Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

Хорошо хоть, жена, рассердившись из-за синьки, демонстративно перестала с ним разговаривать — а так бы задрала вопросами, чего он вдруг так зачастил в гараж, где и машины-то давно не было: «Москвич» достался Степанычу от отца и в последние двадцать лет с места не двигался, только ржавел и гнил, пока не в меру энергичный тесть не вызвал грузовик и не оттаранил остов автомобиля в пункт приема металлолома.

Шаман скорчился, полежал и выдохнул.

— Самое главное сказал? Смотри мне, Степашка. Реально, не проотвечайся сейчас. Лучше скажи, если не получилось. Мне знать надо, что дальше. Ничего не будет, слово пацана.

Дворовая клятва прозвучала из уст раненого бандитского лейтенанта странно, но не то что бы неуместно: пацанами в Ростове и его окрестностях оставались до старости. Если, конечно, до нее доживали.

Отвечать надо было очень осторожно и убедительно — Степаныч ненавидел себя за то, что при виде восьмиклассников психанул, сдриснул из подъезда и не выполнил Лехиного поручения. Признаваться в проколе дураков не было, поэтому физрук решил потянуть время — вдруг Леха снова лишится сил и уснет.

— Дак сказал, конечно, че ты, Леш… Слушай, а что вы с Фармацевтом-то не поделили? Ты вроде говорил, да у меня вылетело.

— Нихуя я тебе не говорил, — ощерился с пола Шаман, вдруг словно помолодевший на пятнадцать лет и готовый выдать лошаре Степашке «шпалу» (что-то вроде щелбана, но технически изощреннее и гораздо больнее). — Завязуй канифоль плавить, заебал. Точно вспоминай, что брату сказал. Дословно, понял, блять?

Несмотря на прохладный неотапливаемый гараж, Степаныч вспотел и захотел выпить — точнее, выпить-то он в последние пару недель хотел непрерывно, просто сейчас это желание превратилось в электродрель, бесшумно, но неуклонно впивающуюся ему в мозг.

— Дословно… Щас… — он закатил глаза и начал с понтом вспоминать, забыв, что в темноте пантомиму разглядеть было невозможно. — Так… Сказал, мол, езжай к родителям в Новошахтинск, отсидись там, пока Леха свою ситуацию не разрулит. Прямо завтра двигай, лучше на попутках. Правильно же?

— Всё? — вопрос был, что называется, на засыпку — это было понятно по неожиданно вкрадчивому тону. Степаныч засуетился.

— Ну как всё, не всё! Сказал, что никому из пацанов сейчас доверять не варик — даже если будут предлагать помочь, докинуть, всё такое. Будут спрашивать — говорить, что не знает, где Леха.

— Он и так не знает. Я ж тебе сказал, бля, от себя не добавлять ничего…

Физрук заткнулся и мелко задрожал.

— Ладно… Это, Степ, спасибо. От души, — из темноты донесся вздох и звук скрипнувших зубов. Леха ворочался, пытаясь не задеть рану в боку.

— Леш, давай пожрать принесу, — выдавил Степаныч, в котором боролись облегчение и ненависть к себе. — Тебе вычухиваться надо.

После паузы (Шаман вяло отмахнулся, после чего вспомнил про темень) с пола донеслось:

— Воды принеси. Сушняк долбит, пиздец.

Физрук кивнул, потом угукнул, приоткрыл дверь гаража и боком выбрался на улицу. Успело стемнеть, с неба срывался противный мелкий дождь, пахло характерной южной осенней сыростью. Двор привычно превратился в огромную лужу, освещенную редкими фонарями.

Степаныч вздохнул, матюкнулся и выудил из кармана олимпийки мятую пачку «Петра I». Курить было тошно, но не курить не получалось — и как он только умудрился встрять в такие блудняки!..

Полуживой Шаманов обнаружился у него на пороге сразу после возвращения с ненавистной экскурсии; говорить он почти не мог, постоянно оседал на подъездный пол и пачкал всё вокруг кровищей. Степаныч был хоть и алкаш, но не дурак (так, по крайней мере, он обычно отвечал на бесконечный пилеж жены): хер его знает, что там не поделили бандиты, но Леху надо было спрятать и выходить — так он сто процентов будет по гроб жизни обязан старому школьному другу.

Физрук зажег сигарету не с той стороны, вдохнул смрад горящего фильтра и выругался.

— Это у нас и есть гражданин Рибизинский, да? — донеслось из темноты. — Надо же, в такую погоду и в такое непростое для страны время по улицам шароебится вместо того, чтобы перед телевизором сидеть.

По «гражданину» и специфическому ментовскому сочетанию канцелярита с матюками Степаныч понял, что в настоящие блудняки он встрял только сейчас, в эту самую минуту. Сигарета выпала из его ослабевших пальцев.

Майор Азаркин брезгливо, как кот, ступал между лужами, стараясь не слишком загадить форменные брюки; затея эта была безнадежной еще и потому, что рядом семенил участковый с раскрытым над головой старшего по званию зонтом. Участковый дороги не разбирал, каждым шагом поднимая фонтаны грязных брызг.

— Всё, Рахимбеков, иди погуляй, мне с гражданином наедине поговорить надо. Зонт оставь.

Пухлый участковый грустно покосился из-под зонта на черное небо, но спорить не посмел — съежился и захлюпал в сторону подъезда, под козырьком которого можно было спрятаться от дождя. Азаркин молча подождал, пока тот удалится на достаточное расстояние; всё это время он буравил физрука нехорошим взглядом.

— Чем, так сказать, обязан, товарищ майор? — Степаныч попытался включить свое природное обаяние, но получилось не очень. Он клял себя за то, что закурил прямо у гаража — если Шаман там захрапит или что-нибудь уронит, придется слишком многое объяснять.

Быстро выяснилось, что Степаныч клял себя напрасно — у милиции всё было продумано.

— Тут дело такое, гражданин Рибизинский… Ориентировка поступила, что на районе прячется опасный преступник, разыскиваемый за убийство, рэкет, хулиганство, — ну, там полный букет. Страшный, страшный человек. Натуральный бандит! Ходим, видите, с товарищем Рахимбековым по квартирам, опрашиваем возможных очевидцев, — а вас дома нет. Ну, где нормальный мужик вечером может быть, кроме дома?.. Правильно — в гараже! Вот меня товарищ Рахимбеков и привел. А вы тут как тут!

Что-то в этой истории не складывалось, но Степаныча захлестывала такая паника, что было не до ментовского вранья.

— Так а я… А что я… Я же это, учитель в 43-й школе, педагог, где я — и где бандиты!.. Чем я могу… Я не, я…

— Ты поякай мне, блять, еще, — ощерился собеседник, которому быстро надоело играть в Дядю Степу. — Всем соседям по синьке распиздел, что с Шаманом со школы вась-вась. Участковый вон и то в курсах, хоть и дебил конченый.

Молча проклинавший себя, водку, жизнь и снова себя физрук успел подумать, что если Шаман сейчас это услышал, то ему, Степану Степанычу, точно жопа — вне зависимости от того, чем и как закончится этот мучительный разговор.

— Так я, товарищ майор, закладываю… Ну, бухаю, то есть, — Степаныч решил, что врать сейчас совсем не вариант. — Оно ж знаете как по синему делу…