Волшебный камень - Николай Асанов

Иляшев взглянул на небо, увидел внезапно подкравшуюся черную тучу, заметил, что она набухла и почти касается Красных гор, и заторопил коня. Все в природе совершается на благо, нельзя человеку вечно подсматривать за ней. Горы окутаются тучами, дождь упадет на землю, прибавит воды в озерах и курьях, чтобы зверь спокойнее жировал на сытой земле перед долгой зимой, чтобы в плавнях разводить последние выводки жуков и козявок, чтобы перелетные птицы пришли на старые становища подкормиться перед трудным путешествием, — все в природе совершается по заведенному порядку. Только то должен делать человек, что будет на благо всей земле, всему земляному народу, который ходит, ползает и летает. Иляшев хлестнул коня и съехал с горы, чтобы не мешать туче излиться дождем: туча не любит, когда кто-нибудь видит сверху, как в ней начинается дождь.

Он пересек просеку, оглядывая стволы лиственниц, они были полны соков. Ягельник похрустывал под ногами — белый, плотный, он тоже был полон соков. Все это было в его хозяйстве, все это было пищей его зверей.

Филипп оглядел рощу кедров. Шишки их налились и уже трескались; две кедровки взлетели над ними. Вот стоит рябина, — глухари уже прилетают кормиться к ней, внизу наклевано много ягоды. Рябчики объедают еловую шишку, белка тащит в свой домик колосья пырея и дудку черемши. Всякая птица и всякий зверь готовится к зиме.

Все рассмотрел Иляшев, а на сердце не стало легче. Хороший мужик Саламатов, но тяжелую задачу задал он Иляшеву. Трудно старику браться за незнакомое дело. Глупый будет смеяться, умный — жалеть; как ни выгадывай — все равно плохо!

Он расседлал коня и пустил на луговину. Если конь учует волка, он отобьется от него, если учует много волков, он прибежит за помощью к Хозяину, и Иляшев отгонит зверей.

Давно уже не смотрел Иляшев на волчьи логова, надо бы отстрелять худого зверя, пока не принес вреда хозяйству. Много дел у Хозяина Красных гор, напрасно он взял на себя еще одну заботу.

Рано утром в заповедник приехал молодой человек небольшого роста, очень ловкий и скорый в движениях. Он спрыгнул с коня, оставив торока́ за седлом, спросил товарища Иляшева и прошел в чум. Иляшев напоил гостя чаем, внимательно разглядывая его, пока гость ел дичину и рыбу. Сославшись на какое-то дело, старик вышел из чума и так же внимательно оглядел лошадь гостя, потрогал торока, две саперные лопатки, каелку и молоток, привязанные к седлу. Лошадь была заседлана умело, ничего нельзя было сказать, — все крепко увязано, даже инструменты не гремели на вязках.

Гость поел и вышел из чума. Иляшев смутился, но гость молчал, как и полагалось молодому перед стариком. Тогда Иляшев прошел в контору, отдал старшему сотруднику заповедника печать, попросил его смотреть за зверями, пока он будет в отлучке, а в случае чего идти к самому Саламатову, попрощался и вышел.

Гость ждал его возле коня, не торопясь, но в то же время готовый к отъезду. Иляшев свистнул своего конька, конек прибежал, как собака, на его зов. Торока у Иляшева были заготовлены еще с вечера. Он оседлал коня, повернулся лицом к востоку, молча помолился о благополучном пути, сел в седло.

— Поехали, Иван! — сказал он.

Суслов тронул свой повод, но, когда старик повернул на север, догнал его и, указав на черный гребешок Размытых гор, которые лежали на южной границе заповедника, сказал:

— Не повернуть ли туда?

Иляшев только строго посмотрел на него, смуглое лицо старика искривилось презрительной усмешкой, и геолог, промолчав, поехал следом.

Весь день они ехали на север. Иляшев по-прежнему внимательно следил за своим спутником. Суслов ехал ровно, не торопил старика, не отставал и не заговаривал первым. Все это нравилось Иляшеву, но было в глазах геолога какое-то невысказанное беспокойство, как будто он только внешне сдерживал себя, а в мыслях устремлялся в неизвестные места. Заметив это, Иляшев хмурился, но говорил только о простых вещах: о привале, о погоде, о зверях и птицах.

К вечеру они пересекли границу заповедника с северной стороны, вышли в нехоженые места, в буреломные леса, держась логов между горами, чтобы не томить лошадей. Переночевали на берегу Вышьюры. Всю ночь слышали волчьи голоса, — осень поворачивала на мороз, и звери, первыми почуяв это, подавали свой голос.

И в самом деле поутру выпал крепкий иней, кони стояли под деревьями, дрожа всем телом, мерзлая трава не напитала их.

На завтрак Суслов убил глухаря. Старику понравилось, что убил он только одну птицу, что быстро приготовил ее и вежливо пригласил его отведать. Иляшев стал разговорчивее. Он объяснил геологу, что они идут по землям, когда-то принадлежавшим его роду. Земель было много, людей мало, и жили они далеко друг от друга. Теперь свободных земель стало совсем немного. Вот у фашистов приплод большой, Гитлер решил выжечь всю русскую землю и пустить на нее свой приплод. Только не придется фашистам гулять по чужой земле.

Суслов с уважением слушал его речи. К слову и сам сказал, что есть на Гитлера управа в русской земле — хорошее железо родит русская земля, — и попросил у Иляшева его тамгу. Иляшев дал тамгу, молоток и объяснил, как она ставит клейма. Суслов переклеймил все свои инструменты, удивляясь силе тамги; даже на ружейном стволе оставил отметину на память, хотя этого делать не следовало: ружье не забава.

В этот день Иляшев часто слезал с лошади, присматривался к берегам, подлезал под нависшие скалы, ощупывал почву. Суслов следил за его поисками со своего коня, но не торопил старика.

В полдень они остановились под скалами, поели. Суслов начал седлать коня, но Иляшев остановил его:

— Однако тут жили мой первый отец и мой второй отец…

Суслов спрыгнул с береговой кромки к воде. Иляшев шел по кустам, ступая почти неслышно, раздвигая их, чтобы не сломать веток. Вскоре открылась пещера. У пещеры лежала кучка смолья, словно человек ушел ненадолго из своего убежища и скоро вернется. Но смолье все истлело, горело слабо.

Иляшев вполз в пещеру. Суслов последовал за ним. Кроме потухающих головешек, большая, очищенная от сталактитов и сталагмитов[24] пещера освещалась еще прорубленным в своде отверстием. Геолог с невольным почтением осматривал это родовое жилье.

В большой, почти четырехугольной комнате вокруг камина стояли, как бы ожидая гостей, скамьи. И камин и скамьи были каменные. У порога лежала куча костей, золы и мусора. Стены заплесневели от сырости. Было холодно. Суслов ковырнул ножом слежавшийся мусор. Среди костей лежали осколки того самого металла, из которого были сделаны инструменты Иляшева.

Два дня Суслов обыскивал пещеру и все прибрежные скалы, надеясь найти те места, где древние мастера брали металл. Но окрест ничего не было, что напоминало бы о шахтах или о кричных печах[25], какие остались в разных местах Урала от старых насельцев. Тщательно обследовав окрестности пещеры, геолог нашел только несколько дешевых украшений из меди. На третий день Иляшев оседлал лошадь. Суслов сделал то же, и они отъехали от пещеры, не выказывая ни грусти, ни радости.