Дядя самых честных правил 4 - Александр Горбов

много. И страшно представить, какую дичь затравит Троекуров с этими «собачками».

Глава 35

Угрозы и головы

Одна из «собак» повела головой из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Узкая длинная морда повернулась прямо на меня, а глаза твари обшаривали пространство. Пасть приоткрылась, давая разглядеть два ряда острых длинных зубов и подтверждая мою догадку.

Киж схватил меня за локоть и потянул назад. Тварь низко рыкнула, помотала головой и потеряла нас из виду.

— Вы, видели, Константин Платонович? Какая редкостная дрянь, а?

— Видел. Полагаю, нам придётся разобраться с ней.

Киж согласно кивнул. «Собачки» ему тоже крайне не понравились, и мертвец всемерно одобрил идею извести авалонских тварей. А у меня сложился план, как убить двух зайцев разом, заодно припугнув Троекурова.

Между тем хозяин усадьбы повёл Добрятникова в дом, на ходу рассказывая о неких лошадях, заказанных из Европы. Слушать всю эту болтовню было тоскливо, и мы не торопились их догонять, следуя на расстоянии.

Особняк внутри поражал безвкусицей и не подходящими друг к другу предметами обстановки. Похоже, дом обставлялся из принципа «лишь бы богато» — больше золота, лепнины, резной мебели, фарфоровых ваз, статуэток и других бесполезных, но дорогих вещей. Одних напольных часов в гостиной было три штуки, причём все показывали разное время.

Частенько так окружают себя вещами люди, получившие неожиданное богатство и дорвавшиеся до роскоши. Но Троекуровы были старым родом, и довольно странно наблюдать такую тягу у одного из его представителей. Могу предположить, что дело в болезненном самолюбии хозяина усадьбы при крайне малых способностях. Купаясь в роскоши, он пытался казаться значительней, чем был на самом деле.

— Прошу, Пётр Петрович, садитесь. Отобедаем, чем бог послал.

А бог послал Троекурову четыре перемены блюд с десертом, кофе и внушительным набором вин. Таким обедом можно было накормить десяток человек, а всякие изыски вызывали оторопь. Например, паштет из соловьиных язычков — сколько бедных птичек пошло на это блюдо? Или «оливки по-королевски». Оливки начинялись рыбой, затем ими фаршировали жаворонков. Их вкладывали в перепёлку, её — в куропатку, а куропатку — в фазана, которого и жарили на вертеле. Самым вкусным, как пояснил Троекуров, и была оливка, пропитанная вкусом всего остального. Он выковыривал её пальцами, причмокивая, клал в рот и выкидывал всё остальное. Увидь я такое извращение в студенческие времена — придушил бы без зазрения совести.

Мы с Кижом сидели на диванчике в стороне от стола и скучали. Мне смотреть на сеанс обжорства было неприятно, а Киж отвернулся с безразличным видом, чтобы не видеть, как бутылки с выпивкой проносят мимо.

— Кирилл Петрович, — наконец Добрятников отложил вилку с ножом и промокнул губы салфеткой, — а ведь я к вам приехал по делу.

Троекуров покровительственно усмехнулся и по-барски махнул ладонью. На его лице отчётливо читалось: вижу, денег приехал просить. Давай, начинай лебезить и подлизываться, может, и подкину от щедрот, если угодишь.

— Вы слышали, что случилось в Злобино на днях?

— Ммм? — продолжая жевать, Троекуров мотнул головой.

— Урусов, владелец имения, неожиданно вернулся со службы. А там Еропкины, ну, вы их знаете, взяли усадьбу в осаду, чего-то требовали.

— И что случилось? — Троекуров с интересом посмотрел на Петра Петрович. — Они его чик-чик?

Он провёл вилкой поперек горла.

— Напротив, Кирилл Петрович, напротив. Все там и легли, как один. И сами Еропкины, и опричники. Урусов так на них осерчал, что старшему Еропкину чуть голову не отрубил.

— Кхм, — Троекуров кашлянул, потянулся к бокалу и выпил до дна одним махом, — какой шустрый мальчишка.

— Не просто шустрый, Кирилл Петрович, а бешеный. Слышали, что он при Кунерсдорфе учинил? Застрелил самого Фридриха, никто и глазом моргнуть не успел.

— Случайность, — проворчал хозяин усадьбы, кривя губы, — ему просто повезло.

— Не скажите. Он после Берлин на шпагу взял, говорят, целый полк пруссаков положил при штурме чуть ли не в одиночку. Хоть и без приказа, не доложившись командованию, однако получил полковника и вышел в отставку.

Поморщившись, Троекуров откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Было видно, как ему неприятно слушать про чужие успехи.

— Выгнали подальше с глаз, а не в отставку.

