История одного лагеря (Вятлаг) - Виктор Бердинских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Перед занятиями нас, мужиков-учителей, вызвали в политотдел и строго предупредили о "недопустимости связей с заключенными женщинами". Мол, "эти пройдохи присосутся к вам незаметно, невзначай", "бойтесь, чтоб не изнасиловали эти ведьмы" и прочее (заметим, что случаи группового изнасилования лагерницами мужчин в некоторых "женских зонах" действительно имелись – В.Б.)…
Зашел в класс. В небольшой комнате – негде зернышку упасть. По классному журналу числились 15 человек, а передо мной их – около 40… Поздоровался – они все в знак приветствия встали, затем вновь сели… Стола для учителя нет – не поместился. Положил журнал на первую парту и стал проводить перекличку… Вижу: на первом ряду, буквально передо мной, сидит молодая женщина – лет 25-ти, с крупной золотистой, обвитой вокруг головы косой… О лице ее говорить не буду – я был сражен, словно током прошибло… Еще меня поразило ее имя – Ульяна. Это – имя моей мамы… Словом – "втюхался" по уши! И это – в первый миг моего первого учительского урока!..
Неучащихся (лишних) я попросил удалиться, но они взмолились: "Не выгоняйте, дайте полюбоваться мужчиной, годами ведь вас не видим!.." И действительно, весь начсостав этой "зоны" был женским, мужик всего один, да и тот – начальник лагпункта… Я согласился с присутствием посторонних, и надо сказать, что такой идеальной тишины в классе у меня потом никогда не было… Моих уроков по расписанию в тот день значилось сразу два, но мои "соглядательницы" не ушли – ни одна. Для них это было "в кайф"… Что эти несчастные, обиженные людьми и судьбой женщины думали в те минуты школьных уроков – Бог их знает, но я чувствовал себя как бы связанным – каждое мое движение находилось под неусыпным прицелом 40 пар женских глаз. Я понимал это и ощущение было, скажу вам, не из приятных…
Некоторое время спустя зашел я в спецчасть – посмотреть личное дело Ули. Узнал: украинка, лагерный срок – 25 лет, отсидела из них 6… Муж женился на другой, двое ребятишек "перебиваются" с бабушкой… Сидит за "хищение соцсобственности в особо крупных размерах", "склонна к побегу"…
Я решил с ней побеседовать. И вот краткое изложение ее бесхитростного рассказа о себе: после окончания техникума советской торговли, молодую комсомолку, не проработавшую и года продавцом, "выдвинули" заведовать секцией. А через 3 месяца ревизия – и астрономическая недостача. Подставили! Финал – скорый суд, "четвертак", этап, лагерь… Что мог я сказать этой женщине, чем утешить?..
В 1959 году женские лагпункты Вятлага расформировали. Приехала, как водится, комиссия из центра, "рассмотрели дела" и с учетом их содержимого приняли "соответствующие решения" – кого-то отпустили на "волю", кого-то вывезли на ткацкие фабрики (то ли в Иваново, то ли в Подмосковье)… Вместе с остальными отправили из местного лагеря и Ульяну…
Но злодейка-судьба уготовила-таки нам еще одну встречу. И где бы вы думали? В мужской "зоне"… Причем Уля сама туда "ходила"…
Впрочем, обо всем по порядку…
В тот злополучный день я исполнял обязанности дежурного по лесоводу N 1 (мужчин-учителей изредка "привлекали" к этому делу, так сказать, "добровольно-принудительно"). И вот ночью, а точнее – часов в 5 утра, приходит ко мне бригадир и просит помощи – умирает, говорит, баба в заводской котельной… Господи, что за "баба"? откуда?.. Я побежал в котельную, а там, за колосниками топок (самое теплое место), в луже крови лежала… Ульяна – заключенные, как это у них называлось, пропустили ее через "трамвай" ("использовали" группой в "очередь")… Женщина была без памяти, бредила… Вызвали "скорую", Ульяну спасли…"
Остается лишь добавить к этому драматическому повествованию, что случаи, когда женщины сами "навещали" мужские "зоны" (за деньги, еду, "цацки" или даже бесплатно – ради "удовольствия"), не были редкостью. А нравы в лагере крутые, и тех "искательниц приключений", кто "награждал" сексуальных партнеров-лагерников "дурной болезнью", наказывали безжалостно, иногда подвергали своеобразному "аутодафе" – связывали и бросали в жарко разведенный костер…
Ну и на самом дне лагерного "мужского сообщества" находились так называемые "опущенные" (или "обиженники") – пассивные гомосексуалисты. В "зонах" их именуют "петухами", "козлами", "женивой", "машами", "красными косыночками", "девочками", "дешевками", "маргаритками" и другими презрительно-оскорбительными (по преимуществу – "дамскими") кличками (фантазия лагерных "острословов" тут поистине безгранична). Судьба этих людей в лагере ужасна: ни один "порядочный" заключенный не поздоровается с "опущенником" за руку, не возьмет из его рук курево или пищу, не сядет с ним за один обеденный стол и на одну скамью в клубе, не ляжет рядом на барачных или "столыпинских" нарах, не пойдет с ним в баню, не будет работать в одной бригаде и т.д. Считалось чуть ли не "престижным", составляющим предмет особой "блатной" доблести и гордости, "использование" этих несчастных, но страшным, несмываемым позором – любое "неделовое" общение с ними. Для "обиженки" нет нормального спального места в бараке (оно "отводится" где-нибудь в самом дальнем и грязном углу, а то и в сушилке, кочегарке или – летом – просто на "улице")… Фактически – это изгои, "парии" в лагерном "мире", люди, совершенно забитые, действительно обиженные и опущенные на самое темное дно человеческих отношений, – каста неприкасаемых.
