Государственный преступник - Евгений Сухов

Когда он подойдет, Клеопатра положит руки ему на плечи, и их губы сольются в сочном поцелуе, долгом и сладком, от которого невольно подкашиваются ноги. Он станет целовать ее гибкую шею, высокую грудь, захватывая ртом вишенки твердых набухших сосков и рывками снимая с себя одежду. Затем он поднимет ее на руки и, не отрываясь от ее губ, отнесет на широкую расстеленную постелю. Клеопатра сама снимет батистовые панталоны, и он, любуясь прекрасным треугольником курчавых бархатистых волос, будет просто сходить от этого с ума. Они лягут, прижавшись друг к другу, и он одной рукой будет ласкать ее грудь, а другой гладить ее ножку, медленно, очень медленно забираясь все выше и выше.

Потом он коснется ее нежной складочки. Он будет нежно водить по ней пальцами, задевая курчавые волоски, и она станет прерывисто дышать. А затем он положит свою ладонь на низ ее живота, и она, откинувшись на спину, слегка разведет ноги, давая проход его пальцам. Когда же он коснется самого таинственного и сокрытого у женщин, она издаст стон наслаждения и порывисто обхватит его восставшую плоть своими ласковыми пальчиками. Потом он повернется, окажется на ней и войдет в нее резко и страстно, после чего мир перестанет существовать…

— …просили разбудить!

Стук в двери повторился снова.

— Господин студент, времени уже восьмой час.

Глассон разлепил наконец тяжелые веки и приподнялся на локтях.

— Слышу, — крикнул он хрипло со сна. — Благодарю вас.

Он рывком поднялся с постели, плеснул в лицо несколько пригоршен воды из рукомойника. Быстро оделся и, взяв дорожный саквояж, вышел из нумера.

— Ваша лошадь готова, — кивнув в ответ на его приветствие, сказал хозяин. — Изволите выезжать?

— Ну а чего тянуть-то, — бодро ответил Глассон и сунул в хозяйскую руку два целковых. — Прощайте.

— И вам доброго пути.

Заостренный конец старухиной клюки описал дугу буквально в нескольких дюймах от плеча Глассона.

— Вот я тебе, проклятущий! — замахнулась она снова, но ванька уже свернул в Старогоршечную улицу, и клюшка едва не сбитой санями старушенции опять рассекла пустоту. Дорога пошла вверх, и тут старуха уже не смогла составить никакой конкуренции лошади. Последняя бежала в горку много быстрее.

— Ну, погоди, проклятущий, ты еще мне попадесси! — пригрозила напоследок клюкой бабулька и злобно плюнула во след саням. Глассон, обернувшись, улюлюкнул ей и весело рассмеялся. Настроение у него было превосходным.

В клубе никого не было. Глассон торкнулся в одну комнату, другую, наконец бросился в кресла в малой гостиной и принялся ждать. Через четверть часа его слух привлекли какие-то звуки, доносившиеся со второго этажа. «Кто-то все-таки здесь есть», — решил про себя Глассон, вышел из гостиной и поднялся на второй этаж. Комната, где обычно собирались члены Замкнутого кружка, была открыта. Глассон огляделся и ступил в святая святых клуба.

Собственно, в этой комнате не было ничего значимого, и она ничем особенным не отличалась от прочих. В центре стоял большой стол на резных ножках со стульями, расставленными по его бокам. Вдоль стены по левую руку находилось большое канапе, довольно новое, с сафьяновой обивкой. По углам комнаты жались еще два канапе, маленьких, с продавленными сиденьями, такими же, как у нескольких кресел с ситцевой обивкой, расставленных у стены по правую руку. На потолке висела люстра на две дюжины свечей, в одном из простенков с подстольником из красного дерева стояло большое зеркало с прикрепленным сбоку от него бронзовым настенным канделябром в виде фигуры сатира. Еще одно небольшое зеркало, похожее на оконце, было неплотно задернуто парчовыми шторками. И именно из-за этой стены доносились непонятные звуки.

Глассон подошел ближе, и звуки стали более отчетливыми. Казалось, будто за стеной несколько человек совершают какую-то тяжелую работу. Время от времени слышались натужные вздохи и долгие протяжные стоны.

