Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

«Странно, ведь моего здесь давно ничего не осталось», — Ольга проходит по комнатам, останавливается в кухне. Здесь окна проходного двора-«колодца» заглядывают друг другу в глаза. На старых рассохшихся рамах ошметки тысячу раз переклеенных матерью газет, чтоб соседи не подглядывали, и как улыбка судьбы микроскопический кораблик, выведенный ею самой в далеком детстве тушью на облупленном куске рамы.

Мать никогда не хотела и не собиралась делать здесь ремонт. Узурпировав квартиру, она тем не менее никогда не считала ее своей. Просто жила как бездомные на развалинах исторических памятников. Устраивала нехитрый быт, рожала «законного» ребенка от тихого, смурного мужа. Оба вечно работали, вечно мечтая (наверно) о пенсии. Одна из трех комнат всегда сдавалась квартирантам. Все деньги уходили сначала на покупку участка за городом, а потом на постройку дома. Так говорила мать. Возможно, что так оно и было. Ольга заехала к ним за ключами. Наполовину отделанный коттедж навеял на нее тоскливое настроение. Как человек, разочарованный в жизни, он похож на строящийся мавзолей, под сводами которого полягут сами строители.

Мать немного постарела, похудела. Глаза нервно выделяются на бледном, красивом лице. Смотрят с немым укором. Впрочем, Ольга давно перестала принимать этот укор на собственный счет.

— У тебя новая машина, — отметила взглядом притаившуюся за воротами иномарку.

— Хорошо зарабатываешь?

Ольга оглянулась, пожала плечами:

— Не жалуюсь.

— Ты в Москве?

— Последние три месяца в Городке.

— Будешь продавать? — ее манера вести диалог всегда сбивала Ольгу с толку. Вот и сейчас.

— Здорово, сеструха! — спасением явился из гаража высокий худощавый парень с забранными в хвост русыми волосами. — Давно не виделись! — он протянул приветствием руку, наскоро обтертую от машинной смазки.

— Денчик! — его Ольга искренне была рада видеть. — Ну, ты хипарь прямо!

— А то! — рассмеялся парень. — Пойдем, я тебе своего коня покажу. Пойдем, пойдем, когда еще заедешь…

«И в самом деле, — Ольга выходит из квартиры, закрывает дверь на ключ, сбегает по ступеням вниз. — Мне больше незачем к ним заезжать».

«Мать никогда не примирится с моим существованием», — оставив машину во дворе, Ольга идет в ближайшее кафе. С самого утра только был легкий перекус в придорожном мотеле.

Денчик два часа взахлеб рассказывал о восстанавливаемом им лично раритетном харлее. Но предложить «сеструхе» чаю так и не догадался. Сколько ему? Семнадцать? Восемнадцать?

Сделав заказ, Ольга садится за столик у окна.

«Это, наверное, у нас семейное, — она вспоминает замкнутый мирок своих стариков. — Мы, Кампински, все какие-то холодные одиночки. Каждый сам по себе. Нервный. Гордый и обязательно сильный».

Мать, наверное, тоже хотела тепла, раз в семнадцать лет повелась на пустобреха из соседской большой и шумной семьи. Она была у стариков поздним ребенком. Отличница. Вся примерная и вечно испуганная/скованная на старых фото. Словно глядит на родителей и спрашивает — так правильно?

Она и сейчас пытается соответствовать тем самым неписанным правилам — муж, дом, сын — все как у всех и как положено, но ошибки Кампински не прощают. И если вежливо молчат о них, вовсе не значит, что забыли — помнят друг другу до самой смерти.

«Я же олицетворение ее самой главной неправильно решенной задачи» — Ольга оглядывается на тихий зал маленького кафе.

Нам, Кампинским, обязательно нужно иметь мечту, идти к ней через тернии и профессионально расти, служить народу. Личная жизнь у нас лишь досадное приложение, которое лучше подогнать под пункт первый. Так бабушка — это «верный товарищ и первый помощник» дедушки. Теть Сонин адмирал был такой же преданный Ленинградец, как и жена. Прадед Кампинский, кажется, фанател от географических исследований и пропал где-то в Гималаях.

«А мы, непутевые дети — теть Сонин сын, посмевший уехать из Ленинграда за дамой сердца, Денчик — механик-пацифист. Я еще держусь в первом списке из-за творческих свершений и полного отсутствия личной жизни, но что будет, если о моих предпочтениях станет известно?»

