Русский Робинзон - Сибиряков Николай

— Слава Богу, вы живы! — вскричал он.

— Цел и невредим, только предприятие мое едва ли удастся. Кажется, следы мои открыты, и фитиль в порохе, вероятно, потушен. Однако мы должны быть готовы. Сейчас я вернусь…

Лишь только Лисицын вступил во двор кремля, как весь остров осветился зловещим светом, а следом раздался такой оглушительный взрыв, что защитники цитадели не смогли устоять на ногах. Эхо понесло перекаты грома по горам, лесам и долинам.

Осаждающие, забыв осторожность, густыми толпами высыпали из траншей на возвышения, желая разобраться, что же случилось. Лисицын в этот момент дал сигнал зажигать мины и фугасы — все взрывы слились в один неумолкаемый гул. В стане врага началась паника. Китайцы побежали, перегоняя друг друга. Тогда Лисицын приказал открыть огонь по бегущим, чтобы не дать им опомниться от испуга. В неприятельский лагерь он пустил несколько ракет. Эти ужасно гремящие и изрыгающие пламя ракеты и довершили дело. Утром весь остров был очищен от китайцев.

Защитники кремля с благоговением упали на колени и возблагодарили Бога за неожиданную победу.

Гедеону с несколькими товарищами было поручено осмотреть траншеи, а Лисицын с остальными людьми бросился к гавани, где нашел целыми обе свои лодки и одну барку. Опустив решетки в воротах, чтобы никто не мог ворваться в бухту, Лисицын осмотрел остров. Неприятельский лагерь был совершенно истреблен взрывом. В одном месте Сергей Петрович насчитал до двадцати исковерканных орудий. Много было оставлено разного имущества. По острову в испуге бегали лошади… Не отыскав ни одной живой души, Лисицын возвратился со своим отрядом в кремль. Здесь Гедеон объявил ему, что в транщеях нашел Кры- синского.

— Может, пора наконец его повесить? — ожесточился Гедеон.

— Прикажите пока запереть его в подвал. После вместе обдумаем, что с ним делать. Сколько еще взято пленных?

— Тридцать шесть человек. Все раненные.

— Пусть перевяжут им раны, свезут на берег и сдадут китайскому начальству.

— Бедняки будут рады возвратиться к своим. Крысинский уверил их, что русские добивают пленных.

Лисицын, отдав лодки в распоряжение пленных, руководил захоронением погибших и приведением в порядок всего разрушенного войной на Приюте. Наступила ночь. Гарнизон в упоении победы не смыкал глаз. Перед рассветом Гедеон напомнил о Крысинском. Лисицын приказал привести его в сарай, ярко освещенный факелами. Там же собрался весь гарнизон. Крысинский вошел бледный как полотно.

— Игнатий Крысинский, — начал допрос Лисицын. — Зачем вы предали нас китайцам? Разве мы не обращались с вами, как с товарищем?

— Я не предавал! Китайское правительство распорядилось истребить ваше поселение, построенное на его земле.

— Как же вы очутились с ними здесь?

— Меня схватили на дороге, пан генерал.

— Но если вы были пленником, как оказались в рядах осаждающих?

— Меня заставили силой, пан генерал…

— Он лжет, — сказал Константин. — Я не раз видел, как он распоряжался атакой и наводил против нас орудия.

— А я видел, — добавил Николай, — как он палкой подгонял китайцев, чтоб проворней работали.

— Что вы на это скажете, Крысинский? — спросил Лисицын.

— Неправда! Они хотят меня погубить.

— Мне рассказывали пленные китайцы, — объявил Гедеон, — что именно Крысинский уговорил их главного мандарина воевать с нами и вызвался быть провожатым до Приюта. Он же указал и доступные места для высадки на остров. — Они бессовестно лгут, пан Гедеон! — вскричал Крысинский.

— Игнатий Крысинский, — продолжал Лисицын, — сознайтесь в ваших преступлениях, и вам будет дарована жизнь. Иначе…

— Да кто дал вам право осуждать меня на смерть? Вы такой же подданный императора Николая, как и я.

— Разница в том, что я верный подданный, а вы изменник, беглец, предатель. Государь даровал вам жизнь, несмотря на тяжкое преступление против государства. Чем же вы отплатили за его милосердие? Новой изменой.

