмущаться или иронизировать по ее поводу – это все равно, что недоумевать, почему на Востоке принято сидеть на полу и есть палочками. А в каком-то смысле, и хуже. Гораздо хуже!

То же самое можно сказать и о литературе. Некоторые книги, которые многим людям, считающим себя чрезвычайно начитанными и утонченными, кажутся совсем грубыми и простыми, в действительности далеко не так просты.

В последнее время мне довольно много приходится работать. Работать и отказывать себе буквально во всем. Порой я сама себе начинаю напоминать какого-то безумного фанатичного аскета. Проблема только в том, что я не вижу никаких перспектив для подобного рода существования, поскольку не рассчитываю угодить в рай, в который просто не верю. Хотя слово «верю» тут не очень подходит. Правильнее было бы сказать: я очень надеюсь, что никакого рая нет. Так как нисколько не сомневаюсь, что если бы загробный мир существовал, то он был бы устроен столь же просто, как и посюсторонний. А это значит, что кюре, отказавшийся отпевать Селина, обязательно должен получить поощрение от начальника, только на сей раз сидящего на небесах. Все, конечно, может быть. Однако будем надеяться, что никакого рая нет.