Официант приносит заказ и приборы, аккуратно и быстро сервирует стол.

«А вот у Риты на даче было тепло…» — перескакивает в иное русло Ольгина память. — «Именно так, как мне рисовалось когда-то и где, я уже не помню. Рита сама по себе такая — нежная, светлая идеалистка…»

Глядя в окно, Ольга вдруг понимает, что от последней мысли мир становится глух, нем и слеп. Рита чужая, не ее. Теперь тем более.

Не дождавшись ответа, Нина Андреевна откладывает телефон и сердито смотрит на мужа. Никита Михайлович приехал злой. На сына не посмотрел, велел звонить Рите, ее ответ привел его в полное бешенство.

— Как мальчик! Как дурачок бегал за ней по всему Городку! — рычал он. — Что она вообще о себе думает?

— Что хитрее всех, — поддакнула Нина. — Она гуляет с кем-то, а нам мозги пудрит всем. Миша узнал, потому и пьет.

— Звони сватье, — он внимательно наблюдает, как жена берет старую нокию, набирает номер.

— Не отвечает, — спустя несколько минут ожидания Нина отнимает от уха телефон.

Никита Михайлович сердито поджимает губы. — Ну, подожди.

Диана не слышала звонка по той простой причине, что вся ее семья сейчас в сборе и шумит разноголосием в беседке. Павел Юрьевич собирается завтра с утра на рыбалку, Соня непременно хочет идти с ним, а еще мама недавно ей прочла сказку про «огневушку-поскакушку», значит, рыбалка это то самое место, где можно развести костер, сварить себе обед и сидеть тихо-тихо, дожидаясь, пока на углях запляшет магическая девочка ростом с ладошку. Выдав тираду на одном дыхании, Соня внимательно разглядывает свои ладони. В какую сторону рост той девочки мерить?

— Хорошо, — сдается дед Павел. — Если хочешь Поскакушку посмотреть, то вовсе не обязательно ждать завтра и вставать в пять утра. Мы костер с тобой сейчас разведем, а вместо обеда картошки напечем. Огневушка любит картошку.

Соня подозрительно щурится на деда:

— А ты откуда знаешь?

Он разводит руками:

— Я давно живу, я еще и не такое знаю, и вообще, я эту книжку читал, когда твоя мама еще пешком под стол ходила.

Девочка на глазок соотносит мамин рост с высотой стола, чем вызывает смех мамы и бабушки, а потом разрешает. — Ладно, костер сейчас и картошку, и грибы, они там грибы еще жарили!

— Грибов нет пока, не выросли, — смеется Диана Рудольфовна. — Могу предложить сосиски и помидоры, наколете вместо шляпок.

— Будет как мухомор! — догадывается Соня. — Мы согласны!

Поглядывая на дочь, Диана в сотый раз напоминает себе свое собственное обещание — не искать ошибок в решении Ритиных задач. Не настаивать на собственном, единственно верном решении. Не подозревать ни в чем и не критиковать.

«Но, наблюдать-то я могу», — дает себе согласие на «обработку данных», помогает наколоть на шпажки «мухоморы», улыбается внучке. Но девочка, занятая костром, почти не замечает бабушку, сейчас дед Павел ее герой.

— Он с ней сам как ребенок, — Диана заканчивает последнюю шпажку, кладет её к остальным.

— Да, видели бы его студенты, — соглашается Рита. — Я помню, как мы все его боялись раньше. Не думаю, что это сильно изменилось. Хотя… — Рита дарит маме хитрую улыбку.

Диана качает головой:

— Ничего не изменилось, в институте он все тот же «железный Феликс», а дома не старше нашей Сони.

— Мам, — Рита вытирает полотенцем вымытые пальцы, собирается с мыслями и поднимает глаза. — Мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно.

Диана в сто двенадцатый раз дает себе слово «не исправлять ошибки» и согласно кивает дочери.

— Давай. А то я уж боялась, что ты так и не решишься. Я же вижу, что-то происходит.

— Я хочу уйти от Золотарева, — быстро, словно боясь передумать, произносит Рита. — Вернее, можешь считать, что я уже ушла, потому что я не вернусь туда больше совсем. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Вот.