Репетиция конца света - Елена Арсеньева

Минуло не менее пяти минут после попытки Олега завязать разговор, и только тут Гоша разомкнул уста:

– Спятила? Любка? И в чем это выражается?

Олег облегченно вздохнул. Нет, серьезно, он так обрадовался, что в Гошином голосе зазвучали какие-то живые, человеческие нотки, что даже собственные проблемы показались не столь уж существенными.

– Понимаешь... – хмыкнул он смущенно. – У меня имеются некоторые сексуальные причуды. Не стану тебе подробно рассказывать, это не патология, нет, – это не более чем причуды. Кто-то обожает, когда любимая хлещет его плеточкой по голому заду. Кто-то изображает сцену жуткого насилия собственной жены – и оба, что характерно, ловят от этого невероятный кайф. Ну а есть фетишисты...

Он замолчал так многозначительно, что Гоша не мог не подать реплику:

– Это ты, что ли, фетишист?

– Ну, в некоторой степени, – хмыкнул Олег. – У меня есть свои приколы, но это очень не нравится Любке. И вообрази себе – она так хочет, чтобы я ее больше не трогал, что поселила у нас в доме любовницу для меня!

Такое невероятное известие прошибло бы кого угодно. Не оставило оно равнодушным и Гошу. Впервые за много дней Олег увидел в его глазах проблеск хоть какого-то живого чувства – нормального мужского интереса к происходящему:

– Не понял?

– Да я и сам сначала не понял, что все это подстроено, – сообщил Олег. – Но она мне все рассказала, эта девочка...

Он кратко посвятил Гошу в качество своих отношений с Любой, а также с Нелей. Не утаил, что именно больше всего привлекло его в Неле. Извиняющимся тоном добавил:

– Сам не знал, что так буду от этого заводиться. Но ничего с собой поделать не могу, хоть тресни!

– Наверное, всякое бывает, – вежливо, но достаточно прохладно ответил Гоша. – Я тебя не осуждаю, с чего бы вдруг, но мне этого не понять. С другой стороны, у меня все было очень обыкновенно... и в то же время необыкновенно хорошо. А впрочем...

Он вдруг умолк и уставился на Олега своими странными глазами:

– Я только сейчас это впервые осознал... Может, меня так заводило именно то, что я знал: она может умереть в любую минуту? Я сначала не знал, что ей врачи запретили быть с мужчиной. Но она была такая страстная, что-то необыкновенное. Думаю, опасность смерти ее заводила, в первую очередь именно ее, а уж потом это передавалось мне. Нам нравилось балансировать на самом краю... тем более что мы в плохое и не верили. Мы не сомневались, что уж в постели-то нам ничего не грозит! Нас любовь держала. И ты знаешь, врачи говорили, что она реабилитируется на диво быстро. Надо беречься сильных потрясений, говорили они, а физическая нагрузка – в разумных пределах – ей даже уже показана. Ну, мы и нагружались, конечно... А от потрясений я ее берег. И отец берег. Мы с нее пылинки сдували! Но никто не знал, какую подлянку подстроит нам судьба!

– Слушай, Гошка, тут разное говорили насчет твоей девушки, но никто толком ничего не знает, – неловко проговорил Олег, не удержавшись от того, чтобы не удовлетворить свое любопытство. С другой стороны, открыл же он душу приятелю? Открыл. Вправе требовать ответной откровенности? Вправе. Ну так колись, Воропаев, давай, рассказывай! – Говорят... ну, словом... это правда, что она умерла от сердечного приступа?

– Так считается, – кивнул Гоша. Помолчал, потом прибавил тихо: – Так считается... Но я-то знаю, что ее убили.

В первую минуту Олега мороз пробрал. Было что-то в этом голосе... безумное. Но он покосился на изможденное лицо приятеля – и вдруг проглотил всю ту банальщину, которую собирался выпалить, лишь бы сгладить Гошины страшные слова. Потому что именно после них между ними и наступила минута наивысшего доверия, и Олег понял, что может наконец сказать то, во имя чего он и начал этот непростой, может быть, дурацкий, но такой важный для него разговор. Жизненно важный. А может быть, и смертельно.

– Я одному тебе это могу сказать. Не только потому, что мы с тобой с пацанов друг друга знаем. Не только потому, что ты никогда в жизни никому подлянки не только не сделал, но даже и не пожелал. Просто ты... ну, ты с таким столкнулся в жизни, что тебя должно научить понимать ... Вот прикинь, ну кому я могу рассказать, что у меня на душе, какой страх? Только тебе. Потому что ты – поймешь .

– Ну, пока я не врубаюсь, что именно должен понять , – со вздохом сказал Гоша. – Ты поясни. Если какие-то проблемы, ты не бойся, загружай меня на полную катушку. Потому что я уже не могу больше только собой жить, только тем, что было и прошло. Нет, оно для меня не прошло и никогда не пройдет, оно навсегда со мной останется, но если я хочу исполнить то, что должен, мне надо как-то за эту жизнь зацепиться, встряхнуться как-то. Иначе один я просто сдохну, как верный пес, потерявший любимого хозяина... вернее, любимую хозяйку. А мне еще надо пожить – до поры до времени. Так что давай, говори!

– А ты не подумаешь, что я спятил?

– Да не похож ты на сумасшедшего, это я тебе точно говорю, – спокойно констатировал Гоша. – Поверь, я знаю. Да, да, знаю. Сам чуть не съехал с катушек. Только тем и удержался, что есть одно дельце... Но товарищей по несчастью просекаю одномоментно. Ты нормальный, нормальный. В чем проблема, говори.

– Проблема в том, – начал Олег, стараясь, чтобы голос его звучал возможно спокойнее, – проблема в том, что мне кажется... нет, я почти уверен, что моя жена... что Любка намерена меня убить.

Какое-то мгновение Гоша тупо смотрел вперед, потом почесал подбородок и поудобнее откинулся на сиденье.

– Слушай, ты лучше поезжай в какой-нибудь проулок или в карман, что ли, – сказал он совершенно спокойно. – Разговор, как я понимаю, нам предстоит нервный, еще потеряешь контроль над управлением... тут-то все Любкины мечты сразу и исполнятся. А заодно и меня загубишь. Я в принципе против смерти ничего не имею, более того – в любую минуту готов с собой покончить, но только когда свое дело сделаю. Поэтому пока мне еще надо пожить. Вот я и прошу: останови машину.

Олег послушно зарулил в проулок, оканчивающийся тупиком: забором вокруг строящегося нового здания. Только сейчас обратил внимание, что у него ощутимо подрагивают руки. А глазастый Гошка просек это, конечно, куда раньше.

Как только заглох мотор, Воропаев откинул спинку своего сиденья, снял кроссовки и сел, подобрав под себя ноги. Олег помнил эту его привычку – долго устраиваться поудобнее, прежде чем начать слушать. Посидев так, он вытянет свои длинные ножищи и упрется ими в лобовое стекло. Потом еще что-то изобразит. Но выслушает все от начала до конца и если сможет – поможет!

– Теперь давай, – велел Гоша, глядя на него прямо и серьезно. – Говори. Есть предположения, как именно она это сделает?