Он вдруг заметил в проеме неплотно зашторенного зеркала-оконца какое-то движение. Это показалось ему странным, так как он стоял, не двигаясь. Глассон быстро оглянулся. Нет, в комнате он находился по-прежнему один. Выходит, это было вовсе не отражение. Он подошел вплотную и все понял. Оконце было вовсе не зеркалом, а застекленным отверстием в соседнюю комнату. Иван медленно раздвинул шторки, и то, что он увидел, бросило его в жар. Ему открылся вид дамского будуара с большой софой, на которой происходило то, что он никогда не видел даже на французских порнографических открытках. На софе, широко раскинув ноги и прикрыв в блаженной истоме глаза, лежал на спине незнакомый ему молодой мужчина. Клеопатра сидела на нем верхом, склонившись вперед и припав к его груди, как жокей припадает к холке своего скакуна, готовясь к финишному рывку. Она громко и протяжно стонала и покусывала его соски, а мужчина ритмично двигал бедрами, издавая время от времени хриплые вздохи. Так продолжалось еще минуту-другую. Затем движения мужчины убыстрились. Клеопатра хрипло взвизгнула и низко утробно застонала. Мужчина выгнулся дугой и судорожно и жадно стал мять груди Клеопатры. В тот же миг голова Клеопатры повернулась, и ее затуманенный взгляд встретился со взглядом Ивана. Она порочно улыбнулась и облизнула пересохшие губы ярко-красным язычком. Глассон, как бы застигнутый врасплох, отпрянул от окна и вскрикнул, натолкнувшись на Полиновского.

— Что ты здесь делаешь?

— Так это… Вон там… Что? — не нашелся более ничего ответить Глассон, указав рукой на оконце.

— Подсматриваешь? — пытливо глянул ему в глаза Полиновский.

— Нет, что ты, — немного приходя в себя от увиденного, ответил Иван. — Это совершенно случайно. Шторки были плохо задернуты.

— А-а, — насмешливо протянул Владислав и задернул оконные шторки. — Ну, как съездил?

— Нормально. Симбирские товарищи готовы нас поддержать. Просили прислать прокламаций и винтовок.

— Даже так? — вскинул брови Полиновский.

— Да, — подтвердил Глассон, вспомнив сжатые кулаки попа-расстриги. — Настроены они весьма решительно.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Полиновский. — Ты что, прямо с дороги?

— Да, — просто ответил Глассон. — Хотелось как можно быстрее доложить о своем вояже и…

— Ладно, — перебил Полиновский. — Молодец. Ступай отдыхать.

— Да я не устал, — кинул быстрый взгляд на оконце Глассон.

— Что, не терпится воспользоваться своим правом свидания с Клеопатрой? — приметив взгляд Глассона, спросил Владислав.

— Ну…

— Хорошо, сейчас спрошу.

Полиновский вернулся через минуту.

— Она примет тебя через четверть часа. Ох и ненасытная же она дамочка, — закатил он глаза к небу. — Никогда не встречал таких… Ладно, посиди покуда. Вот, ежели тебе нужно настроиться, — бросил Владислав на стол пачку порнографических карточек. — Это из нового поступления.

Глассон нехотя стал рассматривать фотографии. Некоторые из них были цветными, но все равно не передавали того накала страстей, что он наблюдал в тайное оконце. А ему хотелось неподдельной страсти. Запретной и порочной. К тому же «настраиваться» было совершенно без надобности. Его мужское естество давно уже было натянуто струной, что явно замечалось даже через плотную ткань брюк.

И вот самые томительные, верно, в его жизни четверть часа прошли.

Нет, конечно, у него уже были женщины. Две. Гувернантка-француженка, которая, помимо уроков, заставляла его трогать себя. Она-то и познакомила его с потаенной женской анатомией. И была еще проститутка с Суконки, к коей он, полупьяный, с двумя такими же приятелями завалили как-то вечером и до ночи пили вино и драли глотки песнями.

С этой девкой, рябой и без двух передних зубов, краса коей только и заключалась в больших пышных грудях, они устроили некое бордельеро, каковое, впрочем, не принесло Глассону особой радости. Наутро он уж и не помнил ничего, голова раскалывалась, и, кроме сожаления и какого-то подобия стыда, он ничего не испытывал.

Робко, слишком робко для честно заслужившего это свидание, Глассон постучал в вожделенные двери.

— Войдите, — ответил ему бархатистый голос.

Он медленно приоткрыл дверь и увидел возлежащую на софе женщину без лифа, как и представлялось ему в его грезах. Но никакого неглиже на ней не было. Вместо прозрачного платья или газовой блузы на ней были только люстриновые короткие панталоны. Их глянцевый шелк так туго обтягивал ее тело, что воображению оставалось совсем чуть, чтобы представить, что под ними сокрыто. И это чуть просто сводило с ума…

— Ну, проходите же, чего вы стали, — капризно сказала Клеопатра и отхлебнула шампанского из бокала, что держала в руке.

Глассон подошел ближе. Ее кожа, казалось, матово светилась, а темно-розовые соски испускали в разные стороны тонкие лучи.