— Что с ним толковать? — зашумели присутствующие. — Сбросить его со Сторожевой скалы — пусть в озере рыбу ловит.

Поляк задрожал, упал на колени, стал умолять о милости.

— Встаньте, — приказал Лисицын. — Будете откровенно отвечать на мои вопросы?

— Я готов исполнить вашу волю.

— Кто командует китайцами?

— Командовал мандарин первой степени Шаоли, но он погиб при начале осады; теперь командует мандарин третей степени Чиньян, если только не погиб при взрыве.

— Как велика китайская армия?

— Она состояла почти из восьмисот человек, но до вчерашнего дня едва ли оставалось триста здоровых. Теперь, должно быть, еще меньше.

— Много ли осталось у неприятеля орудий?

— Ни одного, пан генерал, в траншеях были поставлены последние.

— Вы сказали, что вас заставили силой сражаться против нас. Если б я предложил вам сражаться против китайцев?

— О, пан генерал, я почел бы за счастие сражаться в рядах русских.

— Довольно! Товарищи, какое наказание считаете вы справедливым для этого изменника?

— Расстрелять его, — сказал один.

— Повесить.

— Сбросить со скалы в озеро!

— Только сперва руки-ноги отрубить.

— Зарыть живого в землю!

Крысинский, как бы чувствуя предстоящие муки, все ниже склонялся к земле и наконец стал ползать, как пресмыкающееся, прося каждого о милости, но суровые воины отталкивали его ногами, как презренную тварь.

Утомленный этим зрелищем, Лисицын попросил товарищей:

— Не делайте меня судьею, а себя палачами этого негодяя. Давайте отошлем его в китайский лагерь. Пусть там его судят.

— Я не изменял китайцам, им не за что меня судить! — вскричал Крысинский, обезумевший от страха.

Лисицын взглянул на поляка с глубоким сожалением:

— Не вы ли сейчас объявили мне о слабости китайской армии и о желании вашем сражаться против нее? Разве это не измена?

Защитники Приюта громко рассмеялись.

— Пусть, пусть эту собаку судят китайцы! А нам нечего поганить об него руки. Крысинского связали и повели для передачи китайцам. Вскоре явился китайский парламентер с толмачем. Неприятель просил позволения беспрепятственно удалиться, за что предлагал: оставить русским все холодное и огнестрельное оружие; возвратить все суда, захваченные в гавани Приюта, а по переправе через озеро отдать все свои лодки; дать торжественную клятву сохранять с русскими мир в течение трех лет.

С согласия товарищей Лисицын подписал этот договор, заявив, что верит честности китайцев и будет сам наблюдать за исполнением ими условий. В тот же день неприятель сел на суда и начал отступление. Русская флотилия из трех лодок с пушками под начальством Гедеона провожала разоруженных китайцев во время их пути по Архипелажному озеру, а Лисицын с восемью удальцами, привычными к верховой езде, скакал берегом, чтобы в случае обмана дать китайцам памятный урок. Для охраны Приюта остались Николай, Константин и Володя.

При преследовании неприятеля была принята предосторожность, чтобы скрыть от китайцев малочисленность сухопутных и морских русских сил: кавалерия гарцевала, то появляясь, то скрываясь в лесу, а флотилия плыла на таком расстоянии, что неприятель мог видеть одни флаги лодок, которых было шесть, но

три шли пустыми на буксире за вооруженными. Неудавшаяся осада еще более увеличивала число русских в воображении неприятеля.

Китайцы на этот раз добросовестно выполнили свой договор и отплыли на джонках домой.

По возвращении на Приют первым делом вернули Янси с его стадом и табуном. Опасения Лисицына, что Крысинский будет отыскивать стадо, оправдались: он водил китайцев в Долину роз, это доказывали разрушенный литейный завод и множество конных следов по разным направлениям.

После кратковременного отдыха все дружно принялись за поправку разрушенных стен. Превосходство белого камня над кирпичом при сопротивлении ударам ядер было столь очевидно, что стены исправляли этим же камнем. В тех двух пунктах, где неприятель с помощью вышек ворвался на Приют, построили небольшие оборонительные башни. Таким образом, к зиме не осталось и следа губительной войны.