Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей - Мариан Ткачёв

Марик обожал классика вьетнамской литературы Нгуен Туана – «старика Туана», как его заглазно называли друзья. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с этим мудрым, удивительным человеком, к слову, высокообразованным, что не так уж часто встречается и в московской писательской среде. Марик не просто дружил со стариком, он его весьма успешно переводил, сделал великолепную прозу Туана доступной и для русскоязычного читателя.

Однажды, в феврале 1986 года. мы с Мариком навестили старика в его более чем скромном, а если честно – то бедном жилище неподалеку от железнодорожного вокзала в Ханое. Пришли с подарками – голодновато тогда было во Вьетнаме, принесли с собой вовсе не сувениры, а мясные консервы, чай, мыло, сахар и тому подобное. Надо было видеть, с каким достоинством, словно невзначай, Туан небрежно задвинул посылку ногой под кровать… И не поставил нас в неловкое положение словами благодарности. В свою очередь налил нам и себе граммов по тридцать настоящего французского коньяка – последние капли из пузатой бутылки, которую он сохранил еще со времен французского Индокитая.

Незадолго до того большая группа деятелей литературы и культуры – в основном участников Сопротивления и Освободительных войн – была награждена орденами. Марик попросил и Туана показать свой новый орден. Старик досадливо отмахнулся. Оказывается, его сильно и расчетливо обидели: наградили самого крупного в стране писателя орденом Независимости… низшей, пятой степени!

Ткачёв, как только узнал об этом, неожиданно заявил:

– А ведь тебя правильно наградили, Старик!

– Как так?! – взметнулся Туан.

– Очень просто: орден Независимости первой степени давали тем, кто полностью зависел от начальства. Второй степени – кто хоть чуть-чуть проявлял какие-то вольности. И то с разрешения… А ты не зависишь ни от кого, и не скрываешь этого. Стало быть, тебе положен орден пятой степени. Просто надо читать «Независимость» как «Зависимость»…

Старик расхохотался, настроение его явно улучшилось, и мы допили свои рюмки…

Этой встрече предшествовал забавный эпизод. Мы прилетели в Ханой из Вьентьяна (Лаос) поздним, очень темным вечером. Расположились в старом, еще французами построенном отеле, который европейцы по давней привычке называли «Метрополем». В одном из номеров именно этого отеля Грэм Грин написал свой знаменитый роман «Тихий американец».

Заняли огромный номер – с высоким потолком, непременной антимоскитной сеткой над кроватями, которым за их размер больше подошло бы пышное название «ложе».

Я стал принимать душ – и слышу напуганный голос Марика: «Как ты можешь? Ведь это холодная вода!» Вид человека, обливающегося холодной водой, был для него невыносим. Хотя назвать холодной ту воду, что нехотя стекала из душевой насадки, можно было только при богатом воображении.

Улеглись, начали было засыпать, как… Загремела пальбастрельба, замельтешили за окном огненные вспышки. Мы вскочили с постелей, в холодном поту, разом перенеслись лет на двадцать в прошлое.

Неужто снова началось?

И рассмеялись облегченно. Вспомнили: да ведь сегодня «Тэт», праздник Нового года!

Спать уже не хотелось, да и как тут заснуть. Встали, оделись, пошли гулять по оживленному ночному Ханою, освещенному огнями традиционных фейерверков. Улицы были заполнены веселыми людьми, в многочисленных храмах не протолкнуться. «Тэт»!

В следующий прилет в Ханой мы с Мариком посетили уже не дом Туана – огромного писателя и человека, а его могилу.

Хочу особо отметить, что Мариан Ткачёв был поразительно интеллигентен, абсолютно лишен хотя бы тени налета уличного воспитания, столь характерного для нашего поколения, независимо от социального статуса родителей и места проживания. Наше детство и подростковые годы пришлись на войну, и это говорит о многом в нашем характере. И о хорошем, и о плохом. Но вот представить Марика, к примеру, подравшегося с кем-нибудь, я просто не могу. Тем не менее могу засвидетельствовать, что при встрече с реальной опасностью, когда речь шла не о гипотетическом фингале под глазом, но о реальном осколке мины или ракеты или о пуле снайпера, он вел себя не просто спокойно, но даже невозмутимо.

