Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы - Маруся Климова

Тем временем складывается впечатление, что человечество, оттянувшись в прошлом веке на полную катушку, всерьез вознамерилось в веке наступившем заняться именно «исправлением всех минусов на плюсики», то есть воспроизводством чего-то замечательного и исключительно положительного. И все для того, чтобы, ясное дело, уравновесить прошлое. Боюсь, однако, если вспомнить недавнее прошлое, что ста лет на это явно не хватит. Хорошо еще, что «в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе»!

Вспомнила еще одну забавную историю о том, как можно обойти цензуру, временно поменяв местами прописные и строчные буквы, как это сделал в свое время Блок в «Стихах к Прекрасной Даме».

В конце 80-х мне с отцом срочно пришлось отправиться в Шепетовку, где жила моя бабушка, которая тогда сломала себе бедро и нуждалась в уходе. Отец тоже уже был болен и плохо себя чувствовал, все время задыхался от кашля и с трудом вел машину. Добирались чуть ли не целую неделю, так как все время приходилось останавливаться. Но, к счастью, все-таки дотянули. На следующий день я пошла на почту, чтобы отправить домой в Ленинград телеграмму: «доехали хреново целую». Знаки препинания и предлоги я не ставила, поскольку каждый знак стоил лишних три копейки. Баба в окошке вытаращила на меня глаза: «Куда-куда? В Хреново?» «Ну да, в Хреново. Куда же еще!» В итоге телеграмма дошла в первозданном виде.

В основе всего лежит нечто абсолютно простое и банальное. Хочешь овладеть иностранным языком – учи слова. Чтобы научиться печатать, надо просто побольше набирать текстов, а чтобы похудеть – поменьше есть. А разнообразные замысловатые методики созданы исключительно для того, чтобы помочь человеку сделать самый первый шаг, вовлечь его в процесс, как говорится. Ну и отчасти, естественно, чтобы опустить его на бабки. Вот так и вся эта культура с ее гениями и прочими демоническими личностями с годами куда-то незаметно улетучивается, и ты остаешься с чем-то предельно простым и неинтересным. Наедине с природой, можно сказать. Культура тоже нужна, только чтобы завлечь.

Девяносто процентов способностей заложено в человека от рождения. Даже такой общепризнанный гений, как Блок, – прежде всего, немец, бережно сохранявший и систематизировавший свои черновики, с едва различимыми чертами индивидуального стиля. На бытовом уровне, думаю, эти индивидуальные особенности и вовсе были незаметны. А что же говорить об остальных?! В этом отношении люди вообще очень мало отличаются от собак, которые тоже уже рождаются охотничьими или сторожевыми. Первые и в городе будут рыть носом асфальт…

Сколько бы ни рассуждали философы о кризисе той или иной идеи, а политики, наоборот, ее ни насаждали, судьба всех идей решается на бытовом уровне. Не стоит забывать, что политикам нужно, чтобы люди на них работали, а философы больше всего озабочены защитой диссертаций. И в результате вся эта путаница обрушивается на головы простых граждан и сбивает их с толку. Даже не представляю, как быть с теми, кто считает себя умнее, чем является в действительности! По-моему, таких сейчас явное большинство. Как с ними разговаривать? Или как вести себя на работе? Хотя вроде бы эта гуманистическая точка зрения, что человек непомерно широк и глубок, сформировалась во времена рабства, царизма, феодализма, деспотизма и тоталитаризма. Уже сами эпитеты, характеризующие все эти «мрачные эпохи», указывают, что окружающий мир был тогда чересчур «тесен» для человека, – вот и создавалось впечатление, будто человек гораздо «шире», лучше, способнее, умнее, чем ему позволяют условия его существования. Однако в действительности это был не более чем оптический обман, когда индивидуум не мог до конца понять истинных масштабов своей личности, поскольку вынужден был постоянно глядеться в кривое зеркало, в котором все искажалось. Достаточно хотя бы вспомнить советские фильмы. Сегодня уже и не верится, что всего двадцать лет назад вокруг было столько прекрасных актеров, которым порой за всю жизнь так и не довелось сыграть ни одной главной роли, зато в каком-нибудь жалком эпизоде они так блистали, так выкладывались, что невольно думалось: «Покрасить бы его черной краской, дать роль Отелло, вот бы он себя показал!» Без особого преувеличения можно сказать, что так называемые «застойные» времена были эпохой блистательных исполнителей в весьма посредственных и даже откровенно слабых фильмах, поставленных не слишком одаренными режиссерами. И куда подевались сегодня все эти выдающиеся лицедеи? Выродились как класс? Возможно, что кто-то из них и вправду был не лишен способностей и не сумел до конца раскрыться, однако, скорее всего, это не совсем так. Просто кино, как ни один другой вид искусства, как раз и являлось тем самым кривым зеркалом, глядя в которое зритель проникался глубочайшим сочувствием к любому жесту, многозначительно нахмуренным бровям и даже к простому молчанию актера, загнанного волей кинематографического начальства в «тесный» трехминутный эпизод, усматривая в его положении глубокое сходство с собственной судьбой. Вот в этом созвучии судеб маленьких исполнителей, находящихся в постоянном конфликте с начальником-режиссером, и кроется разгадка этой «великой иллюзии». Но, наверное, я не совсем точно выразилась, говоря, что сегодня полностью исчезли выдающиеся актеры. Правильнее все-таки было бы сказать, что в наши дни полностью исчезли плохие фильмы с хорошими актерами. Я, во всяком случае, ни одного такого за последние пятнадцать лет не видела. Чем ужаснее фильм, бездарнее сценарий, тем хуже в нем играют актеры. Никаких следов былого противоречия – полная гармония! Сейчас наступило время корпоративных вечеринок и всеобщего веселья. Каждый что хочет, то и делает. Даже жители сельской местности получили возможность реализоваться через свободное волеизъявление. Поэтому я и считаю, что весь этот гуманизм – иллюзия, доставшаяся современным людям в наследство из тяжелого прошлого. Лично я уже давно никому не сочувствую.