Очевидец замечает:
"В основной массе они ("опущенные" – В.Б.) были когда-то изнасилованы, чаще всего – за карточный проигрыш. Для начала вовлекают "баклана-шпингалета-пацана" в игру, дают выиграть, а затем обыгрывают и насилуют группой "выигравших"… Или сначала "подкармливают", а потом уговорами, угрозами или силой заставляют согласиться "на один разок"… И все – никаких тебе прав, никакой защиты! Отныне и навечно – ты "петух"! Кто захочет тебя обидеть – обижает, пожелает изнасиловать – насилует. Короче говоря, – ты изгой, и это твой крест до гроба…"
***Завершим этот непростой раздел нашего "экскурса" в лагерный мир следующим коротким резюме.
Проблемы "секса в неволе" еще ждут своих исследователей.
И дело не только в известной "экзотике" темы, потрясающей изощренности множества специфических "операций" и приспособлений для удовлетворения долговременно сдерживаемых естественных потребностей и получения при этом максимально возможной физиологической и эмоциональной (сенсорной) компенсации.
Гораздо более важна социально-психологическая сторона этих отношений, невероятно сложная, чрезвычайно запутанная и выходящая (по своему влиянию и своим последствиям) далеко за пределы уголовной среды.
Здесь – обширное "поле деятельности" не только для адептов школы Фрейда (сексологов, психоаналитиков и т.п.), но и объект для глубоких социально-психологических изысканий и обобщений…
г/ Язык лагерных символов
1920-е – 1930-е годы в истории "Страны Советов" – эпоха господства политической фразы и символов, порожденных "Великой революцией". В определенном смысле "слово" стало важнее "дела", сильнее жизни, приоритетнее экономики. Миллионы людей искренне стремились "превратить 5 в 4", искали и уничтожали "врагов народа", жили "историческими решениями" и "пламенными лозунгами" пленумов ЦК и партийных съездов. "Слово партии и государства" превратилось в вектор бытия всего народа.
К этому социальному феномену с полным на то основанием следует отнести и символику ГУЛАГа. Лагерный канцелярит ("новояз"), система команд и приказов с их квазиромантической патетикой и псевдореволюционным пафосом "перековки" миллионов, эмблематика, фалеристика и ономастика органов НКВД-ГБ – все это области, совершенно не изученные на сегодня, обладающие колоссальным объемом исторического подтекста, смысловой "тайнописью", куда нам пока ход закрыт…
Отражением в кривом зеркале ГУЛАГа общего для всей страны синдрома "виртуализации действительности" является и символика мира заключенных: с острохарактерным стилем лагерных поделок (что мастерились для себя, "родных и знакомых"), специфичной иерархией "блатных" татуировок, особым лексиконом, а также рядом других знаковых систем. В настоящем исследовании мы коснемся в основном лишь проблем лагерного языка – так называемой "фени".
Отметим, что эта тема изучалась специалистами МВД, но в прикладном смысле, для сугубо ведомственных целей, а изданные в свое время практические словари предназначались "для служебного пользования", то есть приравнивались, по сути, к секретным документам.
Между тем лагерная лексика несет в себе отнюдь не узкоутилитарные функции: в ней сконцентрированы философия, мировоззрение, нравственные установки и, без преувеличения, социальные ориентиры уголовной субкультуры, сформировавшейся, возьмем на себя смелость такого утверждения, во вполне определенную и немалозначимую страту нашего общества.