Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Все это время Стерка не оставляло беспокойство по поводу Дейнджерфилда; связанная с ним загадка, а также некоторые другие заботы нередко допоздна не давали ему уснуть. Миссис Стерк он ничего об этом не рассказывал. Собственно говоря, Стерк нередко бывал с женой чистосердечен и во всех подробностях знакомил ее со своим мнением, но это не значит, что он доверялся ей полностью и во всем.

Дейнджерфилд также строил кое-какие планы. У кого их нет? Домашний уклад Дейнджерфилда был предельно прост. Хозяйство вели экономка и две служанки (на вид немногим младше ее); наличествовали также лакей и конюх, который ночевал в «Фениксе»; там же, в конюшне, стояли принадлежащие Дейнджерфилду две красивые лошадки. Имелась и содержалась в опрятном виде вся необходимая домашняя обстановка. Слуги, все до одного, трепетали перед хозяином: не стоило и пытаться втереть очки этому строгому джентльмену, такому сметливому и наблюдательному. Конюх Дейнджерфилда, беседуя в «Доме Лосося» с кучерами и прочими знатоками, не уставал расхваливать охотничьих собак, оставленных хозяином в Англии, а слуга, в свою очередь, хвастался хозяйством Дейнджерфилда и его влиянием на лорда Каслмэлларда.

На самом деле в Англии Дейнджерфилд жил почти так же скромно, как в Чейплизоде (разве что на лошадей тратил больше). Лорд Каслмэллард, которого восхищало в Дейнджерфилде все, в том числе и прижимистость, говаривал обычно: «Вот уж воистину седьмое чудо света. Ума не приложу, как он умудряется подчинить себе всех вокруг, притом что никому не довелось угоститься у него в доме хотя бы бараньей отбивной и стаканчиком хереса. Знаю одно: мне такое не под силу». И однако кое-какие планы у Дейнджерфилда имелись, и будущая жизнь рисовалась ему в окружении если не царской пышности, то все же некоторой роскоши. Вкусы Дейнджерфилда, а может быть и чувства более глубокие, влекли его на континент, и он приобрел на берегу Женевского озера маленькое поместье, настоящий земной рай, утопавший в цветах и фруктовых деревьях; дом был набит мрамором и живописными полотнами, в погребе зрели вина; аквариумы с рыбами, ледники, ванны и прочие, уж не знаю какие, ухищрения уподобляли это жилище римской вилле времен Античности. И всем вышеописанным мистер Дейнджерфилд надеялся по праву насладиться на закате дней, недоставало лишь еще нескольких тысяч фунтов, а кроме того, быть может, и жены — так Дейнджерфилду иногда казалось. Он еще не пришел к окончательному решению, а между тем приближалась уже та пора жизни, когда мужчина должен сделать недвусмысленный выбор: либо брак, либо удел мудреца — безбрачие, радости монашества и одиночество.

У людей доброжелательных принято предполагать априори, при отсутствии доказательств противного, что каждый британский подданный является честным человеком, — такое предположение основывается на простом признании законов человеческой природы, и не более того. Далее, если бы мы с целью навести справки о мистере Дейнджерфилде обратились бы к лорду Каслмэлларду, — а к кому, как не к нему, обращаться с подобной просьбой? — ответ его можно было бы предсказать заранее. К тому же мы ни разу не поймали Дейнджерфилда — так ведь, любезный читатель? — ни на подлом деле, ни на недостойном побуждении; а раз все это так, то что хорошего мы можем подумать об этом таинственном мистере Мервине, — который прибыл в Чейплизод темной ночью вслед за столь же таинственным гробом, а затем поселился вблизи Баллифермота в доме с привидениями, — если всезнающий Дейнджерфилд, проходя мимо, проводил его суровым и удивленным взглядом, словно говорившим: «Что за неслыханная дерзость? Он что же, тронулся умом?»

Однако если Дейнджерфилду было что поведать, он предпочел этого не делать; многочисленные вопросы собравшихся в клубе джентльменов он невозмутимо парировал, к немалой досаде неугомонного маленького Тула — тот высказывал и тут же отвергал множество догадок, касающихся юного незнакомца, одна другой курьезней. Тайну Мервина знал также лорд Каслмэллард, но он был высокомерен и для простых смертных недоступен, в Чейплизоде показывался нечасто, а спешивался и того реже — разве что два-три раза в год присутствовал на торжественном обеде в столовой артиллерии. Стоило упомянуть при нем Мервина, как он менял тему разговора; при этом в повелительном тоне его голоса ясно читалось: «Будьте добры заметить: этот предмет я предпочитаю не обсуждать». Что касается доктора Уолсингема, если он считал нужным о чем-либо молчать, то молчал, хоть тяни из него слова клещами.

Короче говоря, неутоленное любопытство донимало нашего друга Тула так сильно, что он изобрел предлог для посещения Дома с Черепичной Крышей — зубную боль у старого Тима Моллоя. Тул надеялся встретить там хозяина дома и, дабы облегчить свои муки, вызнать что-нибудь у него самого; слуг, по причине их неведения, расспрашивать было бесполезно — в этом Тул уже успел убедиться. И доктору, можно сказать, привалила удача: когда он, чтобы оправдать свой визит, вырвал старому Моллою коренной зуб и уже направлялся к двери холла, ему встретился на ступеньках тот, кого он искал, — бледный и красивый молодой джентльмен.

Доктор Тул низко поклонился и с искренней улыбкой напомнил хозяину дома об их недавней беседе в «Фениксе». Объясняя свое появление, он сочувственно упомянул беднягу Тима с его больным зубом. Едва не прослезившись, — поскольку на минуту сам поверил в свои слова, — доктор признался, что не навестил однажды Тима, когда у того разболелось колено, а потом раскаивался и теперь готов хоть каждый день проделывать этот далекий путь, если у славного старика есть в нем хоть малейшая нужда. Узнав, что мистер Мервин направляется в Чейплизод, доктор объявил, что не смеет его задерживать, и спустился с ним вместе к баллифермотской дороге. По пути Тул неустанно сыпал смешными и скандальными историями из жизни городка — молодой человек созерцал его изумленно, а временами даже готов был потерять терпение, но доктор этого не замечал и продолжал трещать без умолку. В дополнение ко всему прочему Тул, с полной откровенностью и не скупясь на подробности, выложил все о себе и своих делах — дабы спутнику стало неловко за свою скрытность. Этот прием не возымел, однако, действия, и осмелевший к тому времени доктор решился на прямую атаку: пересказал собеседнику все ходившие о нем в Чейплизоде сплетни, присовокупив, разумеется, слова осуждения в адрес любопытных соседей.

— Ко всему прочему, они говорят еще, что вы не… это, собственно… дело темное… что-то, знаете ли, касательно вашего рождения, — произнес Тул, стараясь показать, что негодует на праздных злоязычников и сочувствует приезжему.