Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Все это служит лишним доказательством истины, и без того известной каждому, кому довелось хоть немного пожить в деревне. На земле не отыщешь уголков, где, как в древности, царил бы золотой век — он покинул нашу юдоль окончательно и бесследно; мир и prisca fides[26] не удалились в лоно глубоких долин и тенистых ручьев, а вознеслись в свою прежнюю горнюю обитель, оставив земной шар во власти тяготеющего над ним проклятия. Посетите любую прелестную старую деревню, утопающую в зелени, где в палисадниках растут штокрозы и жасмин, по улице, как в старину, бродят петухи и куры, скромная, покрытая рябью речушка простовато улыбается меж ив и яблонь, а вблизи высятся поросшие плющом древние стены, — и ваш слух уловит не только коровье мычание, пение пташек и рокот ручьев: временами, тревожа дремоту старого речного бога, ароматный воздух пронзают многоглаголивые речи, полные обличительной риторики.

Что касается Айронза, то, если он был во всем таков, как утверждала его супруга, остается лишь поражаться, как он ухитрялся сохранять добропорядочность в глазах общества. Правда, клерк любил изрядно приложиться к чаше с пуншем, под хмельком бывал молчалив или злобно-насмешлив. Иной раз лунной ночью высокий, сухощавый Айронз возвращался к себе из «Дома Лосося» несколько странной, неустойчивой походкой, а затем дольше обычного возился с дверным запором; короткие фразы (на длинные он в таких случаях не отваживался), вроде «з-зпри дверь, Мардж-ри» или «п-дай св-чу», Айронз произносил неуклюже, заплетающимся языком. Кроме того, обратило на себя внимание нечестивое любопытство, которое побуждало его совать нос в церковные дела, не имевшие к нему касательства. Кто знает, не подзадоривало ли сплетников как раз его безупречное поведение вкупе со скрытностью. А может быть, объяснение состояло в том, что мистер Айронз, при всей своей сдержанности, иногда проговаривался. Или же всему виной было ревнивое воображение миссис Айронз и ее громкие истерики — так или иначе, когда речь заходила о мистере Айронзе, собеседники обычно подмигивали, ухмылялись, качали головами и обменивались замечаниями наподобие: «Вы ведь знаете, чем ближе к церкви…», «Седина в бороду — бес в ребро» и проч.

В тот самый миг, когда миссис Айронз в очередной, седьмой, раз направилась к двери, чтобы принести жалобу доктору Уолсингему, капитан Деврё взглянул случайно в сторону «Феникса» и обнаружил, что пренебрегший своими обязанностями клерк в компании мистера Дейнджерфилда огибает угол дома.

— Стоп, мадам, вот он идет, ваш изменник. Клянусь честью, он еще подлее, чем мы думали: солидного человека, управляющего лорда Каслмэлларда, втянул в тот же омут, так что у Мэг Партлет сегодня было два ухажера. Смотрите-ка, обманщики несут в корзинке форель и удочки через плечо — ни дать ни взять на рыбалке побывали, — ну и прохвосты!

— Что ж, все едино, — проговорила миссис Айронз, глядя в другое окно и трезвея на глазах, — не сегодня, так завтра; и потом, это стыд и срам утащиться незнамо куда, чтобы домашние изводились и гадали, утонул ты или еще чего похуже; небось не надорвался бы, если бы объяснил жене, что джентльмену понадобились его услуги, — ради путёвого дела неужто я бы его не отпустила.

Мысли миссис Айронз обратились к Дейнджерфилду и «подарочку», который он, вероятно, вручил Айронзу при расставании. Минутой-двумя позже Деврё увидел, как она, накинув на голову капюшон, тащится в «Дом Лосося» — навести справки относительно доставшейся мистеру Айронзу мзды.

Глава XXI

КАК ДОКТОР ТУЛ ОТПРАВИЛСЯ В ДОМ С ЧЕРЕПИЧНОЙ КРЫШЕЙ, А ТАКЖЕ О ЕГО ПРИЯТНОЙ БЕСЕДЕ С МИСТЕРОМ МЕРВИНОМ

Ни расположение духа, ни нрав доктора Стерка за последнее время не изменились к лучшему. Доктор более обычного предавался мрачным раздумьям, дома бывал несдержан, даже груб. Он стал чаще уходить в город и позднее возвращаться; не будучи стеснен ничьим присутствием, за исключением смиренной миссис Стерк, доктор честил Тула и Наттера с еще большим, чем прежде, ожесточением. Из слов Стерка следовало, что эти двое замыслили — ни много ни мало — сжить его со свету, и ради собственного спасения нужно не давать им спуску. Однако дело не ограничивается их злобными происками, эти «олухи» и «придурки» к тому же не умеют работать и своими грубыми промахами ставят под удар — можно сказать, губят — нанимателей; ни один порядочный человек не потерпит, чтобы у него на глазах безнаказанно творилось подобное безобразие. Ларчик открывался просто: Стерк зарился на практику одного из своих супостатов и на должность другого, ибо был наделен (по собственному мнению) многосторонним, применимым в любой сфере талантом. Всякий, кто попадал в поле зрения Стерка, становился предметом его едкой насмешки как «щенок», «бестолочь», «осел», ничего не смыслящий в своем деле. Своей маленькой супруге Стерк внушал почтение и трепет. Когда доктор усаживался перед очагом, водружал ноги на каминную решетку, засовывал руки в карманы и принимался скалиться, брюзжать и злобно фыркать, миссис Стерк твердила обычно: «Чего же ты хочешь, Барни, ведь таких умных, как ты, больше нет». Доктор отваживался временами на мелкие, не слишком рискованные спекуляции. После выигрыша он имел обыкновение, чередуя похвальбу с бранью, извлекать и демонстрировать жене пачки банкнот и уверять, что, если бы не бесплодная потеря времени в госпитале и на смотрах и прочие дурацкие служебные обязанности, ему бы ничего не стоило сколотить себе состояние — никто бы и оглянуться не успел. Еще немного, и Стерк сам бы в это поверил. Не приходится сомневаться, что голова у доктора на плечах имелась, — хотя пользовался он ею не всегда удачно — имелась и энергия, однако его усилия сводились к одному: вытеснить ближнего и занять его место.

При всем том у Стерка силен был животный инстинкт, заставлявший его усердно заботиться о пропитании выводка и самки. При всей своей грубоватости, доктор втайне гордился туалетами жены, испытывал к ней сильную привязанность и в душе благодарил за хорошее ведение дома, не забывал о своих мальчиках и неусыпно надзирал за их учебой, хозяйством управлял твердой, умелой рукой, избегал пороков и дорогостоящих привычек, в делах проявлял себя несговорчивым, но в достаточной мере обязательным партнером.

Все это время Стерка не оставляло беспокойство по поводу Дейнджерфилда; связанная с ним загадка, а также некоторые другие заботы нередко допоздна не давали ему уснуть. Миссис Стерк он ничего об этом не рассказывал. Собственно говоря, Стерк нередко бывал с женой чистосердечен и во всех подробностях знакомил ее со своим мнением, но это не значит, что он доверялся ей полностью и во всем.