Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег

— Вы полны загадок, Егор, — Штейн огладил подбородок. — Есть ещё что-то, чего мы о вас не знаем?

— Я не вру, — буркнул я.

— Охотно верю. Но прежде чем продолжить разговор, считаю необходимым просветить вас относительно того, что же такое калибровка. В сущности, это кратковременное перемещение, позволяющее определить степень воздействия тех или иных изменений на общее течение времени. Калибровки бывают двух уровней. Учебная даёт оперативнику возможность получить определённые знания гуманитарного или технического характера и проверить на практике свои способности. Сколько языков вы знаете?

Я пожал плечами.

— Вообще, в школе я пытался изучать немецкий, но не совсем удачно, а сейчас… Древнегреческий точно, иврит, сербский, английский, немецкий, латинский…

— Латынь, — сморщила носик Александра Николаевна.

— …и немного авестийский, но на счёт последнего достаточно спорно.

Лицо Штейна приняло озабоченное выражение, кажется, он начал верить в мои калибровки.

— Вы действительно говорите правду, — покачал он головой. — Даже кратковременное нахождение в теле носителя позволяет изучить его язык. Да-с. То же касается навыков, но они сохраняются не полностью.

— Я частично владею панкратионом, — подтвердил я. — Не на уровне профессионала, но отпор дать смогу. А ещё умею читать следы, стрелять из револьвера и рубиться на фалькатах.

Штейн поднял палец, останавливая меня.

— Однако наибольший интерес для нас представляют калибровки, в которых необходимо совершить действие, противоречащее естественному ходу истории. Нарушая общую структуру потока времени, мы смотрим, как время на это реагирует, как идут волны, какие образуются разводы и в какой точке всё это может сойтись. Некоторые изменения не отражаются на общем состоянии потока, поэтому необходимо нанести несколько ударов по взаимосвязанным событиям. Это помогает найти проблемные точки и сохранить устойчивость. В таких калибровках участвуют только опытнейшие оперативники, а проработка заданий может длиться неделями. Вы же, насколько я понимаю, все свои калибровки провели буквально одну за одной.

— Первые три сразу.

— Подробнее можете рассказать?

— Первая — это зима восемнадцатого года. Я грохнул батьку Махно. Вторая — убийство Дантеса.

Штейн и Файгман переглянулись.

— Потом Дикий Запад, перестрелка с каким-то ганфайтером. Мутная история, имена и рожи незнакомые, но за его убийство меня повесили. После этого я попал в тело Андроника. Река, горы, дождь, люди, — я помолчал, ожидая, что они начнут задавать вопросы, не дождался и продолжил. — В четвёртый раз я убил Франца Фердинанда. Для тех, кто не знает, это наследник австрийского престола, из-за убийства которого началась Первая мировая война. Сначала на него напал Гаврило Принцип, но полицейские успели остановить его, и тогда я подошёл к машине и взорвал бомбу. Следующим стал Нерон. Его я не убил, наоборот, пытался спасти. Я должен был переправить императора в Остию, посадить на корабль и доставить в Меотийские болота. Но у меня не получилось. Уже здесь я читал отчёты вашего агента, он писал, что императора завалили где-то на дороге.

Файгман встал и быстрым шагом направился к двери. Он уже не выглядел таким саркастичным, как вначале разговора.

— Я всё перепроверю и доложу, — не глядя ни на кого, сказал он.

Александра Николаевна тоже перестала морщить рожицу. Мой рассказ выглядел правдоподобно. Штейн смотрел на огонь в камине, хмурился и покусывал губы.

— Прискорбно, что мы узнали об этом только сейчас, — проговорил он. — Вот причина поражения в Вавилоне. Дарк просчитал наши действия с самого начала. Это урок нам всем. Егор, вы пока ступайте. Потребуетесь — вас пригласят.

В библиотеке я больше не появлялся. Не знаю правильно это или нет, но моё расписание вновь пересмотрели, и отныне я всё время проводил на манеже. Маэстро Кампос занимался со мной индивидуально. Он заставлял меня чертить в голове магический круг и гонял по нему до седьмого пота. С утра до вечера. Руки болели, мозг раскалывался, но уроки маэстро легли на благодатную почву спартанских учителей, и я уже довольно сносно владел рубящим оружием. Фехтовальщик из меня не получился, поэтому маэстро Кампос делал упор на скорость и технику. При этом он не забывал заниматься нравоучениями.

