Дядя самых честных правил 4 - Александр Горбов

Добрятников вздохнул, глядя ей вслед, и подошёл ко мне, протягивая руку.

— Рад, что вы живы, Константин Платонович. Александра мне подробно всё рассказала, поразив всё наше семейство. Особенно благодарю, что позаботились о моей дочери и не дали лезть в самое пекло.

— Не стоит даже вспоминать, это моя обязанность как учителя.

— Ах, Константин Платонович, стоит, поверьте моему опыту. Сейчас мало кто занимает себя настоящей заботой о воспитанниках.

Минут десять мы с ним так расшаркивались. Добрятников чувствовал себя обязанным мне за обеих дочерей, взятых в обучение, и мне стоило немалых трудов прекратить его славословие.

— Пётр Петрович, сейчас у меня к вам дело. Быть может, вы не откажете мне в некоторой консультации и небольшой услуге?

— Для вас, дражайший Константин Платонович, всё что угодно.

Я отвел Добрятникова в кабинет, усадил в кресло, налил бокал чего-то крепкого ещё из дядиных запасов и спросил:

— Пётр Петрович, скажите, вы лично знакомы с Троекуровым?

— Да, приходилось с ним общаться, по-соседски.

— Что можете о нём сказать? Каков по характеру, что за человек и всё такое.

— Понимаю ваш интерес к нему, Константин Платонович, но, боюсь, не смогу удовлетворить ваше любопытство. Я не настолько хорошо его знаю, из третьих рук. Могу пересказать только слухи.

Добрятников пригубил из бокала, пожевал губами и досадливо цыкнул:

— Точно могу утверждать только про его чванство. Кирилл Петрович крайне любит себя превозносить и не упускает случая похвастаться богатством. Обожает, когда к нему приезжают в гости даже незнакомые люди, чтобы продемонстрировать себя им.

Очень хорошо! Я кивнул Добрятникову и зажмурил левый глаз, будто прицеливаясь в далёкого Троекурова. Значит, труслив и чванлив жадный соседушка. Что же, значит, будем действовать по плану.

— Пётр Петрович, а как вы посмотрите на просьбу поехать сейчас к Троекурову и выступить, так сказать, посредником. Передадите мои требования вернуть захваченные деревни и намекнёте, что я могу причинить ему очень большие неприятности. Мол, вы по-дружески уговорили меня не идти на конфликт и взялись уладить дело миром. Распишете ему, что я эдакий… бешеный и буйный человек, готовый на всякое. Упомяните, что я застрелил Фридриха и захватил Берлин без приказа. Можете смело сгустить краски, если пожелаете. Предложите ему разойтись миром, сделав упор на возможные потери.

Добрятников пробарабанил пальцами по подлокотнику и ухмыльнулся:

— А что, это будет забавно. Не уверен, что Троекуров пойдёт на попятную, но попробовать стоит. Я согласен выступить эдаким миротворцем. Вы хотите, чтобы я поехал прямо сейчас?

— Не стоит откладывать. Но только с одним уточнением.

— Да-да?

— Мы с Дмитрием Ивановичем поедем с вами и будем присутствовать при разговоре.

— Эээ…

— Незримо для Троекурова. Мне интересно посмотреть на его реакцию.

— Весьма неожиданно. Вы действительно можете стать невидимым? Никогда не слышал ничего подобного!

— Только никому, Пётр Петрович. Это мой маленький секрет для крайних обстоятельств.

— Конечно-конечно, я всё понимаю. Значит, будете слушать? Пожалуй, так получится ещё интересней. Я весь в предвкушении такого необычного приключения. Едем!

* * *

Добрались мы быстро, часа за полтора всего. Деревни Троекурова, которые мы проезжали, производили удручающее впечатление. Везде крайняя бедность и унылые измождённые лица без просветов радости. Было видно, что помещик выжимает крепостных досуха. Причём Добрятников не видел в этом ничего необычного, Киж был к таким проблемам безразличен, и только меня царапало скотское отношение к людям.

Не доезжая версты до усадьбы Троекурова, я попросил Добрятникова остановить дрожки. Дал знак Кижу, и тот накинул на нас «плащ мертвеца». Мир, как и в прошлый раз, выцвел и отдалился.

— Однако.

Добрятников нервно хохотнул и потянул себя за рыжий ус.

— Ну и фокус. Да-с, первостатейный.

Он хлестнул вожжами и пустил лошадей шагом. До самой усадьбы он косился на «пустое» место, где сидели мы с Кижом, и щека у него непроизвольно дёргалась.

Дрожки подкатились к парадному входу усадьбы, и мы стали свидетелями небольшой сценки.

На ступенях стоял человек лет пятидесяти в дорогом халате с золотым шитьём, на его обрюзгшем лице проступали последствия излишеств в еде и выпивке. А то, как он кривил губы, хмурился и пучил глаза, превращали его в крайне неприятную фигуру. Похоже, это и был сам хозяин усадьбы Троекуров.