Смерть поэта – это как долго ожидавшийся, но все равно неожиданно вступивший в силу сухой закон. Одни в шоке, а другим – без разницы. Тем, кто и так не пил. Все справедливо: те, кто раньше отказывали себе в удовольствии, теперь заслужили право не волноваться

По моим наблюдениям, в каждом женском романе или там сериале присутствует так называемый «любовный треугольник»: он, она и некто третий. «Третьим» обычно является муж или жена одного из влюбленной пары, которого те достают своей внезапно нахлынувшей страстью, причем не просто достают, а, как правило, наиболее изощренным способом. Например: «Ах, дорогой, ты такой хороший, у нас дети, но я ничего не могу с собой поделать – я люблю другого!» В сериалах этот процесс, ко всему прочему, еще растягивается на множество серий. Ну что тут скажешь? Любовь – вещь не материальная, ее нельзя потрогать руками, и подвергнуть сомнению поэтому тоже крайне сложно. Короче, умом ее не понять, приходится в нее верить.

Раньше я думала, что присутствие такого треугольника в романах определяется законами жанра, которым учат их создателей где-нибудь в Литинституте. Но с годами пришла к выводу, что жанр тут, в общем-то, ни при чем, и подобное распределение ролей предопределено особенностями человеческой психики, главной из которых, конечно же, является желание достать ближнего. Более того, не только в романе, но и в жизни никакая любовь просто невозможна без присутствия где-нибудь поблизости этого третьего, которому можно было бы своим возвышенным чувством основательно досадить. В частности, в юности такая роль часто отводится родителям, и это, можно сказать, еще самый безобидный вариант. Уберите объект тайного садирования, и вся любовь сразу же улетучится. Таким образом, путем несложных логических манипуляций мы вплотную приблизились к разгадке смысла и сущности любви.

Примерно то же самое можно сказать и обо всех мировых религиях. Стоит обратить внимание на то, с какой страстью, упоением, я бы даже сказала, тайным сладострастием, все так называемые истинно верующие неизменно обличают варваров, язычников, неверных, отступников, распинателей Бога и прочих аморальных извращенцев. Обычные добрые дела, помощь бедным и несчастным вдохновляют их куда меньше. Хотя именно те, вроде бы, и являются главным объектом их внимания. А если вдруг попробовать разрушить этот «религиозный треугольник» и убрать из него «третьего», на которого направлен гнев верующих, то их религиозный пыл, скорее всего, совсем угаснет, а все эти несчастные и убогие существа и вовсе перестанут кого-либо интересовать. Ничего удивительного. Религиозные теоретики и сами признают, что Бог – это и есть Любовь.

Телевизор на даче, как книга в туалете – неиссякаемый кладезь мудрости. Известный артист в рекламном анонсе навязчиво сочувствует тем, у кого мало друзей. Между тем с людьми, как с едой: больше всего вокруг такой, которую есть практически невозможно, даже если очень голоден. Я знала нескольких человек, окруженных толпой знакомых, и все они отличались воистину чудовищной всеядностью. Чудес ведь не бывает. Тогда зачем публично признаваться в том, что ты готов есть дерьмо? Несчастный человек, короче. Я ему сочувствую.