Ричард Длинные Руки – рауграф - Гай Орловский

– Вы как-то заявили по прибытии, что вам явился светлый ангел.

– Да, – ответил я. – Он мне действительно явился.

Отец Габриэль с торжеством перевел взгляд с меня на кардинала:

– Ваше высокопреосвященство, какие еще могут быть доказательства непомерной гордыни этого человека?

Отец Раймон взглянул на меня с сочувствием, но промолчал, а кардинал проговорил снисходительно:

– В появление ангела я могу еще поверить… Но никто не может точно сказать, на чьей он стороне. Простой народ в своей дикости полагает, что свергнутые ангелы сразу потемнели, но это не так, как вы понимаете. Они потемнели в душах своих, еще когда задумали восстать против Господа, но с виду оставались все такими же светлыми, сияющими и сверкающими. Как остаются и сейчас.

Отец Габриэль сказал, разжевывая мне умности кардинала:

– Потому вы не в состоянии сказать точно, от Господа был тот ангел или от Сатаны.

– Могу, – возразил я. – Ангел Тьмы не станет славить имя Иисуса и не скажет, что Господь был прав.

Кардинал заметил:

– Тогда какой смысл в явлениях таких ангелов, если не скажут ничего нового?

Я покачал головой:

– Простите, ваше высокопреосвященство, но человек слаб, все мы нуждаемся в поощрениях. Пусть ангел просто похвалит, это уже немало. У человека из ничего прибывает сил и рвения.

Он поморщился:

– Однако я посоветовал бы вам впредь не… видеть во сне ангелов с посланиями. Лучше спите спокойно и крепко. Такие спорные видения оставьте духовным лицам.

– Хорошо, – ответил я покорно. – Не осмелюсь даже напоминать вашему преосвященству, что я, будучи паладином, тоже в какой-то мере духовное лицо. Однако вам виднее. Слушаю и повинуюсь святой Церкви. Что-то еще?

– Только один вопрос, – сказал кардинал. – Вы направляете войска в Брабант…

– …чтобы вторгнуться в Гандерсгейм, – добавил я. – И привести ту страну, погрязшую в грехах, в лоно святой, а местами и святейшей Церкви!

– Но есть ли в ваших войсках священники? – спросил он. – Что-то я о них не слышал. Кто вашим воинам разъясняет, за что они, возможно, отдадут вскоре жизни?

Я вздохнул, вот оно, начинается, сказал как можно более убедительно:

– Человек готов умереть за идею… но только при условии, что видит ее не слишком ясно!

Кардинал нахмурился:

– Что-то вы не то говорите.

– Идея не должна быть слишком конкретной, – сказал я убежденно. – В ней должна оставаться недоговоренность, расплывчатость! Она должна быть парящей высоко против солнца дивной синей птицей, иначе потеряется все очарование!

Он надолго задумался, но на лице осталось все то же неприязненное выражение.

– Хорошо, – сказал он, – на сегодня все. Идите, сэр Ричард.

Я поклонился со всем смирением:

– Счастливых снов, ваше высокопреосвященство.

Отец Габриэль не преминул сказать мне в спину со скрытым вызовом:

– Но завтра вызовем снова.

Глава 5

Я вышел в ночь из их домика злой и униженный. Эта сволочь последними словами ухитрилась еще больше испортить настроение. Сперва я даже обрадовался, разговор на этот раз получился совсем даже спокойный, без обвинений, в прошлый раз было куда хуже, а этот гад: ишь, вызовут! И кого? Меня, всесильного майордома, который самого короля загнал в чертову нору и заставил там трястись за свою шкуру!

Над головой темное небо с яркими звездами, но воздух чересчур переполнен вязкими и приторно-сладкими ароматами, душно и противно, на верхних веточках застыли сказочно яркие бабочки, по-южному огромные, непристойно цветные, цветы закрыли чашечки и свесили головки в ожидании утра. Некоторые выглядят настолько тяжелыми, что там внутри наверняка уснул толстый шмель или бронированный, как сэр Растер, майский жук.

Телохранители, намерившиеся было следовать за мной в мои покои, переглянулись и двинулись следом, когда я миновал парадный вход и вышел из сада.

Отец Дитрих все еще в соборе, кроме спевки набранного хора там идут отделочные работы, не останавливаясь и ночью, лучшие художники рисуют на своде и стенах сцены из Библии, ангелов и святых. В прошлый раз некто из местных гениев пытался изобразить и самого Господа в виде могучего величественного старца с седой бородой и мудрым взором, но отец Дитрих вовремя пресек, резко объяснив, что Господь везде и всюду, у него нет образа, и потому изображать его запрещено.

Я вовремя прикусил язык, что Микеланджело, или как его там, изображал, но то было время ересей, а здесь, слава Господу, все еще чисто и серьезно.

– Отец Дитрих, – сказал я, – не знаю, в самом ли деле вы рады гостям из Ватикана, хотя, на мой взгляд, проверкам никто не бывает рад? Меня они уже достают! Или им послали кляузу, где меня изобразили чертом?

Он посмотрел настолько чистыми и почти детскими глазами, что я подумал невольно: а ведь именно дети легче всего отправят другого на костер, взрослый же всегда найдет оправдание, ведь сам грешен…

– Сын мой, конечно же, кляузы отправляют! Для тебя это новость?

Я вздохнул:

– Да понимаю, только верить не хочется. Мне кажется, они все меня просто ненавидят. А это скажется на их объективности. Как вы сами их оцениваете?

Он подумал, ответил осторожно:

– Кардинал Эрнесто Мадзини обладает необыкновенными познаниями и умением их применить. У него живой, деятельный и ясный ум, он хитер, как сто тысяч лис, гибок во мнениях, обладает необыкновенной трудоспособностью, редким даром приспособления и неутомимой энергией.

Я пробормотал озадаченно:

– Ого, это немало…

– А еще, – добавил он со вздохом, – он обладает помимо всего необыкновенным властолюбием.

Я покачал головой:

– Может быть, такого не стоило допускать до кардинальской мантии?

– Почему?

– До папской слишком близко, – пояснил я. – Рукой подать.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Плохо, когда властолюбием обладает человек грубый или тщеславный. Но кардинал Мадзини – преданный воин Церкви.

– Хорошо, – сказал я, – а прелат Габриэль?

Он ответил немедленно и без колебаний:

– Работник.

Я удивился:

– И все?

Он кивнул:

– Практически. Он обожает работу, он рожден и создан для нее. Он сам не знает пределов своего трудолюбия, потому что может заниматься чем-то сутками, забывая о еде, но его работоспособность не падает, а ум остается таким же свежим и ясным. Словом, звезд с неба не хватает, на самостоятельную работу неспособен, но как исполнитель… ему нет равных.

Я вздохнул:

– Завидую. Мне бы таких. Ну а третий, отец Раймон, – схоласт и начетчик, это я сам понял. Помнит наизусть не только всю Библию, но и все постановления Ватикана с момента основания святым Петром Церкви. И никогда ни на шаг не отходит от писаных правил. А кого заподозрит в вольном толковании, того сам потащит на костер.