Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

и только не был в США из-за опасения наших властей, что он, знающий все секреты военного производства, может быть похищен; рассказал и о том, что однажды в посольстве Румынии ему вручали орден за работу и пуск нового завода в Бухаресте: «После церемонии я спросил, а что дальше и мне показали бокалы с шампанским; я им объяснил по-русски, что так дело не пойдёт, достал из своего кейса две бутылки водки и попросил посла и его сопровождающих не уходить; принесли закуску и за обильной трапезой обмыли награду, как положено это делать в России»; когда мы прибыли домой, Виталий вытащил из серванта этот орден и показал мне – здоровая бляха с расходящимися золотыми лучами от центра. Через тринадцать лет в 1982 г. он был назначен директором самого крупного оборонного завода «Сибсельмаш», который построен в 1930-х годах при активном участии Серго Орджоникидзе, а в годы войны был главным поставщиком вооружений для артиллерии; Виталий продолжал рассказывать: «В первые дни работы на этом заводе, разбирая бумаги, я наткнулся на заготовленное письмо предыдущего директора, в котором был отказ от 19 гектаров плодородной земли, принадлежащей заводу, в пользу пригородного колхоза; бог ты мой, подумал я, да ведь это такое богатство, и распорядился нарезать для рабочих и служащих участки под собственные огороды»; воистину, вспомнилось мне: «добродетель не достигла бы таких высот, если бы её в пути не помогало тщеславие»; завод и сейчас выпускает самые современные снаряды для обычных и танковых пушек, в т.ч. с атомной начинкой; Виталию приходилось ежегодно бывать на секретном полигоне, расположенном на Каспии близ Шевченко, и участвовать в испытаниях новых выпускаемых заводом вооружений, поскольку только ему положено ставить подпись в акте передачи нового изделия военным; когда я сказал, что его большое пузо вредит здоровью, он ответил: «Ты понимаешь, мне часто приходится в командировках обязательно присутствовать на испытаниях заводского оружия, а по вечерам десяток и более генералов устраивают попойки, я же не могу им сказать, что не буду пить; всё понимаю, но сделать ничего не могу».

Во время нашего трёхдневного общения он не хвастался и ни разу не упомянул, что его должность директора крупного оборонного предприятия приравнена к генеральской, не сказал он и о своих орденах «Трудового Красного Знамени», «Знак Почёта» и многих медалях, о чём я узнал впоследствии из прессы; поскольку завод был крупным, я, естественно, поинтересовался его строительной программой и Виталий сообщил, что у них имеется свой трест с годовой программой около 45 млн. рублей, и это меня впечатлило; я, рассказал о своей жизни и в частности, когда подробно сообщил «в красках» о директорской чехарде на ростовском заводе ЖБИ, где я работал главным инженером, Виталий хохотал до слёз; кстати, известное восклицание «Бляха-муха!» я опасался употреблять, думая, что Виталий может обидеться; но когда он сам в разговоре употребил «бляха-муха», всё стало на своё место. Я ночевал на даче, а в воскресенье мы отдыхали, гуляли в сосновом бору, выходили на берег Оби и снова разговаривал, разговаривали… Мне понравилось, что за прошедшие годы Виталий, работая на высоких должностях, не растерял своё чувство юмора, которым мы все обладали ещё со школьных времён; здесь от него я впервые услышал анекдот, теперь уже ставший всенародным: «лектор рассказывает о продовольственной программе ЦК КПСС, в зале встаёт пожилая женщина и спрашивает, кто придумал эту программу, коммунисты или учёные; лектор отвечает, что, конечно, коммунисты; тогда женщина ответила: «я так и думала, а вот, если бы учёные, они бы сначала на собаках попробовали». И ещё, конферансье объявляет: «А сейчас рак матки, ой, простите, Марк Фрадкин»; ну и солёных анекдотов мы рассказывали друг другу много. Когда я упомянул о своей работе на строительстве цеха п/я 121 в Красноярске и виделся с Косыгиным, Устиновым, Ломако, он сообщил мне о том, что несколько раз отчитывался в Москве на заседаниях Совета Министров, которые вёл Косыгин; а поскольку там иногда страсти накалялись, и за провалы в работе карьера министра висела на волоске, то могло случится с человеком всё что угодно, вплоть до инфаркта; поэтому в приёмной всегда на всякий случай присутствовали врачи кремлёвской скорой помощи; однажды все заметили нервное волнение во время отчёта министра химической промышленности Костандова, и опасались за его здоровье; я спросил, а как же ты себя чувствовал и Виталий сказал: «А чего мне было бояться и переживать, я имею инженерную специальность, если снимут, всегда найду работу»; мне понравилось, что мой школьный друг, поднявшись на работе очень высоко по карьерной лестнице, с годами не стал важной персоной в худшем смысле слова, и как говорится, не скурвился на высокой должности; позже я узнал из прессы, что вёл он себя с людьми прилично и это знал не только многотысячный коллектив завода, но и весь Новосибирск; ведь его натура была довольно богата, он был неглуп и вместе с тем талантлив; но я знал также по школьным и студенческим годам, что более всего замечательна была его натура самолюбивой энергией; у него было одно из тех самолюбий, которое до такой степени слилось с жизнью, что он не понимал другого выбора, как первенствовать, и что самолюбие было двигателем даже его внутренних побуждений: он сам с собой любил первенствовать над людьми, с которыми себя сравнивал; характерный случай я наблюдал во время школьного 30-летнего юбилея в Рубцовске; наш одноклассник, ныне доктор биологических наук, профессор Александр Жежер, начал высказывать при Мухе какие-то претензии директора своего НИИ к властям; Виталий, как член обкома КПСС, знал об этой ситуации и вмиг, одной фразой, посадил Сашу и его «знатного» директора в «лужу»; крыть, незнающему всей ситуации, Жежеру было нечем, он заткнулся; Виталий обладал удивительным многосторонним тактом и при содействии этого такта не только «умел сделать из мухи слона, но также легко умел сделать из слона муху» – простите за мой невольный каламбур. Но это я отвлёкся.

В понедельник утром мы поехали на завод; я увидел на фасаде заводоуправления шесть высших орденов страны, а на стене у входа – памятную доску с рельефом Серго Орджоникидзе; мне вспомнился ХТЗ, когда папа, начальник моторного цеха, неоднократно встречался с Серго на планёрках у директора завода; мне надо было в этот день улетать домой в Братск, я дал деньги и Виталий послал кого-то за билетом на самолёт; утром, пока он был занят неотложными делами, я сидел в комнате отдыха, расположенной позади его кабинета, и впервые увидел велотренажёр, правда, он был неказистый, явно советского производства, а,