Вашингтонская история - Джей Дайс

— Маленькая частичка, дорогая?.. Наоборот, по-моему очень много… да, очень много.

Фейс заметила, что эти же самые слова только что мелькнули у нее в голове.

Так началась для Фейс жизнь в Торнвуде. Несмотря на сердечность миссис Вэнс, она никак не могла отделаться от почти не уловимого ощущения неловкости. Все в доме красноречиво свидетельствовало о медленном умирании, отчего у Фейс временами пробегала по спине дрожь. Правда, бледно-алые розы на длинных стеблях, стоявшие в серебряных кубках, были своего рода совершенством, но и они казались слишком уж совершенными, как восковые цветы — и такими же неживыми. А на хрустальных люстрах лежал слой пыли — тончайший, еле заметный, но хрусталь уже не сверкал, как когда-то. Что имел в виду Тэчер, сказав, что у нее с миссис Вэнс много общего? Фейс терялась в догадках и сама не знала, приятно ли ей, что он нашел в ней какое-то сходство со своей матерью, и хорошо ли это вообще.

На второй день, вечером, Тэчер, уже несколько раз беседовавший с матерью наедине, предложил Фейс стать его женой. Фейс это не удивило, но она не ожидала от него такой поспешности, явно связанной с тем, что мать одобрила его решение. Все же у Фейс стало радостно и легко на душе — ведь она давно решила, что согласится выйти за него. Фейс уже все обдумала. Для нее не оставалось никаких сомнений и колебаний — она была влюблена, и ей даже в голову не приходило, что душевный склад Тэчера может быть иным, чем ее собственный. Что касалось их будущего, то для нее существовал лишь один нерешенный вопрос: где и когда состоится свадьба.

И так случилось, что именно этот вопрос стал причиной их первой настоящей ссоры. После чая они вдвоем решили скрыться от жаркого предвечернего солнца в старой, увитой глициниями беседке. Скамья и часть опорных столбов уже сгнили, но остов и крыша беседки хорошо сохранились, а заросли глицинии превращали ее в уютный, так чудесно скрытый от внешнего мира уголок.

— Вот где, наверное, было хорошо играть, — сказала Фейс. — Похоже на заколдованный тайник Кристофера Робина. Ты часто приходил сюда?

— Не очень, — ответил Тэчер. — Мне почти не с кем было играть.

— А в школе — разве, когда ты подрос, у тебя не было товарищей?

— Нет. Мама сама занималась со мной, пока я не поступил в военное училище. У меня, кроме того, была немка-гувернантка, она учила меня всяким премудростям, вроде алгебры и языков — кроме латыни. Латынью занималась со мной мама. В детстве она была моим единственным товарищем.

— О!..

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего, — ответила Фейс. — Дай мне сигарету, пожалуйста.

Некоторое время они молча курили. Тэчер, бросив сигарету, принялся грызть ноготь на левой руке.

— Тэчер, перестань! — прикрикнула на него Фейс.

Он покраснел и спрятал руку в карман.

— Надо решить, когда будет свадьба, — несколько натянуто сказал он.

— Скоро, — произнесла Фейс, — очень скоро.

— Мама считает, что мы должны подождать по крайней мере полгода.

— Так долго? — испугалась Фейс. — Не понимаю, зачем столько ждать. Ведь это целая вечность!

— Я тоже был против, но мама…

— Может, мы немножко уступим друг другу и сговоримся на конец октября? Как ты думаешь, она согласится?

— Возможно, — вздохнул Тэчер. — А насчет венчания…

— Мне все равно как — у мирового судьи или где угодно! — Сердце ее билось с поразительной быстротой.

— Мама настаивает на венчании в церкви — здесь, в Торнвуде, поскольку твоих родителей нет в живых. Кроме того, здешний пастор — старый друг нашей семьи, и у мамы тут много знакомых, которых она хочет пригласить на свадьбу.

— Честное слово, Тэчер, — сказала Фейс, уже не сдерживая раздражения, — пышная свадьба меня ничуть не прельщает! Но раз твоя мать хочет обвенчать нас в церкви — что ж, пусть, только не надо устраивать из этого спектакль. Просто несколько знакомых…

— Может, она и согласится. Постараюсь ее уговорить. Кстати, она предлагает нам провести медовый месяц в Торнвуде, — по ее мнению, это будет вполне в духе традиций, если я привезу молодую жену именно сюда… А потом мы можем поехать в Нью-Йорк пароходом из Норфолка.

Фейс не знала, заплакать ей или накричать на него. Она не сделала ни того, ни другого, но руки ее дрожали.

— Слушай, Тэчер, ведь выхожу замуж я, а не твоя мать! И выхожу я за тебя, а не за Торнвуд! Почему нельзя сделать все так, как захотим мы?..

