Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

стали сниться кошмары, она писалась в постель и твердила, что младенец Иисус тоже умер и в этом году не принесет ей подарков. Патриция решила, что отведет ее на улицу Руджеро Сеттимо, покажет ей витрины магазинов и убедит выбрать подарок, потому что младенец Иисус точно жив.

– Куплю ей мелки, которые она так хочет. Потратим меньше на рождественский ужин, – решила сестра.

Лавиния знала, что Пеппино уже подарил Маринелле восковые мелки – втайне от жены, французской марки, пятьдесят цветов, пахнут, как церковные свечи. А рождественский ужин приготовить некому, кроме них с бабушкой. Но у Лавинии не было сил взваливать на себя еще и эти заботы. Лучше пусть Патриция и дальше верит, что у нее все под контролем. Но именно благодаря этой вере ее сестра каким-то образом устроила празднование Рождества в 1971 году. Пока Лавиния дежурила в больнице у постели Розы, все остальные посетили мессу, а Патриция приготовила пасту аль форно[33]. Дяди сидели за одним столом с Санти Маравильей – снова, спустя столько лет, – и казалось, что день проходит спокойно. Патриция даже принесла в больницу тарелку со всякой всячиной – для Лавинии и для бабушки, если той станет лучше. Но Лавиния, попробовав пасту, решила, что мамушку от такой стряпни хватит второй инфаркт, и не стала ее угощать. Вместо этого она показала Розе рисунок, который передала Маринелла: дом в горах, раскрашенный французскими восковыми мелками Пеппино. Ей удалось заставить бабушку улыбнуться. Перед тем как пришли люди в белых халатах, Роза подозвала Лавинию к себе и в тысячный раз повторила:

– Ты ездила туда? Нашла Себастьяно Кваранту?

Чтобы отправиться в Сан-Квирино, Лавиния дождалась новогодних праздников и обратилась за помощью к Пеппино. По ее разумению, только он мог ей помочь: отчасти потому, что когда-то жил в Сан-Квирино, но прежде всего потому, что не посчитал ее сумасшедшей, когда она попросила съездить с ней в знаменитый военный госпиталь, чтобы раз и навсегда успокоить бабушку. Лавиния хотела сохранить эту поездку в тайне, и для Пеппино так было лучше: иначе ему пришлось бы придумывать, как объяснить Лючетте Сангрегорио, почему он отпросился с работы и отправился гулять с Лавинией. Пеппино остановил свой «Фиат-124» напротив таблички «Продается» в окне лавки; Лавиния ждала его, закутавшись в свое синее пальто. Дорога до Сан-Квирино заняла полтора часа. Пеппино не бывал там с юности, когда работал мальчиком на побегушках в Палате труда, и теперь ему казалось, что кто-то взял и передвинул стрелки башенных часов на площади Делла Бадиа вперед не на десятилетие, а на целых два века. На площадь, имевшую форму ракушки, давили выросшие вокруг коричневые многоэтажки. Повсюду сновали автомобили и мотоциклы. Пеппино думал, что ему придется сбежать в долину, чтобы оказаться в городе, а в итоге город сам пришел в горные деревеньки. Из всех баров на площади Делла Бадиа он едва помнил один, который раньше служил одновременно почтой, бакалеей и табачной лавкой; теперь там было четыре закусочных, и над каждой светилась вывеска «Кока-Колы». Пеппино обнаружил, что думает о своем старом друге Этторе Бонфильо, которого убили выстрелами в спину за коммунистические идеи; как знать, понравилось бы ему то, во что превратилась страна. Пеппино все еще торчал на площади, озираясь, когда Лавиния окликнула его:

– Пеппи, что стоишь, как заколдованный? Пошли!

Госпиталь Сан-Квирино представлял собой тесное, очень сырое здание из туфа. Ряд кривых табличек, помимо прочего, указывал путь к кабинетам администрации. На входе в центральный коридор их остановил карабинер. Лавиния испугалась плесени, людей в белых халатах и костылей, на которые опирались пациенты без ног, без рук, закованные в тяжелый гипс или обмотанные бинтами. Она уже пожалела о своей глупой затее приехать в Сан-Квирино.

Карабинер рассмеялся, когда Пеппино сказал, что им нужно встретиться с главным врачом больницы, чтобы расспросить о пациенте, который лежал здесь много лет назад, во время войны.

