Политология революции - Борис Кагарлицкий

Если советское общество конца 1980-х оказалось в тупике бюрократической централизации, то на Западе в те же годы проявилась как раз ограниченность и тупиковость социальных реформ социал-демократической эры. Неспособность левых сил предложить новые альтернативы означала неизбежный откат с уже занятых позиций. Два потока реакции на Востоке и на Западе слились.

На первых порах трансформация левоцентристских партий проходила сравнительно успешно. Социал-демократия могла опереться на исторический авторитет, накопленный многолетней борьбой за права рабочих. Она по-прежнему имела основания рассчитывать на лояльность масс, привыкших голосовать за «свою» партию. Наконец, мощная бюрократия, хорошо организованные парламентские фракции и немалые материальные ресурсы позволяли удерживать ситуацию под контролем даже там, где было заметно разочарование и недовольство. Точно таким же образом в России под брэндом Коммунистической партии Российской Федерации долгие годы могла функционировать националистически-консервативная организация, абсолютно враждебная не только левой идеологии, но и непосредственным интересам большинства трудящихся.

И все же подобное положение дел не может продолжаться бесконечно. Повсюду – от Германии до Бразилии и от Италии до России – наблюдался прогрессирующий развал традиционных левых партий, усиливавшийся по мере того, как возникали предпосылки для нового подъема левого движения. Другое дело, что кризис и распад старых структур происходил намного быстрее, нежели становление новых.

В конце XX века перед левыми во всех странах с новой остротой встает ранее, казалось, давно решенный вопрос об их «исторической миссии» и об их роли в обществе. Показательно, что дискуссия эта охватывает представителей общественных наук в самых разных странах – от России и Польши до Англии и Италии.

Глава V. Альтернативы?

Тобиас Абсе, политик левоцентристского блока в Италии, отмечает: значительная часть его сторонников «по-прежнему видит в нем носителя традиционных социальных реформ».[226] Легко догадаться, насколько разочарован оказался именно этот, лояльный и дисциплинированный левый избиратель, когда столкнулся с практикой «нового реализма». Политики «левого центра» не просто обманули и предали своего избирателя. Они унизили его, буквально «вытерли об него ноги». Такое не проходит бесследно. Неудачи левого правительства создали благоприятную среду для роста правого популизма, который в итоге и восторжествовал в лице правительства Сильвио Берлускони. Однако в Италии существовала и радикальная левая альтернатива в лице партии Rifondazione Communista. Наличие радикальной левой в Италии стало важным фактором политической мобилизации в условиях, когда сопротивление политике Берлускони сделалось основной задачей массового движения. В 2006 году массовое сопротивление, вдохновляемое неокоммунистическими идеями, оказало решающее воздействие на исход выборов. Правительство Берлускони пало.

Однако поражение правых в Италии отнюдь не свидетельствовало о конце правого популизма в Европе. И особенно сильно заметен был его рост в странах, где радикальной левой альтернативы не было или она была слаба.

В середине 1990-х крайне правые проявляли гораздо больше чувствительности к настроениям масс, чем умеренные левые или респектабельный правый центр. Показательно, что французский Национальный Фронт после массовых выступлений трудящихся в 1995 году резко сменил риторику. Вместо критики работников государственного сектора, представлявшихся в качестве «привилегированных функционеров», лидеры националистов стали говорить о справедливых требованиях трудящихся, начали даже создавать собственные профсоюзы, доказывая, что только они одни готовы серьезно защищать интересы французских трудящихся от глобализации.[227]

Нечто подобное происходило в Польше, где именно крайне правые, действуя через профсоюз «Солидарность», в 1997 году подняли знамя сопротивления программе рыночных реформ, проводившейся правительством бывших коммунистов. Союз Труда, критиковавший правительство слева, не имел такой массовой социальной базы и прочных позиций в профсоюзах, какие были у правых. «В программе Союза Труда заметна своего рода шизофрения: с одной стороны категорическая приверженность требованиям рынка – программа повторяет классические слова о том, что альтернативы не существует, а с другой – такая же приверженность социальным правам и правам профсоюзов», – отмечает лондонский журнал «Labour Focus on Eastern Europe». Несмотря на явный радикализм СТ по многим вопросам, постоянно возникала «неясность относительно его природы: либеральной или же социал-демократической».[228]