— Вы лентяй, Саламанов. Лентяй! Вас надо пороть. Находясь в теле носителя, вы обязаны использовать его навыки на сто процентов и прибавить к ним свои собственные. Для этого необходимо войти с носителем в симбиоз. При правильном подходе, часть его знаний и возможностей останутся с вами навсегда.

— Как войти в симбиоз, маэстро?

— Почувствуйте его. Представьте, что вы и есть он, и начинайте сливаться с телом. С каждой клеточкой. Не позволяйте ему вырваться. Довлейте над ним! Если у вас есть воображение — это не сложно.

Время от времени маэстро вытаскивал шпагу и, ничуть не заботясь о последствиях, начинал в буквальном смысле кромсать меня. Не спасали ни защитные доспехи, ни шлем. Кампос наносил мне маленькие не опасные для жизни ранки, но при этом очень болезненные. Они выводили меня из равновесия и сковывали движения.

— Не злиться. Не злиться, — повторял маэстро. — Не злиться, Саламанов! Прочь эмоции. При себе не должно быть ничего, кроме холодного расчёта и оружия.

Я старался зацепить его, протиснуться между шпагой и кругом, и располовинить его одним ударом. Вот бы Аскольд оборжался, приветствуя его в тюрьме ЦПС. Однако доставить ему подобное удовольствие я не смог. Не получалось.

— Не пытайтесь прыгнуть выше головы, Саламанов, — отвечал на мои потуги маэстро. — Дождитесь момента, когда противник сам пойдёт на вас. Его атака — ваша победа. Вы должны пропустить врага мимо себя, и только тогда бить.

— Как же бить, если вы везде? Я не могу до вас дотянуться и не могу предугадать, где вы окажетесь.

— Заставьте меня ошибиться, Саламанов.

Но он никогда не ошибался. Каждое утро я просыпался с надеждой, что сегодня маэстро Кампос непременно ошибётся.

Но это всё иллюзии.

Тогда я поставил себе задачу обезоружить его. Я бил по шпаге наотмашь, полагая таким образом выбить её из рук маэстро, но тот раз за разом обводил мою шашку лёгким финтом и оставлял на мне новый порез. И не уставал поучать.

— Саламанов, запомните, клинковое оружие не отбивают лезвие в лезвие. Глупость несусветная! Это в книгах красиво описывают, как искры слетают с лезвия, рассыпаясь обворожительным золотистым каскадом. В реальности вы превратите своё оружие в пилу, а если ваш меч окажется хуже по качеству, он сломается, а убить противника обрубком меча можно только в любовных романах или в фильмах про викингов.

Когда я весь окровавленный и обессиленный опускал руки, маэстро отправлял меня в дальний конец манежа к стенду со стрелковым оружием. Арбалеты, луки, мушкеты, аркебузы. Всем этим мне предстояло не просто овладеть, а овладеть в совершенстве. Тяжелее всего давалась перезарядка примитивных ружей. Нужно было произвести столько нелепых действий, что я невольно задавался вопросом: а не изобрести ли колесо? Договориться, к примеру, со Штейном, отправиться на калибровку в век четырнадцатый и подсказать более-менее рукастому изобретателю идею о казнозарядной винтовке под унитарный патрон с переламывающимися стволами. Во будет прикольно. Боюсь даже представить, что после этого начнётся на полях сражений Европы, и в какую сторону повернёт история.

Но у каждого изобретения своё время и свой конструктор. Штейн никогда на это не согласится, тем более что цель ЦПС — сохранение истории в первоначальном виде. На каждой тренировке маэстро Кампос не уставал твердить, что смысл моей жизни — борьба с альтернативщиками. Их нужно уничтожать, потому что они нарушают естественный ход времени, режут поток в стремлении что-то там улучшить, но вместо этого превращают мир в хаос. Поэтому надо тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться… После таких нравоучений, удобренных многочисленными уколами шпаги, я возненавидел альтернативщиков до такой степени, что был готов уничтожать их без перерыва на обед.