Летучие бурлаки (сборник) - Захар Прилепин

Теперь уже на угарно-патриотическом желтке: «старые песни о главном», братья Якеменко — два ряженых опричника, ледяной антидекадент Сурков, сто тысяч яйцеголовых пионеров из селигерских болот со своим хоровым «ква-ква»… но если всё это поскрябать, то внутри неизбежно обнаруживался тотальный «Дом-2», миллионы подростков, выращенные Ксенией Собчак — тонкой, глазастой девушкой, оказавшейся самой большой и убедительной наседкой на всю страну, наплодившей целое поколение порчаков; плюс к тому — расцвела идеология непобедимого гламура, как с горки покатились бесконечные глянцевые журналы, приличные люди вместо «здравствуйте» произносили сорок тысяч раз в сутки: «Пора валить», «Хочу в Европу», «Здесь нечего ловить».

На этом фоне «Завтра», «Лимонка» и «Наш современник» со своим «тёмным бормотаньем» (Т.Н.Толстая) казались идиотической древностью.

Любимый писатель страны стал — Акунин. Писательница — Людмила Улицкая. Для тех, кто лучше продвинут, — Сорокин. Сорокин придумал фельетон про «День опричника», который «всё объяснил» (ничего не объяснил, прокатился по ледяной поверхности на коньках, сделал тройной тулуп, словил аплодисменты). И Пелевин, конечно, — ведь он первым создал могучую философию, внутри которой так уютно. Суть философии прекрасна и успокоительна, она гласит: всё видимость и прикол.

И тут, ч-чёрт, раз — и эта, ещё более убедительная конструкция, тоже треснула и, скрипя что-то вроде «Ново… ррро… сссия», поехала на бок.

Снова выяснилось, что видимость — реальна и ничего тут прикольного нет. Всё живое и кровоточит.

Кто это сделал, ау?

Да бог его знает.

Не правитель же, не его премьер.

Какая-то вечно отсутствующая «политическая» нация снова повела плечом, печь крякнула, запахло палёным, во все сторону побежали из щелей тараканы и мыши.

Раздалось привычное: «Сейчас всё рухнет!»

Ничего ещё не случилось, но всё равно всех, всех, всех не покидает ощущение: «Здесь кто-то есть». «Где здесь?» — «Не знаю где — там внутри, в печке, в подполе — там кто-то живёт!»

Там кто-то живёт, да. Оно.

Оно всё время требует своего. И даже, время от времени, — добивается.

Только одно непонятно: как оно это делает? Оно же ничего не делает! Ни-че-го! Оно просто живёт внутри.

Необъяснимо.

Юный, злой, левый

Быть левым — правильно. Быть левым — модно. Левый — значит: свободный, смелый. Талантливый, открытый, самоуверенный.

Левый — это поэзия, это юность.

Левый вышел на площадь.

Левый сказал своё слово.

Президент спросил недавно у группы из пятисот писателей: «Разве кто-то у нас хочет повторения 1917 года?»

В зале не было Лимонова, никто не ответил.

В зале не было Маяковского и Велимира Хлебникова. Не было Блока и Сергея Есенина.

Были какие-то другие люди.

Господин президент, это вы не хотите 1917-го, говорите про себя.

Тут есть желающие 1917 года.

1917-й может случиться.

То, что в столичных модных заведениях, на выставках и в театрах, в социальных сетях, в красивых журналах и на прикольных радиостанциях правят бал люди, для которых «левый» означает «маргинал», «лузер» и «невежественный человек», — признак лёгкого вывиха мозга новейшей российской интеллигенции, студенчества, креативного класса.

Многие из них не любят власть (это прикольно, так принято, это комильфо), но в данном смысле рассуждают точно так же, как власть.

Тем временем мир левеет. Европа, на которую ссылается наша интеллигенция, — радикализируется, и лишь печалится, что у них нет сильных и злых «левых» партий.

Европу ожидает череда восстаний.

На фоне итальянской, греческой, французской или египетской молодёжи современная российская часто выглядит ленивой, мягкотелой, плывущей по течению.

Её научили, что это «цивилизованно», это — «как у них».

Мне об этом как-то говорил господин из правительства: надо учиться цивилизованному протесту.

А что, мы «за».

Только не надо ходить в Бирюлёво, надо стремиться в Кремль.

И если мы научимся цивилизованному протесту, в вашей брусчатке не останется булыжников.

Осталось объяснить, как быть и чем заняться новой русской молодёжи, а то они до сих пор думают, как господин из правительства.

Мало того, как только начинается праздник, сразу же выясняется, что Акунин, Немцов и Сванидзе тоже думают точно так же.

Все они — за «эволюцию».