Они что, сумасшедшие, что ли, явились ни с того ни с сего, без предварительной записи, и требуют главного врача? Сан-Квирино уже много лет не военный госпиталь, сюда приходят лечиться обычные люди, и нельзя бегать по отделениям просто так. А насчет главного врача – он занят. Всегда.

– Будьте добры, скажите ему, что мы подождем, пока у него не появится свободное время. – Пеппино попытался ответить на грубость военного вежливо, но безуспешно.

– Просто так он вас не примет. Нужна веская причина, а у вас ее нет. А теперь уходите. Прочь. Пошли. Вон!

Карабинер уже положил руки на плечи Пеппино, толкая и дергая его, и Лавиния поняла, что, как всегда, просить – худший способ добиться своего. Вдоль стен стояли стулья. Она устроилась поудобнее на одном из них и положила ногу на ногу.

– Скажите главному врачу, что у нас нет других дел. Мы подождем, пока он освободится. Подумайте, что лучше: держать нас здесь весь день или дать нам поговорить с ним, чтобы мы ушли.

Пеппино надеялся, что Лавиния не собирается провести в Сан-Квирино весь день, ведь ему нужно было вернуться домой к четырем, иначе будут неприятности. К счастью, карабинер проявил благоразумие и решил привести кого-нибудь, кто сможет решить проблему. Пришел не главный врач, а человек в галстуке под белым халатом и в очках. Его звали Эцио Бадаменто, он заведовал ортопедическим отделением, в котором они находились. Он любезно объяснил, что главврач не занимается такими вещами и что на их вопросы при всем желании нельзя ответить немедленно. Но больница наведет справки; если Лавиния оставит свой адрес, он сам ей напишет, как только узнает что-нибудь о человеке по имени Себастьяно Кваранта.

– Лави, это лучшее, на что мы можем здесь рассчитывать. Давай сделаем так и уйдем, – предложил ей Пеппино.

– Если через две недели от вас не будет вестей, я вернусь и прикую себя к стулу, – заявила Лавиния.

– Даю слово, синьорина, что сообщу вам хоть какую-то информацию.

Через десять дней Лавиния получила конверт кофейного цвета. Отправителем значился Эцио Бадаменто. Он сообщал, что ему удалось найти Себастьяно Кваранту, и уже одного этого хватило, чтобы Лавиния опустилась на стул. Ее дед пролежал в госпитале Сан-Квирино до марта 1945 года и умер от дифтерии. Когда война закончилась, удалось выяснить, что в Сан-Ремо-а-Кастеллаццо живет его вдова, с которой можно связаться; но к тому времени тело Себастьяно затерялось. В конце письма содержались точные указания, как добраться до общественного кладбища при госпитале. Эцио Бадаменто писал, что, если Лавиния пожелает, на кладбище за две тысячи триста лир можно установить крест в память об умершем. Затем он выражал ей свое почтение. Ниже стояла неразборчивая подпись. Вечером Лавиния показала письмо Розе и медленно прочитала его вслух, чтобы бабушка все поняла. Роза лежала неподвижно, прижавшись щекой к подушке, как будто ей возвещали волю Божью на горе Синай.

– Ты ведь не одна ездила в Сан-Квирино?

– Я ездила с Пеппино, не волнуйся.

– Я перестану волноваться, когда ты найдешь себе мужа. Не того, что женат на дочери главы инспекции безопасности дорожного движения, и не того, кого хотела твоя сестра.

Лавиния чуть не захлебнулась слюной. А еще говорят, что Роза сошла с ума и у нее галлюцинации.

– А теперь отдохни, бабушка.

– Не обращайся со мной как с дурой. Ты же видишь, в нашей семье женщины что надо.

Лавиния покраснела, будто ее отругали, как в детстве. Но бабушка уже не смотрела на нее.

– Я сделала то, что должна была сделать, Бастьяно.

Она уставилась в точку на стене перед собой и говорила уже не с Лавинией, а с Себастьяно Кварантой. И он слушал ее.

Роза так и не вышла из больницы.

Дядя Донато каждый день требовал, чтобы врачи дали ей умереть дома, но когда он заговаривал об этом с самой Розой, та отвечала:

– Это не мой дом, но и тот моим не был. Я оставила свой дом много лет назад. Какая разница, где родиться, какая разница, где умереть.

Прикованная к больничной койке,