Колеблясь между стремлением противостоять неолиберальному курсу и готовностью защищать власть от нападок справа, Союз Труда в принципе не мог стать организующим центром для массового недовольства. Для более радикальной Социалистической партии (PPS) были характерны те же противоречия. Она так же боялась дестабилизировать «левую» посткоммунистическую власть, одновременно заявляя о верности «западным ценностям», стремлении присоединиться к НАТО и Европейскому Союзу, игнорируя вопрос о социальной природе этих структур.

В то время как левой альтернативы не было, либералы и оппозиционные социалисты оказались в общей ловушке. Кароль Модзелевский, в прошлом диссидент и идеолог «Солидарности», а позднее лидер Союза Труда, мрачно констатировал: либеральные политики напрасно радуются неудачам посткоммунистических партий в Восточной Европе. Массовые рабочие протесты против увольнений, проходящие под антикоммунистическими лозунгами в сочетании с антирыночными требованиями, в условиях полной дискредитации левых сил становятся питательной почвой для роста националистических и популистских организаций. «Падение посткоммунистов в огне социальных конфликтов не приведет к возвращению к власти либеральных правых», – отмечает он. Кризис «нового реализма» способствует появлению гораздо более реакционной и агрессивной оппозиции.[229] Прогноз Модзелевского подтвердился, хотя и с опозданием. Несмотря на резкое усиление клерикальных кругов и национал-популизма, падение первого левоцентристского правительства вернуло к власти те же политические силы, что правили Польшей в 1989—1993 годах. Если «левое» правительство продолжало политику правых, то вернувшиеся к власти правые продолжили экономический курс левых.: Точнее, никаких принципиальных отклонений от неолиберального, курса на протяжении всего периода 1989—2000 годов в Польше не было. Более того, правые проводили неолиберальные реформы сдержаннее и осторожнее, чем левые. Выборы 2001 года в Польше привели к очередной смене правительства. Партии, входившие в состав ушедшего кабинета министров, вообще не получили ни одного места в парламенте, а посткоммунистическая социал-демократия вместе с Союзом Труда завоевала большинство голосов и сформировало новое правительство. Можно сказать, что чередование партий у власти при сохранении неизменной политики стало в Центральной и Восточной Европе такой же нормой, как и в большинстве западных стран.

Как легко догадаться, эти меры вызвали новый взрыв народного недовольства, вернувший к власти правых в 2005 году. На фоне серии коррупционных скандалов посткоммунистическое правительство потерпело очередное впечатляющее поражение.

Польша поставила своеобразный восточноевропейский рекорд: ни одно правительство здесь не пережило свободных выборов. Но зато ни одна смена правительства не отразилась на проводимой политике!

Закономерным следствием растущего разочарования масс стало появление новых политических сил, выросших из движения протеста. Из выступлений польских крестьян родилось движение «Самооборона» во главе с Анджеем Леппером. Это было движение идеологически непоследовательное, находящееся под влиянием католицизма, но показавшее себя куда более эффективным, нежели интеллектуально безупречные левые, рассуждавшие о кризисе социалистической теории на скучных международных семинарах. На выборах 2001 года «Самооборона» получила 10,2% голосов, став третьей по величине партией страны. А на выборах 2005 года «Самооборона», набрав 11,41%, обошла посткоммунистический Союз демократических левых сил, получивший 11,31%. Недовольство населения выразилось и в «голосовании ногами»: явка избирателей была невелика и составила 38,65%.

В октябре 2005 года, когда в Польше состоялись президентские выборы, разрыв еще больше увеличился: Анджей Леппер занял третье место с 16,32% голосов, а кандидат «официальных левых» Марек Боровский остался далеко позади, набрав всего 10,21%. Победителем стал Лех Качинский, один из двух братьев близнецов, возглавивших популистскую партию «Право и справедливость». Второму брату – Ярославу – достался пост премьер-министра. После полутора десятилетий чередования у власти левых и правых либералов во главе страны оказались правые популисты. К ним примкнула «Самооборона».