— Все равно, — упрямо заявил Тэчер, — я считаю, что мама должна сказать свое слово…

Глядя на заходящее солнце и широкие плесы реки Раппаханок, Фейс впервые усомнилась в разумности их брака. И хотя Тэчер был рядом и держал ее руку, она почему-то почувствовала себя очень одинокой…

Все это Фейс перебирала в памяти, сидя перед зеркалом; потом вздохнула, перевязала волосы черной ленточкой и в последний раз провела помадой по губам. Она снова стала прежней, платье скрыло нагое тело, а вместе с ним все, что ее мимолетно огорчило. Сейчас у нее есть заботы поважнее. И есть Дейн Чэндлер, которому надо рассказать о последнем нанесенном ей ударе.

Обед был сплошной пыткой. Впрочем, в присутствии Джулии иначе и не бывало. Все шло чинно и благопристойно, и Тэчер обращался с женой, как с фигуркой из дрезденского фарфора. Он разыгрывал джентльмена с благородного старого Юга, и это вскоре стало нестерпимым. Но главным предметом его ухаживаний и забот, конечно, была мать.

— Я совсем без сил после этой поездки, — сказала Джулия, когда обед был окончен. — Если вы, нежные голубки, не возражаете, я, пожалуй, пойду в свою комнату.

— Я провожу тебя, мама, — встрепенулся Тэчер.

— Мой заботливый мальчик, — улыбнулась миссис Вэнс.

Тэчер галантно взял ее под руку.

Они явно хотели побыть наедине, и Фейс еще долго слышала доносившиеся из комнаты Джулии неясные голоса.

Гроза уже прошла, наступила сырая ночь, по небу, под молодым месяцем, летели облака. Оставшись в одиночестве, Фейс подошла к окну и долго смотрела на облака, потом, не находя себе места, присела к роялю. Она давно не упражнялась — все не было времени, — и сначала палъцы ее не слушались, попадали не на те клавиши, но постепенно приобрели прежнюю уверенность. Фейс наигрывала отрывки из «Иберии» Дебюсси, которую она столько раз исполняла в этой комнате для отца и матери. Музыка все больше оживала в ее памяти, и она, перейдя на другой темп, стала играть Les Parfums dans la nuit[13], мысленно представляя себе одинокую песню гобоя, прерывистые звуки фаготов и скрипичное соло. Чудесная испанская ночь, темная и колдовская, созданная для тех, кому дорого все земное, — и для тех, кто любит.

Фейс не знала, сколько времени прошло, прежде чем Тэчер спустился вниз. Он вошел в гостиную явно рассерженный.

— Может, ты прекратишь этот шум? — сказал он. — Ты мешаешь маме спать.

Фейс оборвала звучный аккорд.

— Тэчер, — сказала она, подавляя дрожь, — почему ты вызвал сюда Джулию, не посоветовавшись со мной?

— Потому, — наливая себе виски, ответил он с нарочитой издевкой в голосе, — что ты безумно увлечена своей политикой и у тебя нет времени для Джини. А ей нужны и ласка и внимание — не черномазой же дуре ее воспитывать!

— Теперь у меня будет много времени, — сказала Фейс, сдерживая ярость. — Меня сегодня уволили. По причине неблагонадежности.

Тэчер поставил графин. Его рука слегка тряслась.

— Вот и правильно, — злорадно усмехнулся он. — Пусть теперь Каннингем попляшет!

— Правильно? — повторила она, думая, что ослышалась.

Тэчер залпом выпил виски.

— Должен признаться, я не ожидал, что они приплетут и неблагонадежность. Но так или иначе — теперь на это наплевать!

— Наплевать? Неужели ты думаешь, что с таким клеймом я смогу найти работу в частном или государственном учреждении?

— Во всяком случае, мне на это наплевать, — сказал Тэчер, наливая второй стакан.

— Прекрасно, — с ледяным спокойствием ответила Фейс, — с этого дня ты сам будешь содержать семью. И оплачивать все расходы.

— Ох! — Тэчер расставил ноги и стал медленно, как на палубе корабля, раскачиваться взад и вперед. — Опять ты за свое! Муж на содержании! Не беспокойся, как-нибудь справлюсь.

— Ты пьянствуешь с утра до ночи, а это, конечно, стоит недешево! — Гнев, накопившийся за много месяцев, теперь рвался наружу, душил ее, захлестывал, кружил в водоворотах. Она смутно сознавала, что пучина этого гнева может поглотить их обоих… но теперь ей было уже все равно.

Он искоса метнул на нее взгляд.

— Между прочим, пока я занят пьянством, хорошо ли тебе живется с Чэндлером?

Фейс побелела, мускулы ее лица напряглись.

— Как ты можешь выдумывать такую ложь? — закричала она. — О, Тэчер, как ты, должно быть, меня ненавидишь!