Подарок мертвеца - Шарлин Харрис

Значит, ты хочешь снова исследовать тело? Если Сет Кениг это устроит?

Он хочет, чтобы я исследовала Клайда Нанли. Конечно, он не знает, что я уже сделала это. Я не хочу снова прикасаться к Табите. Не хочу даже думать об этом. Но я должна быть уверена: я знаю все, что она может мне рассказать.

Ты хороший человек, — сказал Толливер, застав меня врасплох.

Вряд ли я такая уж хорошая, есть множество людей, которые бы тебе возразили, — попыталась я скрыть, какое удовольствие доставили мне его слова.

Я посмотрела на часы и нажала на кнопку, чтобы проверить дату. Вдруг что-то всплыло в моей памяти.

— О господи, пора позвонить девочкам.

Толливер сказал то, из-за чего у меня покраснели бы уши, если бы я не слышала эти слова уже сотни раз. Но нынче он не запротестовал, хотя часто возражал против этого испытания, которому мы подвергали себя каждые две недели.

Мы подождали, пока войдем в нашу комнату. Я с удовлетворением заметила, что снаружи нет ни одного репортера и нас не ждут никакие послания. В первый день нашего появления здесь нас ждало около двадцати писем, и мы выбросили все.

Чтобы решить, кто из нас наберет номер и позвонит Ионе, мы сыграли в «камень — ножницы — бумага». Как всегда, я сделала неправильный выбор, что было довольно смешно, если хорошенько об этом подумать. Если бы я на самом деле была экстрасенсом, как меня часто называли, то смогла бы выиграть в такой простой игре.

Я нажала на кнопку быстрого набора номера Ионы. Иона Горхам, урожденная Хоуи, была единственной сестрой моей матери. Она вышла замуж за Хэнка Горхама двенадцать лет назад, двенадцать долгих, бездетных и богобоязненных лет. Она взяла под свою опеку Мариеллу и Грейси, когда моя мать и отчим отправились в тюрьму. Это случилось после того, как во время расследования похищения Камерон выяснилось, что у нас никудышные родители.

Мне было нечего об этом сказать, потому что тогда я была несовершеннолетней.

Я попала в фостерную семью[30]. Иона и Хэнк не захотели меня взять, и я считаю, это было к лучшему. Мне было семнадцать, и они думали, что я слишком много времени провела с матерью, что, несомненно, испортило меня. Я проучилась последний год в школе, куда меня записали, и этот год был странно приятным, несмотря на мое душевное смятение. Впервые с раннего детства я жила в чистом доме, регулярно питалась и нечасто должна была готовить сама. Я могла спокойно делать домашнюю работу. Никто не отпускал на мой счет неприличных комментариев, никто не принимал наркотики, а мои фостерные родители были простыми, милыми, прямодушными людьми. Я знала, что к чему в этом доме. У них было еще два фостерных ребенка, и мы, в общем-то, ладили друг с другом.

Толливер, которому тогда исполнилось двадцать, переехал к своему брату Марку, поэтому с ним все было в порядке. Он приезжал так часто, как только мог и как позволяли ему Гудманы.

Алло? — Мужской голос отвлек меня от прошлого, вернув к настоящему.

Хэнк, здравствуй, это Харпер, — произнесла я ровным невыразительным голосом.

Чтобы разговаривать с Ионой и Хэнком, нужно было быть швейцарцем.

«Нейтральна, — повторяла я себе. — Я нейтральна».

Здравствуй, — ответил он с полным отсутствием радушия и энтузиазма. — Ты где сейчас, Харпер?

В Мемфисе, Хэнк. Спасибо, что спросил.

Полагаю, Толливер с тобой?

О, можешь не сомневаться, — сказала я очень жизнерадостно. — Тут холодно и дождливо. А как у вас в Далласе?

О, не могу пожаловаться. Сегодня плюс десять.

Похоже, у вас здорово. Мне бы хотелось поговорить с Мариеллой, если она поблизости, а потом с Грейси.

Иона отправилась за покупками. Посмотрю, смогу ли разыскать девочек.

Вот неожиданная удача.

Злой Ведьмы там нет, — прижав телефон к груди, сообщила я Толливеру.

Иона имела неисчерпаемый запас оправданий, позволявший не подпускать нас к девочкам. Хэнк был не таким изобретательным или не таким безжалостным.

Привет! — сказала Мариелла.

Теперь ей было девять, и она доставляла много хлопот. Вряд ли она была бы ангелом, если бы жила с нами, потому что жизнь есть жизнь. В первые годы своей жизни Мариелла и Грейси не знали заботы и внимания родителей. Я не говорю, что мои мать и отчим не любили девочек, но то была не такая любовь, которая смогла бы вынудить родителей стать трезвыми и ответственными. По крайней мере, мы, старшие дети, некогда знали такую любовь, в незапамятные времена. Мы знали, что правильно и что неправильно. Знали, какими должны быть родители, что такое свежие простыни и домашние обеды и одежда, которую носим только мы.

Мариелла, это твоя сестра, — сказала я, хотя Хэнк, конечно, уже сказал ей, кто звонит. — Как у тебя дела?

Я так старалась, и Камерон тоже, и Толливер. Даже Марк, когда у него были лишние деньги, время от времени заглядывал к нам, чтобы привезти еду.

Меня приняли в баскетбольную команду, — сообщила Мариелла. — В Ассоциации юных христианок.

О, это отлично!

Это и вправду было отлично. Мариелла впервые ответила мне не надутым хрюканьем.

Ты уже начала играть или еще тренируешься?

Через неделю у нас будет первая игра, — ответила она. — Если вы приедете, то сможете на нее прийти.

Я широко распахнула глаза, давая Толливеру понять, что этот телефонный разговор идет не так, как обычно.

Нам бы очень этого хотелось, — сказала я. — Мы должны проверить наше расписание, но мы были бы очень рады посмотреть, как ты играешь Грейси тоже играет?

Нет, она говорит, что это глупо — выходить туда и потеть, как свинья. Она говорит, что мальчикам не нравятся потные девчонки и все будут звать меня лесбиянкой.

Я услышала на заднем плане шокированный возглас Хэнка.

Грейси ошибается, — заверила я Мариеллу. — Она просто не хочет играть в баскетбол. Наверное, ты умеешь играть в баскетбол получше Грейси?

Можешь держать пари, — гордо сказала Мариелла. — Грейси и на милю не подойдет к кольцу. А я на последней тренировке попала в него дважды.

Я уверена: Грейси умеет делать что-то такое, что ей нравится, — пыталась я быть дипломатичной и в то же время укрепить те успехи, которых добилась с Мариеллой.

Ха, — насмешливо произнесла Мариелла. — Ну, все равно.

Вас в этом году уже сфотографировали для школы?

Да. Снимки скоро должны быть готовы.

Вы сохраните их для нас, слышишь? Одну для твоего брата Толливера, чтобы он мог носить ее в бумажнике, а вторую — чтобы ее могла носить я.

Ладно, — бросила она. — Эй, а Грейси вступила в хор.

Серьезно? Она там, поблизости?

Да, она только что вошла на кухню.