Это отмечают весьма привычные к такой опасности советские журналисты, работавшие во Вьетнаме в самые тяжелые годы американской агрессии. Помню, мы с Марианом как-то находились в провинции Лонгшон, на севере страны, в момент отражения вторгшихся на территорию ДРВ китайских войск. Тогда один из наших советских спутников по поездке просто отказался отправиться во фронтовую полосу. Осуждать его Марик не стал, всего лишь пожал плечами. Помнится, тогда его беспокоили не различные взрывоопасные предметы или канонада, а погода – было дождливо и холодно, а мы оказались одеты легкомысленно не по погоде и обстановке… О взрывоопасных предметах я упомянул не просто так. Уходя, китайцы оставили множество завлекательных «бесхозных» вещей: детские игрушки, зажигалки, фляжки, фонарики… Дотрагиваться до них было смертельно опасно: все они были заминированы. Взрослые это понимали, но вот дети…

Кто плохо знал Ткачёва, могли думать, что это постоянно рефлексирующий, пессимистично настроенный человек, едва ли не мизантроп. Между тем он был наделен много выше среднего чувством юмора явно одесского происхождения, настоенного к тому же на великолепном знании литературы и искусства вообще. При подходящем случае и в подходящем обществе обычно тишайший Марик мог вдруг взорваться, ошеломить репризой, остроумнейшим замечанием, прямо-таки заражающим приступом веселья. И вернуть его обратно в меланхолическую задумчивость было уже невозможно… Сие могло оборваться внезапно, столь же неожиданно, как и началось.

Примечательно, что единственный сборник его собственных рассказов-притч вышел в Америке благодаря расположению обосновавшегося там давнего друга под многозначным названием «Всеобщий порыв смеха».

На Центральном телевидении некогда существовала весьма популярная юмористическая передача «Вокруг смеха», которую вел замечательный поэт-пародист, ныне, увы, покойный Саша Иванов. В ней принимали участие тогда молодые, но остроумнейшие люди – Гриша Горин, Аркадий Арканов, Роман Карцев, Виктор Ильченко, Геннадий Хазанов… Убогих смехачей уровня нынешних «новых русских бабок», к ней и на пушечный выстрел не подпустили бы. Но вот застенчивого, чаще всего грустного Ткачёва на передачу пригласили, кажется, по рекомендации Аркадия Арканова, который году в 1967-м тоже в сопровождении Марика побывал в воюющем Вьетнаме, о чем и рассказал в популярнейшем журнале «Юность», где тогда работал.

Не чурался Марик иногда – весьма редко и в компании только «своих» – принять участие, как он сам выражался, «в некотором гусарстве». Марик любил своих друзей… Помню, мы целеустремленно ходили по бесчисленным лавочкам торговых улиц Ханоя – по непременному настоянию Марика искали халат в подарок нашему общему другу Аркадию Стругацкому. Я уже отчаялся, но Марик настойчиво продолжал, как мне казалось, напрасные поиски. Аркадий был мужчиной весьма внушительной комплекции во всех измерениях. Во Вьетнаме таких просто не существовало и одежду соответствующую не шили. После долгих блужданий нашли-таки один-единственный халат – яркий, из натурального шелка, расшитый вручную золотыми драконами. Хозяин лавки был безмерно счастлив, что избавился от халата, продать который уже отчаялся, и отдал его нам за треть истинной цены.

Аркадий Стругацкий по образованию был японистом, любил восточные вещи и разбирался в них, потому был подарку рад безмерно.

Марик знал, хотя я ему об этом никогда не говорил, что немного увлекаюсь, очень скромно, нумизматикой. И вдруг подарил мне на день рождения старинную вьетнамскую монету с квадратным отверстием в центре, не забыв приложить записочку, в какую эпоху данная монета была выпущена.

Много друзей Марика к середине 90-х эмигрировали, в том числе в США. Однако, я никогда не слышал от него даже намека на желание покинуть страну, а возможности такие имелись, да, ему, видимо, такие мысли в голову приходили. Думаю, многократные поездки во Вьетнам, Лаос, жестокие бомбардировки их городов и сел американскими самолетами показали ему иное лицо США, разительно отличающееся от впечатлений тех новых переселенцев, что восторженно взирали на лик статуи Свободы.

В Америке он бывал по приглашению старого, еще школьного друга Саши Калины, крупного инженера-изобретателя, ставшего в Сан-Франциско миллионером, не как биржевой маклер или коммерсант, но как основатель инженерной фирмы.

…Это был август, трагический август 1991 года. Мой день рождения. Мы сидели у меня на Малой Грузинской в некотором отдалении от Белого дома: Леша и Наташа Полянские, мы с моей женой Маритой и Марик с Инной, только что вернувшиеся из США. Рассказывали, что в полете ничего не знали о происходящем в Москве. Когда ехали на автобусе из Шереметьева, видели колонну танков, направлявшихся в город, но ничего не поняли. Обо всем узнали уже от нас. Потом мы все шестеро пошли на Садовое кольцо, положили цветы на то место, где погибли трое ребят, ставшие последними в истории нашей страны Героями Советского Союза.