Волшебный камень - Николай Асанов

— Кого?

— Алмазы!

— Спи, Сережа, тебе надо отдохнуть.

— Дай их мне.

Она не выдержала его просительного взгляда и принесла кристаллы. Он долго держал их в руке, словно холод камня умалял мучивший его жар. Затем выронил их из руки, и Варя положила кристаллы на столик перед его глазами. Он с усилием пошутил:

— Вот теперь я буду даже лежа в постели видеть алмазы. Ты знаешь, перед троном Великого Могола был повешен на золотой нити алмаз весом в восемьдесят три карата, чтобы глаза повелителя мира всегда видели талисман. Этот камень теперь в нашем Алмазном фонде. Я видел его. На нем три надписи, сделанные по повелению владевших им восточных правителей: Бурхан-Низам-шаха, Джехан-шаха и султана Персии Каджар-шаха. Потом этим камнем заплатили за кровь убитого в Персии Грибоедова.

Заговорив о камне, он не мог остановиться. Память его хранила сотни имен и историй алмазов. Варя попыталась перевести разговор на другое, но он был еще слишком взволнован видом этих четырех, в сущности таких жалких, мелких и, главное, ничего ему в его поисках еще не дававших камней.

— Все вышло, как я говорил, — воодушевленно объяснял он меж тем. — Вы ушли в сторону от россыпи. Помнишь, я говорил, что коренное месторождение должно быть прослежено по руслу древней реки. Так вот я нашел эту реку!

Она налила лекарство и подала ему.

— Выпей и постарайся уснуть.

— Зачем? Я чувствую себя хорошо. Коренное месторождение находится в верховьях Нима.

Он облегченно закрыл глаза. Варя смахнула слезы и подождала, пока он уснул. Потом прошла в столовую, где висела карта. Долго она стояла перед ней, смотрела на белые пятна, покрывавшие те места, где странствовал Сергей. Она жалела Сергея и в то же время понимала, что ничем не сумеет помочь ему, может быть, даже огорчит его еще сильнее. Как заместитель начальника, она обязана сообщить о полной неудаче экспедиции, так как три этих кристалла ничего не добавляли к тем неутешительным сведениям об уральских алмазах, которые уже были собраны ими. И она вернулась обратно к Сергею с чувством глубокого облегчения, зная, что приложит все силы, чтобы остановить его, пусть он и прошел половину пути. Такую тропу должны торить здоровые и сильные.

Этот день был труднее всех других. А разве мало трудных дней пришлось ей испытать? И все они были связаны с Сергеем. После обеда пришел Саламатов, и Сергей снова не мог ни о чем говорить, кроме как об алмазах и о будущей экспедиции. Для него это стало уже решенным делом. А Варя боялась вступить в этот разговор, так как еще днем послала Палехову отрицательный доклад о результатах похода.

Сергей оживился, он даже начал слабо жестикулировать, рассказывая Саламатову, как его отряд вышел к самым истокам Нима, где они били в мерзлой почве шурфы, оттаивали землю кострами, работали на промывке и разборке концентрата, несмотря на то что промывочные машины покрывались льдом, а концентрат смерзался глыбами. Он говорил о всех трудностях работы, умалчивая лишь об одном: эти три кристалла отряд обнаружил после поисков на такой обширной площади, что нечего было и думать о возможности выявления промышленных запасов алмаза… Но это последнее понимала только Варя, а Саламатов готов был бежать сейчас же на телеграф и подать заявку об открытии прииска, так что самому же Сергею пришлось несколько умерить его пыл.

— А тут без тебя пришло пять телеграмм от Бушуева, — оживленно заговорил Саламатов. — Можешь быть уверен, я ему ответил и от твоего и от своего имени! Как ты считаешь, правильно я написал ему, что поиски будут продолжены? Пойдешь весной?

— Конечно, пойду! — торопливо ответил Сергей.

— Ну вот и хорошо, — обрадовался Саламатов. — А теперь твое дело лежать, есть и соображать. Выздоровеешь, будет виднее!

— Верно, — ответил Сергей.

Варя подошла к больному с лекарством, но он осторожно отвел ее руку. Саламатов весело сказал:

— Ему теперь нужно одно лекарство — покой.

Она подождала, пока Саламатов не встал. Проводив его в коридор, она не удержалась и сказала:

— Какой вы жестокий человек, Игнатий Петрович! Ведь ясно же, что ничего из затеи Нестерова не вышло, а вы снова возбуждаете в нем уверенность, что все идет хорошо. А что произойдет, если ему запретят дальнейшие поиски?

— Вот что, Варвара Михайловна, спорить я не буду, может, вы и правы. Но не вздумайте и в самом деле настаивать на запрещении второй разведки! Вот это было бы истинной жестокостью. Подождите, когда он поднимется, тогда и устраивайте дискуссию.

Он смотрел таким напряженным взглядом, что Варя неожиданно для себя ответила:

— Хорошо.

— Так-то вот будет лучше! И Палехова предупредите. Надо помнить: он совершает открытие, а открытия даром не даются! — Он поднял руку с таким торжественным видом, словно говорил это не только для Вари, но и для мира, и ушел.

Она закрыла двери за Саламатовым, постояла минуту. Слабый голос Сергея позвал ее:

— Дай мне карты, Варя. Попытаюсь проложить маршрут.

Она подала карты Северного Урала, пристроила на кровати папку, чтобы ему было удобнее работать карандашом, и ушла.

Несколько раз в течение дня она заходила к нему. Сергей лежал неподвижно. Неразвернутые свитки карт стояли у кровати. Видно, ему было еще трудно вспоминать свой опасный путь и не хотелось мучить себя этими воспоминаниями. На следующий день Федоровна унесла карты вместе с тарелками после завтрака. Сергей встретил Варю извиняющейся улыбкой и, хотя она ни о чем не спрашивала, сказал:

— Работать мне, кажется, еще рано.

Зато он набросился на газеты. Он читал их по порядку с того дня, как прервалась его связь с миром. Таким образом, он постепенно узнавал все, что произошло за время его отсутствия. Снова возникали в памяти знакомые названия сталинградских улиц, номера тех домов, в которых бывал он сам; даже фамилии некоторых знакомых солдат и командиров попадались в сводках. Сталинград защищался.

Для Вари настали дни, полные покоя. Очень редко Нестеров вспоминал о своем путешествии. И никогда не говорил о возвращении и болезни.

В эти дни пришло первое известие от Суслова. Очередная оказия из верхних вышьюрских сельсоветов доставила ящик, в котором оказались образцы вольфрама, несколько золотых предметов музейной ценности и письмо. Письмо было адресовано Варе.

«Я почернел и высох от разочарования, — писал Суслов, — однако я не хочу доставить удовольствие Сергею и сбежать от испытания характера, которое он придумал для меня… Кстати, в таких путешествиях забываешь о любви, но злость увеличивается пропорционально неудаче и постепенно принимает размеры ненависти. Надеюсь, что он не оправдывался перед тобой?