Славянское фэнтези - Мария Семёнова

— Кеям не ставят условий, дедич. Наше слово — закон!

Лицо Ворожко дернулось, рука скользнула к мечу.

— Аригэ!

Короткое румское слово ударило, словно стальной клинок. Лоэн неторопливо вышел вперед, поправил сбившийся плащ, подошел к Стане.

— Стойте! — повторил он. — Прекрасная Кейна, переведи им мою речь!

Танэла чуть помедлила, затем кивнула и встала рядом с риттером.

— Скажи мне, храбрый Ворожко, существуют ли в вашей земле благородные обычаи? Ведомы ли они тебе?

Площадь стихла. И харпы, и сполоты слушали негромкий голос Кейны, переводящий слова риттера. Ворожко кивнул:

— Конечно, доблестный Лоэн! Я знаю, что негоже требовать смерти юной девушки, но она — дочь врага, предателя. Это он убьет ее своей изменой, не мы!

— Тогда ты знаешь и другое, храбрый Ворожко! Всякая девица, даже виновная в тяжких грехах, вольна искать себе защитника. Того, чей меч не даст ей погибнуть.

Внезапно Велегост почувствовал, как в сердце вновь вспыхнула надежда. Риттер прав! Почему же он сам не подумал об этом?

Дедич задумался, затем покачал головой:

— Обычай такой есть и у нас, но…

— Благородный Кей Велегост, заступившийся за эту девицу, не может скрестить с тобой меч, ибо он тот, кому ты служишь. Однако же род мой не менее знатен, и ежели ты не сочтешь поединок со мной бесчестьем, то я — к твоим услугам. Впрочем, ты еще юн и вправе выставить вместо себя защитника.

Лоэн шагнул к дедичу. В лучах утреннего солнца сверкнула синеватая сталь. Ворожко отшатнулся, лицо пошло красными пятнами:

— Кейна! Переведи риттеру Лоэну, что я не хочу драться с таким славным и благородным воином, как он. Но я не трус! Пусть нас рассудят боги!

Он выхватил меч и расстегнул фибулу, сбрасывая плащ на землю.

— Ты разрешаешь, Кей? — Лоэн повернулся к Велегосту. — Разрешаешь суд Божий?

— Не надо…

Велегост, уже готовый дать согласие, удивленно обернулся. Танэла стояла возле неподвижного тела девушки, ее лицо было бело как мел.

— Поздно, Стригунок. Стана… она умерла.

Внезапно показалось, что воздух исчез, в легкие плеснула колючая холодная пустота.

— Боги… За что?!

Кей поднял взгляд к горячему светло-голубому небу, но там не было ничего — даже легкого облачка.

Боги молчали.

Елена Евдокимова

УКРОТИТЕЛИ МИРОВ

Над серебряным блюдцем кружился туман. Сизая воронка то раздавалась, и тогда в прорехе появлялось темное, в мерцающих звездах небо, то вновь смыкалась, пряча картинку от глаз.

Виляя и покачиваясь, наливное яблочко двинулось на третий круг. Картинка в блюдце очистилась от серой пелены, и на замшелой стене далекого замка проглянули силуэты танцующих привидений. В воздухе поплыл аромат первых цветов, донеслись переливы тихой, чуть грустной мелодии. Яблоко завертелось на месте и остановилось.

Звук пропал сразу. Картинка выцвела, смазалась и тоже исчезла. В начищенном до зеркального блеска серебре отражалось конопатое, окруженное светлыми кудрями мальчишеское лицо.

— Да что ж это такое? — пробормотал Никита. — Опять, да?!

Кулак с грохотом опустился на стол. Блюдце звякнуло, яблоко дернулось и перекатилось на другой бок. Стоящий рядом берестяной туесок закачался, но устоял. Никита потер ладонь и, поостыв, осмотрел строптивый фрукт. У самого черенка обнаружилось пятнышко — то ли насмешка, то ли привет от обосновавшейся за окнами весны.

Ох уж эти «приветы»! Никита вытащил из-под стола короб. Яблоки едва закрывали дно. В нос ударил запах прелой листвы и гнили. Паренек покачал головой и захлопнул плетеную крышку. Все, довольно! Три неудачи подряд! А времени потеряно!.. Одну Ваську два дня уламывал, чтоб заклинание для замка сказала. И работу давно сдала, и привидений до поросячьего визга боится, а вот, поди ж ты, вредничает!

— Никита! — донеслось из распахнутого окна. — Ни-ки-ит!

У плетня стояли Ванька с Емелей. В руках — по удочке, Емеля, как старший, тащил ведро. Приятелей знала вся округа. Ванька коренастый, серьезный, а Емеля, наоборот, тощий как жердь, рот до ушей. И всегда вместе, особенно если созорничать требуется.

— Привет рыбакам! — Отдернув занавеску, Никита устроился на нагретом солнцем подоконнике.

— Ты чего дома сидишь? — спросил Емеля. — Случилось что?