— Может и так, — Добрятников примирительно поднял руки, — вам виднее, я на военной службе никогда не был, а вы в больших чинах ходили. Только я о другом, Кирилл Петрович.

— О чём же?

— О его буйном нраве. Горяч, задирист, лезет в драку при любом удобном случае. От знакомых слышал, что его на дуэли в Москве уже боятся вызывать. Слышали, как он молодого Салтыкова покалечил?

— Мне-то что за дело.

Сдёрнув салфетку с шеи, Троекуров раздражённо смял её и бросил на стол. Аппетит у помещика от такого разговора неожиданно пропал.

— Дело в том, Кирилл Петрович, что я заезжал сегодня к Урусову. Молодой человек изрядно зол на всех, кто покушался на его вотчину. Предвидя, что такой оборот дела не доведёт до добра, я воспользовался своим авторитетом и уговорил его немного погодить и уладить дело миром.

Троекуров хмыкнул, но перебивать собеседника не стал.

— Зная ваш недюжинный Талант, — Добрятников напустил в голос льстивых ноток, — у меня не было сомнений: если вы схлестнётесь с Урусовым, от тех трёх деревень и головешек не останется. Стоит ли ссориться добрым соседям из-за такой пустяшной причины?

На лице Троекурова первое опасливое выражение перетекало в раздражение, а затем в твердолобое упорство и злость.

— Добрые соседи? Глупости какие. Всё, что попадает мне в руки, я беру по праву. Никогда такого не было, чтобы Троекуровы отдали своё имущество.

— Кирилл Пе…

— Мне до этих деревень и дела нет. Могу хоть завтра спалить, а людишек запороть до смерти. Будь ваш Урусов умнее, сам бы приехал, в ножки поклонился, может, и получил от меня подарок. А коли он мириться согласен, значит, силы за ним и нет никакой. Я таких молокососов с кашей ем, Пётр Петрович. Так ему и передайте — сунется со своей обидой, так я его в бараний рог согну и в поганой яме утоплю. А судиться вздумает, так у меня судейские вот где!

Он поднял руку, сжал кулак и потряс им в воздухе. Добрятников вздохнул и печально изогнул брови.

— Ах, Кирилл Петрович! Я так надеялся, что вы проявите своё великодушие. Боюсь, столкнувшись с молодым Урусовым, вы можете потерять больше, чем приобрели. Сами ведь знаете, как бывает, когда сильные маги заспорят.

— Да какой он сильный, — отмахнулся Троекуров, но уже не так уверенно, — выучил пару армейских фокусов, не больше. Урусовы никогда сильными колдунами не были, а он даже не княжеской ветви. Пусть приходит, я ему покажу, как уважать старших.

Добрятников снова вздохнул и встал из-за стола.

— Тогда, разрешите откланяться, Кирилл Петрович. Увы, дела семейные зовут, и отложить нет никакой возможности. Был очень рад вас видеть.

* * *

Киж снял «плащ мертвеца», когда мы порядочно отъехали от усадьбы Троекурова. Добрятников вздрогнул от нашего внезапного «появления», перекрестился и с облегчением выдохнул:

— Слава богу. А я уж волновался, не забыл ли вас, Константин Платонович. Вы всё слышали? Ни в какую уступать не хотел.

— Слышал, Пётр Петрович, до последнего слова.

— И что теперь? Обратитесь к Судье или попробуете сами отбить деревни?

— Ни то ни другое. Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Кстати, останетесь у нас на ужин? Марья Алексевна будет рада, а мы потом вас отвезём домой с Дмитрием Ивановичем.

— С превеликим удовольствием, Константин Платонович. Вы же знаете, как я люблю у вас бывать. А то от троекуровского угощения у меня сплошная изжога и несварение.

Так мы и сделали. Доехали до Злобино и поужинали. Гораздо скромнее, чем у Троекурова, но душевно и по-семейному. Между делом я шепнул Настасье Филипповне, что вернусь только к утру.

— Каверзу задумал? — она пристально оглядела меня. — По глазам вижу, не отнекивайся. Ты уж побереги себя, будь добр. А то нехорошо получается: только домой вернулся, от раны не отошёл, как опять в авантюру лезешь.

— Не волнуйтесь, Настасья Филипповна, всё будет хорошо.

Она печально вздохнула и тайком перекрестила меня.

Стоило мне сказать, что я собираюсь отвезти Добрятникова домой, как мои девицы стали канючить на три голоса взять их с собой.

— Ну, пожалуйста, Константин Платонови-и-ич.

— Вы что-то интересное же задумали.

— И без нас опять.

— Мы тоже хоти-и-им!

— Сударыни, — я состроил зверское выражение лица, — а вы готовы завтра сдавать мне экзамен по пройденным Знакам? Вас, Ксения, это тоже касается — вы должны будете показать, чему