Перед крыльцом, понурив головы и теребя в руках шапки, стояло несколько крепостных. Вид у них был самый что ни на есть побитый и откровенно жалкий.

— Не понимаете вы хорошего обращения, — Троекуров зло сплюнул. — Придётся наказать всю деревню, раз слов не понимаете.

— Барин, случайно же вышло, — старший из крепостных поклонился и принялся скороговоркой оправдываться: — Не виноваты мы, вот те крест! Никто и не думал на кабана того охотиться, чай, знаем порядок. Только он сам на огороды выскочил, Акулину рвать стал чуть не до смерти. Если бы мужики с вилами не кинулись, задрал бы девку. Тебе, барин, с того убыток бы был.

— Ты, Фрол, дурак и тупица. Что мне та девка? Одной больше, одной меньше. А кабанов вам не по чину бить.

— Барин…

— Цыц! Не понимаете по-хорошему, будет вам по-плохому. Завтра всей деревне по десять плетей всыпать. От мала до велика, понял?

Возражать крепостные не посмели, видимо, знали, чем это могло кончиться. Дружно поклонились и хором пробубнили:

— Спасибо за науку, барин.

— Всё, кыш с глаз моих.

Троекуров махнул рукой, отпуская крестьян, и заметил дрожки с Добрятниковым.

— Ба! Какие люди! Неужели Пётр Петрович?

— Кирилл Петрович, — Добрятников слез на землю и подошёл к Троекурову здороваться. — Как только позволили дела, так сразу к вам. Сами знаете, семь дочерей — не фунт изюма, требуют постоянного присмотра.

Они троекратно расцеловались, и хозяин усадьбы усмехнулся:

— Да уж, да уж. Кто чины выслуживает, кто богатство, а вы, Пётр Петрович, дочерей заделали. Не могу осуждать — супруга у вас редкая прелестница, да-с.

Пока они там здоровались, мы с Кижом тоже выбрались из дрожек и встали чуть в стороне. Так, чтобы и слышно всё было, и наше присутствие не вызывало заметное искажение эфира. Кто его знает, вдруг Талант хозяина усадьбы нас почует?

— Пётр Петрович, — вдруг оживился Троекуров, будто вспомнил что-то, — вы же как раз вовремя приехали! Я просто обязан показать вам моё новое приобретение. Даже не смейте отказываться — пока не посмотрите, обед не велю подавать.

Он схватил Добрятникова под локоть и поволок за собой на задний двор усадьбы. Мы с Кижом последовали за ними, по пути разглядывая обстановку. Однако, на широкую ногу живёт отставной генерал-аншеф: огромная конюшня для механических лошадей, флигели, каретные сараи и большая псарня, куда и направился Троекуров с Добрятниковым.

— Эй, Филька! Приведи Угадая с Откатаем.

Крепостной псарь бегом кинулся выполнять поручение и через пару минут вывел на сворке двух поджарых собак.

— Вот, извольте видеть, Пётр Петрович, моё последнее приобретение. Эльфийские борзые! Доставлены по моему заказу аж с самого Авалона. Двадцать тысяч серебром отдал, ни единого рубля не пожалел. А, каковы⁈ Вы посмотрите, посмотрите, дорогой мой. Какой щипец, какой вощок! Пазанки одни чего стоят. Не смрадничают ни разу, сходу зверя дерут. А стать, стать какая! Ни в какое сравнение не идут с нашими дворнягами. Сразу видно — настоящая порода, не хухры-мухры. Авалонцы мастера на такую породу, а наших шавок и за собак бы не посчитали.

Добрятников кивал, соглашаясь с Троекуровым, распевшимся соловьём. А тот хвастался напропалую, демонстрируя псов со всех сторон. И аж щурился от удовольствия, когда собеседник признавал достоинства и дороговизну собак.

— Таких борзых даже у императрицы нет! И ведь не пожалел денег, заказал, только бы по-настоящему охотиться, на авалонский манер. Вы таких собак даже во сне купить не сможете, Пётр Петрович, признайте. Завидуете? Завидуйте, мне не жалко. Такие собаки любой зависти стоят.

Я ждал, когда закончится этот сеанс самолюбования, скользил взглядом по предмету хвастовства. И вдруг вздрогнул от неожиданного понимания. Да какие это псы? Эти твари никогда не были собаками. Похожи, не скрою: шерсть, лапы, хвосты, зубы, но ничего собачьего там и в помине нет.

Такими «борзыми» авалонцы травят не зайцев, не лис, а двуногую дичь. Людей, орков и прочих «не эльфов». Давняя забава владык Туманного острова, которую последнее время стыдливо замели под ковёр. И если мне правильно подсказывает некромантское чутьё, эти «псины» порядочно старые, отчего их и продали. А уж человеческой крови они попробовали за свою жизнь очень