Каждый из них хорошо выглядит, но это же силиконовые пенсионеры, у них давно должны быть внуки: дедушка, а покачай меня на своей силиконовой ноге. Откуда такой скрип, дедушка? Ой, у тебя нога отвалилась.

И глаз выпал.

Политическую моду определяют люди, которые одеваются в очень дорогих бутиках, но на поверку каждый из этих бутиков — секонд-хенд. Они были молодыми, когда вы ещё не родились.

Они говорят, что не надо социализма, потому что они это уже проходили.

«Дедушка, я вырос, я хочу влюбиться!» — «Не надо, мы это уже проходили. Влюбляйся в меня».

Нет, старичок. Раз ты проходил — так проходи тогда дальше, а то торчишь тут на пути как коряга.

Всем мозги уже разъел своими нотациями.

Выяснилось, что стадное чувство характерно не только для гопоты. Креативный класс живёт по своим понятиям, стандартизированным и подловатым.

Он толерантный и политкорректный, это само собой. При этом в его словаре плотно живут слова «рашка» и «совок».

Друг мой, может, ты очень и очень болен? Отчего «рашка» и «совок» — это нормально, а смеяться над гей-парадом и предлагать всё отнять и поделить — нет?

Твоя «рашка» и твой «совок» на языке — такая же мерзость, как «чурка» и «черножопый». Или ты не в курсе? Так будь в курсе.

Твоя толерантность — блеф, пшик, гон.

Мировой неолиберал изнасиловал Африку и Азию, Россию и Латинскую Америку — и при этом рассказывает про толерантность.

Брехня и фарисейство.

Толерантный — это левый. Левый — за свои народы. Либерал — за свои свободы. Чувствуете разницу?

Либерализм получился в пятнадцати странах и не получился в ста пятидесяти, но это принято считать несущественной деталью.

Теперь и в этих пятнадцати проблемы, но российский хипстер сладко верит в либерализм, ест его, как сладкую вату, мечтает о нём, как о морском курорте, дует в него, как в дудочку.

Пройдёт какое-то время, и леветь начнут те страны, от которых этого вообще никто не ждёт.

В европах и америках пока есть один недостаток — их левые зачастую не претендуют на сам порядок вещей. Они говорят только про работу, зарплату, социальную защиту. Они хотят жить внутри либерального порядка и быть защищёнными «слева».

Такой вариант не пройдёт. Так больше не бывает. Чтобы жить в неолиберальном мире и быть защищённым «слева» — надо обокрасть кого-нибудь постороннего или найти клад.

Всех уже обокрали. Обворованные приехали в Европу за своей долей. Шансов больше нет.

Получиться может у нас.

Надо только стать свободней, резче.

У тебя есть убеждения?

«Да, я левак».

Это звучит как отличный удар по шайбе. Ловите гол.

Левый, русский — тоже отличная самопрезентация.

Левый, злой, неполиткорректный, хочу 1917 год, люблю Маяковского. Да.

Такие люди берут высоту, улыбаются гагаринской улыбкой, летят на Северный полюс, летят на Южный полюс, владеют географией, не потребляют информацию, а создают информацию.

Креативный класс сидит в «Бон Темпи», выходит в сеть, вяло язвит, кривляется, ставит лайки людям, у которых на лбу написано «припадочный, патентованный осёл».

Мы уже добрались до мира поздних Стругацких: говорят, режиссёр Герман снял про это фильм с ослиным членом во весь экран в кадре на целую минуту длиной.

Целая минута — это, видимо, мало. У нас тут хотят этот кадр растянуть в целую жизнь.

Или, может, не надо?

Поехали в мир ранних Стругацких. Там человек похож на человека, а не на ослиный член.

Кто сказал, что мы это уже проходили? Мы даже не начинали.

Сделаем попытку.

Иначе зачем нам эта юность, эти мышцы, эта страсть.

Левым быть красиво. Левый — это музыка, это драйв. Это свежая кровь. Это румба, это регги, это русская плясовая.

Че Гевара левый. Боб Марли левый. Лимонов левый. Ману Чао левый.

Когда юный, страстный человек идёт к либералам, это выглядит, как будто подростка заманивает к себе в номер старый, развратный, венозно-варикозный, с обвисшей на два размера кожей нетопырь.

Он пахнет дорогим одеколоном, он предлагает тебе коньяка в красивом бокале, он во фраке, он улыбчив и обходителен.

Но когда он разденется — тебя вырвет прямо на ковёр.

Не ходи туда, куда тебя зовут, товарищ, там всё прокисло, там всякая тварь с рублёвских дач учит вас жизни и цивилизации.

(Их цивилизация — это когда они живут в своих четырёхэтажных рублёвских квартирках, а ты слушаешь их скудную, самодовольную песню про эволюцию.)