— Ничего не случилось. — Никита скосил глаза на блюдце — оно стояло в тени, и от плетня его было не разглядеть. — Я к завтрашнему показу готовлюсь.

— Никак опять на Берез-горе колдовать собрались? — встрепенулся Ванька.

— Да не боись! В этот раз тучи не тронем.

— Точно?

— Точно, точно — тема не та… Как порыбачили?

Емеля ухмыльнулся:

— Двенадцать лещей и одна щука!

— Говорящая?!

— Да какая там говорящая! Самая обыкновенная, для ухи пригодная. Во!

Емеля вытянул щуку из ведра. Серая в черных крапинах чешуя тускло блеснула на солнце.

— Неинтересно! — исподтишка разглядывая добычу, заявил Никита. — Вот если бы говорящая…

— Ну, это ты, брат, хватил! — пробасил Ванька. — Кто тех говорящих видел? Перевелись, поди, все.

— Не скажи! Вон, Демьян прошлым летом не растерялся и печь самоходную получил!

— Слыхали, слыхали, — махнул рукой Ванька. — И про то, как Баба-яга новоселье справляла и как за новую избушку отблагодарила. Вот только с Ягой связываться — себе дороже.

— Бабуся она пакостная, — согласился Никита, — но коли одарит — в обиде не будешь!

— А что ж твой отец-чародей за то дело не взялся? — усмехнулся Емеля.

— Не мог он. Они с Ягой не разговаривают.

— И из-за чего?

— Отец не сказывает.

— Или не помнит уже?

— Как это — не помнит?! — взвился Никита. — Отец все помнит! Выкладывайте, зачем звали. У меня забот невпроворот!

— «Выкладывайте!» — проворчал Ванька. — Мы о нем беспокоимся, а он… Бросать тебе надо колдовством баловаться — вот что! Делом бы занялся.

— Это каким же: на речке посидеть да воробьев пострелять?

Емеля тут же прикрыл рукой заткнутую за кушак рогатку.

— Поду-умаешь! — протянул он и замолчал.

— Пойдем мы, — сказал Ванька. — Дома нас, поди, заждались. А ты колдуй, коль нужда такая.

Приятели ушли. Никитка вернулся за стол. На душе было скверно: дело не ладилось, с ребятами едва не поссорился… или поссорился? Одно ясно: о привидениях из далекого замка можно забыть. И что теперь? Выдумкой воспользоваться? Слова да рисунки в живую картинку превратить?

Лавка у соседнего окна была завалена сестрицыными игрушками. «Мне бы давно выволочку устроили, а Аленке все с рук сходит!» — подумал Никита. На глаза попался расписной утенок. Подставкой для него служила книжка. Сказки, простенькие конечно, до серьезных сестренка не доросла, серьезные нужно искать в ином месте.

Никита с трудом поднял крышку старого, отданного родителями за ненадобностью сундука: рваные шапки, в прошлом — невидимки; обломки мечей, по слухам — кладенцов; пара путеводных клубков с запутанной ниткой… Достать огромный, потемневший от времени том оказалось непросто. Непростой была и книга. Каждый лист в ней — новая сказка. Прочтешь страницу — ей на смену следующая явится, а кончится сказка — лист сам перевернется. И листов таких не счесть. То есть счесть-то можно, да сколько ни пересчитывай, второй раз то же число никогда не получится. А о картинках и вовсе сказ особый: яркие, взгляду подвластные, иногда — смешные, чаще — страшные. Бывало, начнешь смотреть и засмотришься: рукотворные птицы, чадящие повозки, тонкие книги в высоких шкафах. Иные тома даже открыть можно, только без толку: не помогут премудрости, в тех книгах писанные. Для иного они мира — без волшебства, без чудес.

Никита пролистал том: дворцовые перевороты, войны, смуты. И на каждой странице — кровь, смерть, предательство. Не захочет это Патрикеевна смотреть! Ох, не захочет! Мало того что учительница, так еще и волшебница, к тому же — добрая. А что таким может прийтись по душе?

Разбирать рукописные завитки стало труднее. Паренек поднял голову: золотая полоска на стене — вот и все, что осталось от заливавшего горницу солнца. И на что время ушло? Никита провел рукой по огромному тому:

— Книжечка, миленькая, помоги по старой памяти. Мне бы случай какой аль событие — доброе, яркое. Чтоб душа радовалась.

«Книжечка» вздрогнула, пыль с листов стряхивая, и замерла. «Вот вредина! Все простить не может, что в сундуке оказалась», — обозлился Никита, но виду не показал.

— Книжечка, миленькая, ну, пожалуйста! Я тебя на полку поставлю, сестренке покажу. Она до сказок страсть какая охотница — не оторвешь!

По книге будто волна прошла. По горнице разнесся вздох. Листы зашуршали, переворачиваясь, и остановились. Никита пробежал глазами по строчкам: число, по сказочному летоисчислению; в который раз изменившееся название теперь и не царства, а просто — государства и, наконец: «…произведен запуск первого в мире космического корабля-спутника „Восток“ с человеком на борту».